Как она говорит, что я её, а она моя — Раскрытая ладонь или сжатый кулак были бы в самый раз, Кровь не густа и сладка, как вишнёвое вино.
***
Мари, как и все дети Герцогини, выросла чрезвычайно умной и воспитанной. Но что ее отличало от Берлиоза и Тулуза так это ее отстраненность. В детстве все было спокойно и безмятежно. До появления Томаса О’Мэлли. Но чем больше она взрослела, тем более проявлялось, то, что она хотела скрыть. Мари стала подавленной после убийства мадам Аделаиды, а когда внезапно умерла мама, все стало совсем худо. Она могла днями не выходить из комнаты, сидя в кромешной тьме и не разговаривая ни с кем, даже с собственными братьями, не то что с Томасом. Она не выносила жалобных взглядов, знала, что ничего уже не будет как прежде. Мари с каждым днём все больше и больше замыкалась в себе. Иногда она задумывалась, чтобы уйти, уйти к матери, но она не хотела, чтобы Томас и братья видели ее мертвой, не хотела, чтоб они горевали по ней, так же как и по Герцогине. Мари исполнилось 21 в январе, как и ее братьям. Она даже не задумывалась о том, чтобы отметить этот день. Братья были на другом конце страны из-за перевода в учебе, поэтому поздравили по телефону. Как и каждый день,Томас задерживался на работе из-за дополнительных смен. Он работал без выходных, чтобы хоть как то вылезти из той ямы, в которой они очутились после смерти Герцогини. Ее смерть подкосила всех. Внезапная и слишком быстрая, чтобы принять ее. Хоть и прошло более двух лет с момента ее кончины, положение все еще было шатким, все-таки Томас платил за учебу Берлиоза и Тулуза, реставрировал дом, который, за каких-то пару лет их проживания, начал рушиться в некоторых местах. Том пахал как вол и не жалел себя. А Мари жалела. Но тихо и внутри себя. Томас с самого начала знал, что Мари была к нему неравнодушна. С первых её взглядов на него. Когда он был ещё слишком молод и слишком увлечен зрелой Герцогиней, не замечая ничего вокруг. Том думал, что эти её взгляды и вздохи всего лишь детские грузы и что все эти эмоции - просто взбунтовавшиеся гормоны. Она взрослела, а ее чувства приобретали порочную смесь желания обладать и глубочайшего отчаянья. И вот, после всех потерь она изменилась, и взгляд её перестал быть болезным от желания. Он стал пустым, как и казалось она сама. Без эмоций, как шарнирная куколка, невыразимо красивая, думал Том где-то внутри своего разума. Томас любил свою жену. Правда, любил. Ну, или ему так казалось. Иногда ему много чего казалось. Казалось, что он может запросто заполнить фарфоровое тельце Мари счастьем и распалённой любовью, но этот момент длился ровно до того, как их взгляды встречались. И в тот вечер, в её день рождение, ему тоже что-то казалось. Он так и не смог после понять что, но это что-то было настолько всепоглощающим, что он просто-напросто пропал. Все, что было до того вечера, можно сказать не было. В тот вечер как обычно после смены на работе Томас зашёл в маркет, купить что-нибудь к ужину и неожиданно для себя вспомнил, что сегодня день рожденье тройняшек. Он набрал Берлиозу и Тулузу и поздравил. Как Томас понял, им было сейчас не до поздравлений, так что он сказал, что вышлет подарки и попрощался. Томас, взявши корзинку, направился к кондитерскому отделу. Там было не слишком много выбора, но он увидел тот торт, который купил в первый день знакомства с Мари и братьями, так что он взял его. После этого направился в отдел со спиртным. Тут выбор был пообширней, и Томас решил взять то самое вишневое вино. Ему нравился его вкус. Так что он взял сразу две бутылки. И направился к кассам, не купив то, зачем зашёл изначально. Расплатившись, Томас быстро зашагал в сторону дома. Подходя к дому, он не увидел включенного света и надеялся, что Мари ещё не спит. Мари не спала. Нет. Она просто не могла. Сидела в любимом кресле ее матери, почти чувствуя любимый парфюм Герцогини и ее руки на своих щеках. Все лишь болезненное виденье. Входя в дом, Томас включил свет, ослепивший Мари на пару мгновений. Она прикрыла глаза и глубоко вздохнула. Томас, снимая пальто, не отводил от нее глаз, но Мари на него не смотрела, так что он метнулся к ней и попытался хоть немного радостно поздравить. Кладя руки на ее плечи, он будто и не заметил, как она вздрогнула. Сказал ей, что купил торт и, если она хочет, они вдвоем могли бы выпить немного вишнёвого вина. Мари захотела. Впервые за неделю захотела чего-то. Может за месяц. Сложно сказать. И вот они сидели за столом и пили вишневое вино, даже не притрагиваясь к торту. Томас выключил потолочную лампу, и только свет фонарей с улицы немного освещал комнату. Мари ничего не говорила. Томас пытался завести разговор, но она не отвечала. И Томас сдался. Пил и смотрел на нее. Любовался ей и пил. Пытался запомнить каждую черту, и пил, и пил чёртово вино. А Мари, закончив со своим бокалом, никуда не уходила, пристально всматривалась в звездное небо за окном. Смотрела на освещённую фонарями улицу и размышляла, где она поступила неправильно, где она провинилась, что так сильно хотелось притянуть человека, сидящего совсем рядом, но до невозможности далекого, как ей казалось. Ничего выходящего за рамки приличий. Скорее всего. Просто немного почувствовать Томаса. И, даже не поворачивая взгляда на Тома, Мари думала, что время течет не правильно. Том не постарел ни капли за эти 13 лет как они можно сказать знакомы. Все в Томасе осталось прежним, как из её, такого далёкого, детства. На подоконнике рядом с фиалками стояла фотография Тома и мамы. И Мари пыталась не смотреть на Томаса. Пыталась. У Томаса в голове уже не осталось плохих мыслей. Только все светлое. И все это светлое связано с Мари. Все воспоминания будто проплывали в его сознании. Все моменты счастья, всплывающие в его разуме, неизменно касались Мари. И Томас смотрел захмелевшим взглядом на эту принцессу. Маленькую принцессу. Его принцессу. И ему казалось, что все, что было ранее, не имело значение. А может это ему казалось? Но он опрокидывает уже пустую бутылку и срывается со стула прямиком к своей Мари. Его переполняет нежность. Не страсть и жар как с Герцогиней. Нет. Совсем другое. Необычайная нежность затапливающая изнутри. И Том понимает, что она все, что у него по-настоящему есть. Все что он по-настоящему хотел бы иметь. Томас прижимает её к себе. Пытается слиться с ней в одно целое. Он целует ее в щеки, стирая своими губами мелкие капельки слез. Он целует ее в лоб, пытаясь показать нежность, рвущую его изнутри. А у Мари внутри всё горит. Она думала, что такие вещи заставят ее стыдиться, а это оказалось слишком нужным, чтобы быть постыдным. Это было словно сон, но сон такой сладкий, что не хотелось просыпаться. Вдвоем, не размыкая объятий, они спустились со стула на пол. И нельзя было сказать, где начинался он и где она. Они были едины. Они были вместе. Наконец.