Барабанщик

Про битву у Изандлвана? Я расскажу вам про битву у Изандлвана. Я знаю про нее больше всех. Вообще-то я и не верю, что в самом деле в ней кто-то выжил кроме меня. Вы тех людей проверьте, может, они самозванцы. А я там точно был и все видел своими глазами. И даже если кто-нибудь еще и вправду выжил, то все равно они не знают о битве столько, сколько знаю о ней я, потому что только со мной дружил Мвбадо Улбиди. Чтобы рассказать, как все было, начинать надо с него. Вечером в лагере, знаете, всегда звуки уютнее, чем днем и, тем более, чем ночью. Особенно там, в Африке. Слишком открытое пространство, слишком открытое небо над головой. Зачем нас тогда привели на эту выжженную желтую землю? Ночью там воют шакалы и кто-то рычит. Кто-то, чей рык долго потом дрожит в темном воздухе, как будто летает по голой степи и никак не может найти себе приюта. Поэтому ночи я здесь не люблю. А вечера мне нравились. Они были полны человеческого шума. Я сидел у нашей палатки и проверял барабан. Почистил медные заклепки, протер от пыли и выбил дробь. Барабанная дробь — лучшее средство от страха. Мы, барабанщики, для того и стоим в центре сражения, чтобы подбадривать солдат. Выбил я дробь, и она рассыпалась, как камешки из мешка, простучала и затерялась в вечернем шуме. А рядом со мной сидел Мвбадо Улбиди. Он из местного полка, но другие чернокожие его не любят, а я иногда с ним разговариваю, мне же не жалко. — Барабан — хорошо! — сказал Мвбадо, и глаза у него были совсем ярко-белые вокруг черных радужек. А зубы мелькали между серых губ — тоже яркие, как слоновая кость. — Барабан — хорошо, добрых духов зовет, злых прогонит. — Каких еще духов? — спросил я. — Разных. Знаешь, почему меня другие наши не любят? Боятся, что я колдун. Только ты не бойся, я тебе помогу, — и посмотрел на меня очень важно. Я не стал ему ничего говорить, только плечами пожал. — Завтра придет Темный и съест красных солдат, — сказал тогда Мвбадо. — Очень темный, очень страшный. Не выпускай из рук свой барабан, стучи в него и бей. Когда солнце погаснет — бей еще громче. И тебя он не тронет. — Кто не тронет? — спросил я, а у самого мурашки побежали. Неприятно стало от того, как Мвбадо говорит. — Темный. Он проглотит огонь и съест красных солдат. Ты свой мундир лучше не надевай. И бей в барабан, не останавливайся! Смотри, Джим-барабанщик, я тебе все сказал. Тут он поднялся и ушел, а я, пока все укладывались, выбил на своем барабане все виды сигналов, чтобы потренироваться. И чтобы страшно не было. Утром проснулся — а мундира моего красного нигде нет. У кого ни спрашивал, все только отмахивались. Нехорошо мне на душе стало, да и в лагере было неспокойно. Дозорные заметили зулусов, так что все гадали, на нас они нападут или пойдут за войском лорда Челмсфорда. Но делать нечего, надел я другой жакет, черный, взял барабан и пошел искать Мвбадо. Да только никто его в тот день не видел. Потом наши солдаты выступили вперед, растянулись цепью и дали огонь по зулусам. У тех тоже были мушкеты и винтовки, но стреляют они плохо. Я слышал, как наши ветераны посмеивались. Ждали, что мы их быстро разгоним. Мне было тревожно, и я барабанил потихоньку. Вроде как готовился, что, если надо, так пойду со следующим отрядом на передовую. Капрал Джонсон меня по голове погладил. Сказал, что из таких мальцов вырастают герои. А сержант Пул накричал, велел под ногами не мешаться, хотя я и не мешался. Но это уже позже было, когда заметили, что зулусы нас с другого фланга обошли и окружили. Тут уж всем было тревожно, все хмурились, держались за оружие. Авангард вернулся к лагерю, выстрелы звучали очень близко. Я барабанщиком служу не первый год. Бывало, шел среди солдат, а вокруг свистели пули и ядра взрывались, а я знай себе барабанил. Мечтал, что если случится рядом враг, а больше стрелять некому будет, так я схвачу чью-нибудь винтовку и пристрелю его. А мне потом награду дадут — я слышал, некоторым барабанщикам давали. Не так это страшно, под пулями барабанить. Кто упал от выстрела, кто дальше дерется — в тот момент не думаешь. Вот если ядром человеку ногу оторвет или живот разворотит — это пострашнее. Были ноги целые, а тут лоскутья красные, кости наружу. Или еще где куска тела нет, все изнутри торчит разорванное и алое. Кажется, нельзя в таком виде дальше жить, а нет, человек руками себя собирает, отползает со своими рваными обрубками, кричит. Был у нас такой сержант один, я с него пример во всем хотел брать. Ему однажды ногу вырвало и обожгло всего. Так мне уже хотелось, чтобы он помер, но он умирал очень долго, а мертвечиной вонять начал задолго до того, как испустил последний хрип. Вот это страшно, а бой вокруг — дело привычное. Но в тот раз мне было страшно. Что-то недоброе разливалось в воздухе, делая его тяжелым и липким. Пот стекал по щекам и шее. Наши солдаты защищали границы лагеря, но выстрелы раздавались все ближе и ближе, круг защитников все сжимался. Я с моим барабаном примкнул к отряду сержанта Брэдли. Смелый был человек. Он выкрикивал команды таким голосом, что каждый солдат начинал чувствовать себя увереннее, как это бывает при хорошем командире. Я отбивал необходимые сигналы, а когда этого не требовалось, бил в свой барабан еле слышно. «Бей в барабан, не останавливайся», — звучало в моих ушах вместе с криками наступающих зулусов, вместе с выкриками наших командиров, вместе с грохотов выстрелов. Будто все эти звуки складывались в оркестр, и мне надо было играть свою партию, играть хорошо. Я не сразу заметил, как стало темнеть, а когда заметил, решил сначала, что устал или мне напекло непокрытую голову: фуражку мою я потерял в пылу боя. Но вскоре и остальные солдаты начали оглядываться. Мне не привиделось — на лагерь наползала тьма. Один из солдат задрал голову и закричал: — Солнце! Солнце почернело! Я, щурясь, тоже взглянул наверх. На небо было больно смотреть, хотя оно и потемнело так, будто наступил вечер. Это была яркая тьма, режущая глаза не меньше света, и она расплывалась по небу, захватывала собою весь мир. Солнце словно окутывалось пеплом, серело, чернело. Пронзительно-белые лучи пробивались изнутри темноты, словно крик о помощи. — Отстави-и-и… — начал сержант, но команда обовалась. С тугим шлепком в его тело вошла пуля, и он рухнул на землю. В этот миг стало совсем темно. «Темный придет», — шептал мне ветер, и у меня заложило в ушах от ужаса. Я ударил в барабан, снова и снова. Не думая, что за дробь я выбиваю, я просто бил в барабан. Все вокруг застыло и снова задвигалось, вернулись звуки: хрипы людей, звуки боя, стоны. Потом постепенно стал возвращаться свет. Когда поднималась тьма, казалось, вместе с ней с мира поднимается что-то очень тяжелое. Только выстрелов, выстрелов больше не было. «Придет Темный и проглотит огонь». Меня отшвырнуло в сторону, я упал рядом с раненым солдатом. Его вспоротое горло пенилось красными пузырями. Глаза его закатывались, он хрипел, одной рукой хватаясь за вывернутый розовый хрящ, будто надеясь поставить его на место. Я отвернулся. Нашего лагеря больше не было. Со всех сторон на нас навалились зулусы. Черные тела их воинов блестели под лучами начавшего возвращаться солнца. Вся одежда их была — светлая бахрома на бедрах, плечах и коленях. Светлая бахрома, заляпанная алым. Дрались они короткими копьями. Резали ими горла наших солдат. Взрезали им животы. Я видел это. Копье вонзалось в живот, зулус дергал его вверх и в сторону, и солдат падал на колени, хватаясь руками за рану, подхватывая вываливающиеся внутренности. Я не нарочно смотрел. Я бил в барабан. Огромный черный воин — я думаю, что это был сам Темный, — опустился сверху рядом со мной. Он ударил в меня копьем, но я бил в барабан, и он попал только в него. Я чувствовал, как барабан впивается мне под ребра от силы удара. Я думал, что копьем достало и меня, но когда мрак у меня перед глазами рассеялся, Темного рядом не было, а я по-прежнему видел небо и дышал. Вокруг было тихо. У меня не было больше барабанных палочек, и я отбивал ритм руками. Он придавал мне сил. Я поднялся и огляделся. Я был окружен горами трупов. Горячий ветер мел низко над землей и шевелил обрывки палаток. Повсюду лежали мертвецы в красных мундирах. Я всегда думал, что красная кровь не должна быть так видна на красной ткани. И все же ее всегда видно — влажные пятна на алом сукне. Мертвецы лежали вповалку, прислонившись друг к другу или нелепо раскинувшись. Их было много вокруг того места, где стояла палатка командующего. Сейчас от нее осталась только груда ткани, заляпанной кровью. Высокий ирландец лежал поверх нее. Его одежда была порвана в нескольких местах, запекшаяся кровь виднелась в прорехах. Меж разошедшимися полами мундира был виден живот: темная полость, из которой тянулись трубки выпавших кишок. Его выпотрошили как поросенка. Многих постигла такая участь. Я медленно брел через бесконечное поле, заваленное убитыми. Я перешагивал через изрезанные лица, отсеченные руки, наступал на осклизлые, вываленные в пыли кишки. Я хотел выбраться. Темный уже ушел, я был в этом уверен, но он не оставил никого, кроме меня. Когда я выбрался к склону холма, я увидел наших лошадей. Они лежали там же, где были привязаны, над ними кружили насекомые. Мне была видна заляпанная кровью морда буланого коня с белой звездой во лбу. На белом кровь смотрелась еще краснее. Гнедая лошадь с запрокинутой головой лежала, раскинув ноги, — видно билась в агонии. Там, между лошадиными телами, тоже было много кишок. Я не стал подходить близко. Вокруг было слишком тихо. Все было слишком мертво. Я понял, что перестал бить в барабан, и ударил снова. Барабанная дробь всегда успокаивает, потому мы, барабанщики, и стоим среди войска и отбиваем ритм, внушая солдатам храбрость. А еще барабан привлекает добрых духов и отгоняет злых… Вы не скажете, когда мне вернут барабан? Я могу барабанить и руками, но доктор говорит, что однажды ночью я сломал палец, стараясь отогнать злых духов, так что теперь мне стало сложнее. Дайте мне барабан. Вы же понимаете, что все равно я не могу перестать? *** Доктор Бригс, врач психиатрической лечебницы, проводил задумчивым взглядом невысокого подростка, удаляющегося в компании двух санитаров в сторону палаты. — Ну-с, что скажете, коллега? — повернулся он к доктору Джоунсу, приглашенному для консультации. — Очень интересный случай, — заметил Джоунс. — Мальчику шестнадцать лет, говорите? Слишком рано, чтобы становиться свидетелем подобных кровавых сцен. — Вы правы, — кивнул Бригс. — Потрясение, очевидно, оказалось слишком сильным… Жаль мальчугана, но я рад, что после этой проклятой битвы традицию брать мальчишек на поле боя наконец отменили. — Я вот что хотел бы уточнить: насколько верно наш юный барабанщик вспоминает события того дня? — Вообще его рассказ совпадает с рассказом других уцелевших, — проговорил Бригс. — За исключением одной детали. Солдата с именем Мбадо, или как его там, никогда в национальном полку не числилось. — Ожидаемо, — Джоунс сложил руки домиком. — Ожидаемо и объяснимо. И знаете, что? Я бы дал ему барабан и палочки, только позаботился, чтобы звук их был приглушенным. Все лучше, чем позволять ему ломать по ночам пальцы, разбивая их о подоконник. Историческая справка Военные барабанщики считались обязательной частью действующей армии на протяжении нескольких веков. Несмотря на то, что в 19 веке брать на эту должность несовершеннолетних было запрещено, на практике мало кто обращал внимание на такие мелочи. Мальчики-барабанщики присутствовали на передовой, смертность среди них была очень велика, но общественности они нравились, как красивый образ, полный романтики и трогательного героизма. Запрет на присутствие несовершеннолетних барабанщиков в действующей армии ввели только после печально знаменитого поражения британских войск в кровавой битве у холма Изандлвана — первой битве англо-зулусской войны 1879 года. В течение нескольких часов боя английский лагерь был полностью уничтожен. Зулусы, которым был отдан приказ не брать пленных и истреблять всех солдат в красных мундирах, убили более 1300 человек, не пощадив и юных барабанщиков. Это событие получило широкий резонанс, на волне которого необходимость присутствия на передовой барабанщиков была пересмотрена. Интересное совпадение, но как раз в переломный момент битвы у Изандлвана в Африке наблюдалось солнечное затмение. По расчетам, оно произошло днем, примерно в половину третьего. В это же время у англичан закончились патроны, и зулусы перешли к ближнему бою.