***
— Рон! Рон! Рон! — кричит маленький Аллука, подняв тайл в воздух. Мальчик недовольно набучивается, смотрит на свои масти, морщит лоб и бросает игру. — Довольно, ты победила, — констатирует он факт, между тем разминая переносицу. Прискорбно проиграть своему младшему брату, которому ещё восемь лет, но что теперь поделать. Придётся исполнять его «приказ». — Ура! Аллука побеждает! Наказание! Братика ждёт наказание! — довольно вскинув голову, Аллука победоносно поднимает руки в воздух и кричит. В игровую комнату входит Иллуми; кажется, он ежечасно наблюдает за игрой брата, пытаясь оградить его от опасного «монстра». Но Киллуа эта гиперопека напротив жутко раздражает и выводит из себя. Вся семья опасается Аллуку, мальчика постоянно запирают в комнате одного, не давая свободы! И всё потому что для семьи не существует ребёнка по имени Аллука. Для некоторых, вроде Иллуми, он неконтролируемый монстр, для некоторых, как мать или отец, и вовсе живой инструмент. И только для Киллуа его брат в семье самое дорогое и ценное. Нет, он вовсе не презирает свою семью. Несмотря на устои — не заводить друзей — и традиции — убивать людей — он всё равно трепетно любит каждого из них. Только вот кипящее раздражение на всех и вся никуда не денется. Его младший брат не предмет и никогда таким не был. Аллука просто добрый и невинный ребёнок, как и все остальные дети желающий тепла и любви. Так почему им так сложно понять это и начать относится к нему как к человеку? Киллуа равнодушно прикрывает глаза и смотрит в сторону двери. Его младший брат реагирует на острую перемену настроения и разочарованно опускает голову. — Братик, что-то случилось? — Аллука, растеряв весь энтузиазм, смотрит на растерянное лицо маленького Киллуа. Видимо младший брат видит резкий перепад настроения пепельного, и поэтому и сам расстраивается. И всё же Аллука лишь ребёнок. Не монстр, не инструмент… такой же, как и сам Киллуа… — Ничего. Забавно, что ты спрашиваешь, Аллука. Конечно же, мы поиграем! — Киллуа напускает на лицо улыбку и протягивает бледные руки своему брату. Тот в свою очередь касается холодных как лёд ладоней, сжимает их в тоненьких ручках и дарит ответную, слишком тёплую, такую яркую и светлую, улыбку, какой не может быть у монстра. — Братик, тогда ты должен покатать Аллуку на спине! А потом… а потом… поиграть со мной в игрушки. И ещё… — младший брат осекается, пытаясь придумать ещё штрафных наказаний. Киллуа смотрит на эту сцену с долей горечи и саднящего грудь разочарования. Аллука слишком одинок и несчастен, он проводит дни в отдалённой комнатушке в совершенном одиночестве, окружённый плюшевыми игрушками. Даже Киллуа не позволено видеться со своим любимым братом чаще двух раз в неделю. Поэтому Аллука и пытается восполнить счастьем часы, потерянные в одиночестве. Это ещё одна причина для того, чтобы злиться на семью: Киллуа никогда не ненавидел ни мать, ни отца за то, как обращались с ним самим, но за такую отчуждённость к Аллуке он был не в состоянии их простить.***
Сколько Киллуа себя помнит, в их семье никогда ничего не меняется. Извечные тренировки, травля ядом, поднимание непосильной ноши в несколько тонн, борьба за выживание, где в суровой схватке тебя пытается убить собственный отец, физические наказания за непослушание или колкое слово, и убийства, убийства, убийства… В их семье никогда многого не требовали от сыновей, а уж тем более от таких одарённых как он: тренируйся, убивай, да не заводи себе друзей — вот и все догмы, которые нужно соблюдать. Да вот только это осточертело! Почему ему предопределили быть наследником семейного дела? И почему эти требования считаются абсолютными лишь потому, что данное правило соблюдалось целой династией Золдиков? Это жутко! И раздражающе! Почему ребёнок не имеет права самому выбирать, чего ему хочется, чего он желает получить в этой жизни? Почему же? Отец всегда хладнокровен и равнодушен: что бы ни происходило вокруг, его никогда ничего не касается. Убивай себе, да тренируй; вот и весь бахвальный «отцовский долг», который он соблюдает. Это отчуждение по отношению к сыновьям принимают все до единого. Перечить главе семьи — значит восстать против всех остальных. Конечно же, мать не отличается. Ей есть дело до воспитания своих сыновей, вот только эта гиперопека и желание сделать из него наследника фамильного дела попросту угнетает и раздражает. Если что-то идёт не так или Киллуа выражает хотя бы какой-то намёк на протест или несогласие, она тут же заливается слезами и впадает в истерику. Это малость выводит из себя, поэтому Золдик старается как можно реже контактировать с матерью. Он не раз получал выговор от Цубонэ, не один раз ловил на себе угнетающий и холодный взгляд Гото за это. Вообще прислуга в семье Золдик всё равно что мебель. Им запрещено чувствовать, запрещено трепетно любить своих работодателей: дворецкие нужны лишь для того, чтобы услужить, вот и всё. У них нет ни эмоций, ни чувств — во всяком случае, со слов Гото. Но некоторые из них, как бы сильно не старались подавить любовь и уважение, всё равно выказывают эти чувства, хотя и невольно. Киллуа раздражает и это основополагающее правило. Почему прислуга не имеет права хоть что-то чувствовать к хозяевам? Разве эмоции и чувства это что-то запретное, плохое? Разве люди не от того становятся людьми, если они не хладнокровные машины для убийств? Можно говорить и о Иллуми, также как и мама с трепетом охраняющим Киллуа и допекающим своими извечными монотонными проповедями: «Тебе не нужны друзья. Ты марионетка тьмы. В твоих жилах течёт кровь убийцы. Даже если ты подружишься, однажды сам убьёшь своего друга». Сказать откровенно, эти слова раздражали больше всего на свете. И хотя Киллуа боялся подавляющей ауры брата, всё равно не раз хотел сказать ему: «Да откуда же тебе знать? Почему вы всегда всё решаете за меня? Почему говорите так, как будто уверены в этом? Дайте мне самому решить, как прожить эту жизнь!». Все видят в нём лишь наследника семейного дела, хладнокровную марионетку тьмы, созданную лишь для того, чтобы убивать. Никто не пытается разглядеть в нём человека! Никто не хочет видеть его желаний! Миллуки вечно завидует, пытаясь обратить внимание дедушки и отца на себя. Ему плевать на Киллуа — ровным счетом, как и ему самому плевать на брата. Однако! Как только появляется возможность наказать Киллуа за малейшую оплошность или проказ, Миллуки оказывается первым в очереди. Это также раздражает! Киллуа всё это не нравится: отчуждённость дедушки, послушность Каллуто, робость Канарии! Никто из них не хочет ничего менять, даже если старинные устои, укоренившиеся в этой семье, стискивают хуже пут, не дают свободно дышать! Мальчик любит свою семью, любит, но в то же время ненавидит, ведь эта самая семья отнимает у сыновей даже призрачные намёки на свободу. Все они — рабы семейного дела, не меньше, не больше. И это так удручающе. Нельзя заводить друзей. Нельзя делать то, что тебе хочется. Нельзя отказаться от тренировок. Нельзя отказаться от убийств. Кто бы на месте мальчика не захотел изменить такую погрязшую во мраке жизнь? Как только Киллуа отважился на этот ответственный шаг и покинул дом Золдиков, дабы получить лицензию охотника, его жизнь радикально изменилась. Главным образом потому, что в ней появился один яркий и важный человек, который открыл для Киллуа мир, огромный и просторный, показал спектр новых чувств и эмоций, прежде запечатанных в его сердце ледяным отчуждением родни. Поначалу он лишь заинтересовался этим мальчиком по чистой случайности. Ровесник, да ещё и не уступает в физических показателях: для Киллуа это известие было настоящим удивлением. Он начал интересоваться, что представляет собой человек, столь упрямо стоящий в бою до самого конца, никогда не склоняющий головы перед противником то ли из-за глупой гордости, вбитой в мозг, то ли из-за лишней упрямости, говорящей никогда не сдаваться. Глупо не сдаться тому, кто намного превосходит тебя по силе. Киллуа знает эту истину главным счётом потому, что она буквально въелась в его сознание по вине брата. Мальчик удивлялся, наблюдая за тем, как этот крайне упёртый и местами эгоистичный человек вставал и бесстрашно прислонялся лбом к лезвию, говоря, что не отступит даже под страхом пытки или смерти. И он завидовал этому порыву бесстрашия. Вовсе не потому, что этот человек лучше него подходил на роль хантера (изначально карьера охотника не так уж и волновала наёмного убийцу), а скорее потому что он был не способен на столь отважный и глупый шаг. И только после того, как Гон открыл проверочные врата, как убедил его семью благодаря упорству и твердолобости дать им встретиться, мальчик осознал всю прелесть друга. Да, возможно он местами упрям и безалаберен, эгоистичен, самолюбив и горд, но в этом и заключается его уникальность! Только в тот момент после недолгой разлуки Киллуа понял, что Гон — прирождённый охотник, добивающийся своей цели, чего бы ему этого не стоило. Уже после этого Киллуа заметил перемены в своей личности: он испытывал настоящие веселье и счастье, беспокоился за друга, резвился как малый ребёнок. Медленно фундамент хладнокровия, навязанный семьёй, начинал разрушаться, давая волю ребячеству и озорству. Он знал Гона не больше нескольких месяцев, и всё равно привязался к нему настолько, что даже не заметил, как брюнет стал его лучшим другом; как времяпровождение рядом с ним стало само собой разумеющимся. Киллуа был готов сражаться бок о бок с этим человеком, был готов защищать Гона до последней капли крови. Его чувства к лучшему другу доходили до крайностей, до самоотверженности и пролитых слёз; прежде никогда неплачущий и не испытывающий потребности в слезах мальчик не мог сдержать слабости из-за беспомощности и отчаяния от того, что он не в силах помочь лучшему другу. Золдик и заметить не успел, как большинство его мыслей занимал Гон. Он не скрывал раздражения, когда с другом кто-то заговаривал, когда этот кто-то пытался завлечь Фрикса. Тогда в Киллуа появлялось какое-то незнакомое чувство: саднящее, неприятное, колкое. Он никогда не испытывал ничего подобного. Его эмоции всегда ограничивались скептическим равнодушием или раздражением, но переполняющее грудь чувство не было похоже ни на то, ни на другое. Наёмные убийцы — лишь хладнокровные марионетки тьмы. Всё, что им нужно, это знать, кого и как убить. Их приоритет — выполнить задание, не оставив после себя признаков убийства. Таким сухим и бесчувственным убийцей является его отец. Иллуми тоже не отстаёт от отца, но он больше похож на автоматизированную куклу, чем на убийцу. Но он, Киллуа, другой! Гон научил его чувствовать. Научил понимать свои эмоции и не сдерживать их. Именно благодаря другу он перестал быть наёмным убийцей, удел которому лишь тьма! Но даже беззаботному и весёлому счастью есть край. У всего есть начало и конец. У радости, у печали или даже у самой крепкой дружбы. Только ограниченные глупцы, живущие ради кого-то, не желают перемен.***
Встреча с Кайто изменила прежде радостного и счастливого Гона, коренным образом не в лучшую сторону. В этом не было ничьей вины, а уж тем более самого Кайто: когда-нибудь Фрикс бы точно повзрослел и изменился, ведь мир движется, и рано или поздно перемены всё равно произойдут в каждом из нас. Сначала Гон восхищался Кайто. Киллуа и самому было приятно наблюдать за искренней улыбкой друга, за искрящимися азартом глазами во время неугомонных бесед о Джинге и его приключениях. Тогда мальчик и сам порой заслушивался, с каким интересом и трепетом в голосе Гон произносил имя: «Джинг». Золдик понимал и то, что Гона и Кайто многое объединяло: стремление отыскать отца и учителя, спасение от лисомедведя на Китовом острове. Их встреча была судьбоносной. Она перекроила личность Гона, научила чему-то, изменила многие вещи в его мировоззрении. Главным образом встреча с Кайто повлияла на восприятие Фриксом окружающего мира. Однако… этого было недостаточно. Будто то испытание самой судьбы, химеры-муравьи оказались не по силам ни им, ни самому Кайто. Второй был убит, а они трусливо сбежали — точнее сбежал Киллуа, зная, что, останься они там, всё равно проиграли бы и были убиты точно так же. Гон до последнего верил. Он с прежней улыбкой на лице без колебания в голосе произнёс те слова, заверил, что Кайто будет жив, и с ним обязательно не произойдёт ничего страшного. Тогда Киллуа и не мог себе представить, что эти слова были сказаны Фриксом лишь для того, чтобы заверить себя в их правдивости. Он ошибочно считал Гона светом, вечно выводящим из пучин тьмы, спасательным оплотом с вечной по-детски невинной улыбкой. Но, увы, это оказалось не так. Золдик никогда не видел той тьмы, той доли человечности, что скрывалась в его друге. Не потому, что не замечал, а потому что всё, что он делал до этого переломного момента, это восхвалял эти черты в Гоне.***
Гон непомерно эгоистичен. Если он чего-то хочет добиться, то не жалеет способов и средств, чтобы достичь желаемого. И в случае с Кайто он не смог спасти его. Гон очень жалел, что был так слаб. Он даже проливал нехарактерные для него слёзы: стиснув зубы от накатившей злобы, беспомощности и грусти. Но плакал он не из-за того, что Кайто был убит. Нет, он плакал потому, что ничего не смог сделать, дабы спасти его. Обернись всё иначе, и у Гона бы не возникло никаких сожалений. Он страдал только потому, что оказался в ненужное время в ненужном месте, а не от утраты или сожалений. Он горделив и упрям. Гон никогда никого не просил о помощи, стараясь сделать всё сам. Он любит и ценит своих друзей, однако никогда не пытался биться с ними бок о бок по-настоящему. Фрикс терпеть не может проигрывать. Именно по причине своей слабости он проливал слёзы и искренне страдал. Мальчик не хочет принимать поблажек от противника; взять хотя бы его спор с Ханзо, когда последний признал автоматическое поражение, или его стремление вернуть плашку Хисоке, который вручил её Гону в качестве долга. Его вечное упорство всегда доводило мальчика до крайностей: он мог пожертвовать руками и ногами лишь для того, чтобы проверить свои силы в бою, мог стерпеть боль, пытки и моральное унижение потому, что не желает признавать поражения. Эти черты друга и приковывают к нему других людей. Гон не такой как все. Даже в глазах незнакомцев его упёртость и эгоизм выглядит как что-то необычное, что-то привлекательное, завораживающее. Взять хотя бы улыбки всех присутствующих на экзамене Хантеров, когда Гон из простой упрямости решил не сдавать бой Ханзо. Тогда Киллуа не мог понять причины для смеха. Гон не становился сильнее, ни в чём не превзошёл противника. И только после того, как собственными глазами пронаблюдал всю естественность его поведения, мальчик понял, что так приковывает окружающих к этому человеку. Возможно, то называют врождённым талантом или, другими словами, огромным потенциалом хантера. Но самого Киллуа острые навыки и умения друга не особо волновали. То, что пленило его — это естественность эгоизма Фрикса. Его поведение выглядело так, словно Гон уже родился таким на свет. Юного Золдика привлекают эти самые харизматичные черты его характера. Они временами раздражали, непомерно выводили из себя, однако в Гоне с самого чувствовалось какое-то особое зерно яркости, он словно магнит, притягивающий к себе металл и не отпускающий до самого конца. До тех пор, пока ему самому это не надоест. Да, вероятно в тот момент, увидев, как его стремление спасти Кайто сломано под натиском жестокой реальности, Гон и потерял ориентир. Что-то, чего он так страстно пожелал, не было осуществлено, и поэтому он проклинал всё и вся. Его злость, прежде всего на самого себя, нежели на других, которую мальчик не мог обуздать, хлынула наружу целым потоком негативных эмоций: ненависти, презрения, злости и отчаяния. Он забыл, каково улыбаться, забыл о доверии и взаимовыручке. Гону нужно было выпустить скопившийся в его сердце чёрный сгусток эмоций, но врага, сотворившего подобное с Кайто, не было рядом, и поэтому он мог лишь тщетно страдать, накладывая епитимья на самого себя. И если бы не Киллуа, в ненужный момент оказавшийся рядом с другом, неизвестно к каким последствиям Гон, всё ещё неспособный обуздать своих эмоций, мог себя привести. Мальчик ничуть не сожалел о произошедшем, и хотя в нём ещё были остатки не заглушённой обиды, он и представить не мог, чем бы всё закончилось, не попытайся он поддержать друга. После этого Гон буквально отдалился от всех остальных. Он отгородился от мира, готовясь к финальной битве. Все остальные, не только сам Киллуа, видели перемены в нём. Фрикс находился в забытье, редко смеялся, реагировал на всё медленно, словно думая о чём-то. Возможно, это была скорбь и сожаление от того, что он так слаб, возможно, он хотел заставить себя заглушить все эмоции. Киллуа не знал его чувств, однако хотел облегчить ношу друга; но всё было тщетно. Гон закрыл своё сердце ото всех и решил сделать всё в одиночку, не полагаясь на других. Он не жалел врагов: даже видя их человечность, он всё равно называл Неферпитоу «тварью» и нисколько не симпатизировал ему. Его тёмная сторона, прежде скрываемая под беззаботностью, показалась наружу. Друг был готов использовать в качестве заложника невинную девочку. Никто не собирался осуждать его за такой выбор, однако такая хладнокровность со стороны беззаботного и весёлого ребёнка не на шутку пугала. Всё дошло до тех слов, задевших Киллуа сильнее, чем что бы то не было: «Тебе хорошо. Ты спокоен. Потому что… всё равно». И хотя Гон говорил лишь правдивые вещи, более не скрывая своих мыслей, это всё равно тронуло хрупкие струны души, разорвало сердце по швам. Да, возможно никто не мог понять боли Гона в тот момент. Возможно, никто не был так близок с Кайто, как он. Но разве друзья ни для того нужны, чтобы сражаться бок о бок, чтобы доверять друг другу и облегчить ношу в трудную минуту? Гона тоже никогда не заботили чужие чувства; он эгоистично вёл за собой, не задумываясь о мнении или эмоциях окружающих. Так можно ли было упрекать его за это? Пропасть между ними становилась всё сильнее. Гон отдалялся всё дальше и дальше, когда в один прекрасный момент они перестали понимать друг друга. И вот Киллуа отважился на ещё один важный и ответственный шаг в его жизни. И всё это произошло благодаря Аллуке. Он нашёл своё призвание: «Защищать Аллуку до конца своей жизни». Младший брат стал для него смыслом всей жизни, приоритетом. Аллука оттеснил Гона, занял его место. Золдик решил пренебречь собственным счастьем, путешествуя рядом с другом, во имя свободы Аллуки. Он должен позаботиться о своём одиноком и невинном брате. И никто… даже Гон больше не займёт в его сердце место Аллуки.***
Путешествуя вместе с братом, Киллуа многое для себя понял. Крайним образом Аллука повлиял на него точно также, как и Кайто на Гона, в корне изменив мировоззрение. Киллуа никогда не хотел жить ради себя; у него не было какой-либо конкретной цели, к которой он хотел стремиться. Сначала он путешествовал с Гоном: в основном новые и свежие идеи возникали у Фрикса, Золдик же слепо следовал за ним и поддерживал. Теперь ему стоит жить ради Аллуки, показать ему мир, больше не дать ему оставаться в одиночестве. Это всё, что имело значения для молодого наёмного убийцы.