Brasov

      - Хочешь? – спросила Маринка, на мгновение выныривая из облачка ароматного пара над картонным стаканчиком кофе, - Я большую группу набрала, есть еще одно бесплатное место.       - Хочу, - без раздумий согласился я, - а куда?       Хотя, какая разница, куда? Экскурсии в турагентстве с несуразным названием «Фемида» отличались повышенной привлекательностью и познавательностью, и были рассчитаны не на пузатых бюргеров с их сосисками на шпажках и шуб-турами, а на молодых и азартных, готовых день деньской лазить по древним развалинам, увитым каким-нибудь особо романтическим плющом, а ночь напролет плясать в клубе или охотиться за светлячками звезд над черепичными крышами, урывая минуты сна в ярко-красном автобусе, ненавязчиво протаскивающем дремлющие тушки сквозь километры между очередными достопримечательностями.       - На этот раз у нас тематическая поездка, - Маринка поерзала по плоской тумбе забора, стараясь угнездиться поудобнее, чтобы уже по-осеннему выстывший розоватый камень не холодил сквозь драные на коленках джинсы. – Едем в Трансильванию смотреть где жили вампиры. Экскурсия сопровождается просмотром тематических фильмов, в программе запланирован вампирский карнавал. Я буду Маришкой, невестой Дракулы.       Подождав, пока Маринка, запрокинув голову, допьет кофе, ловя последние капли высунутым языком, я, пользуясь тем, что сейчас наши лица на одном уровне, потом наклоняться же придется, вот еще, чмокнул ее в кончик холодного носа и сдернул с небезопасного насеста.       - Не сиди на холодном, тебе детей еще рожать.       - Детей, детей, - стаканчик из «Старбакса» ловко влетел в мусорку, - каких еще детей…       - Как каких? Моих, каких же еще?       - Это ты мне вот так предложение делаешь? - скорчила скептическую гримаску Маринка.       - Нет. Не делаю. С таким ответственным делом придется подождать, пока хотя бы чуть-чуть затупится шило в попе. Но я работаю над этим, правда-правда. И где-то в начале следующего года смогу обменять тупое шило на замечательную квартирку с окнами во двор, заросший сиренью.       - Ты меняешь шило на квартирку… А я меняю промокшие ноги на кружку глинтвейна и тебя под одеялом.       - Годный обмен, мне нравится, пошли выполнять, - с энтузиазмом отозвался я. Поменять замерзшую подружку на нее же, согревшуюся и зарозовевшую после горячей ванны, показалось мне отличной идеей.       Уже поздним вечером, почти засыпая, Маринка пробурчала мне куда-то под подбородок:       - Меняю сирень на дуб и баночку золотого акрила.       - Согласен, - тихо улыбнулся я.       Утро началось с не с кофе. А с беготни по квартире и суматошных сборов – выезжать надо было, оказывается, уже сегодня. Едва успев кинуть в сумку пару футболок, смену белья, благо, ноутбук уже лежал в одном из отделений, я был вытащен из квартиры Маринкой почти за шиворот. И ничего, что я на голову выше, эта мелочь регулярно умудряется еще и не такие фокусы проворачивать. Куртку надевать пришлось уже в лифте.       Стремительная пробежка по полусонным еще улицам, метро, на этот раз даже без толчеи и давки, хорошая примета, окончательно просыпаясь, решил я, и вот уже красный автобус принимает нас в свои бензиново-плюшевые объятия.       - Ты молодец, - Маринка коротко поцеловала меня, пытающегося упихать коленки в стандартный промежуток между сидениями, в висок, - встал, проснулся, и даже не ворчишь, держи медаль за доблесть, - она пришлепнула мне на грудь лимонную кленовую ладошку, перебившую бензиновый угар пряностью вянущей листвы.       - Как приедем, меняю телевизор на поход за грибами, - я открыл ноутбук, перевод ждали в редакции уже послезавтра.       - Ага, меняю пяльцы на перочинный ножик, - согласилась Маринка и принялась сноровисто рассаживать прибывающих пассажиров.       Я почти не обращал на них внимания, эка невидаль, люди, их вокруг десять сотен на тысячу, а у меня тут слова. Которые медленно, но верно складывались в связный текст, повествующий о приключениях белокурой девы в стране эльфов. Деве несказанно везло, и травы ей подчиняться стали, и принц втюрился по самую макушку своей остроухой головы.       В общем, первые две трети экскурсии обошли меня стороной. Таможенный контроль в Бресте, краткая ночевка в Жешуве, плавные покачивания автобуса по предгорьям Карпат - все стерлось в спешном перебирании клавиатуры. Отправил файл и вырубился, кое-как приткнув гудящую голову к прохладному стеклу. Дальше я спал. Невпопад отвечал Маринке, жевал всунутый в руку бутерброд, мне не мешали даже бубнящие «Сумерки» в телевизоре, и проснулся только от загадочного Клуж-Напока, произнесенного голосом моей возлюбленной.       На ярмарке в этом городке оказались потрепанные искусственные волчьи шкуры и совершенно замечательная цуйка, чья рубиновая глубина заставила меня примириться с ненастной румынской реальностью.       Вдохновленный парой глотков и насмешливыми взглядами Маринки, я даже рискнул подняться на местный холм чего-то там Хилл, потащился как миленький, по каскаду лестниц, начинающихся от центра города. До вершины дотащились не все, половина предпочла осесть с чашкой чая в Бельведере, ресторанчике на середине подъема. Гордый собой и своей не до конца еще убитой неспортивным образом жизни физподготовкой, я несколько раз ловил на себе чей-то заинтересованный взгляд. Взгляд чрезвычайно льстил моему самолюбию – надо же, на меня кто-то больше одного раза посмотрел, приятно-то как.       Сползли, загрузились, покатили дальше. Белая Юля, то есть Альба Юлиа, замок в Деве, Евангелический собор в Сибиу – нет-нет, а тот же заинтересованный взгляд прохаживался по моему чувствительному организму, все настойчивее и настойчивее, под конец уже чуть ли не заявляя на меня хозяйские права. Скоро ежиться начну от такого пристального внимания.       Причем обладатель взгляда, хоть и ехал с нами в одном автобусе, хорошо маскировался – во всяком случае, как я ни старался резко оглянуться, ни разу не засек, чтобы меня разглядывали. Мои подскакивания не ушли от внимания Маринки. На вопрос почему я кручусь как будто меня за пятую точку в припортовом кабаке матрос ущипнул, я честно признался, что за мной кто-то наблюдает.       - Известно, кто – вампиры, - вроде бы серьезно пояснила Маринка, но в глазах ее плясали удивленные и удивительные смешинки, и я решил забить на таинственные взгляды, кому надо будет – сам подойдет.       Ой, зря я это сделал.       Уже в Куртя-Веке, стоя возле стопки древних кирпичей, я поймал себя на мысли, что ощущение настойчивого взгляда стало неотвязным. Все чаще хотелось почесать между лопатками и стереть с лица липкую паутину чужого любопытства. Пока еще любопытства, лишь бы оно не переросло в гастрономический интерес. Все-таки, вампиры и вампирская субкультура – это заразно. Так любого прохожего начнешь подозревать в наличии у него парочки остро заточенных клыков.       Наш же, вполне себе человеческий гастрономический интерес был удовлетворен в Ла Маме. После густой чорбы, щедро присыпанной свежей петрушкой, печеных на углях мититеев и свежих, еще горячих бубликов даже поход в огромный парламентский дворец показался детской забавой. Тем более, времени на него много не потратили – наскоро пробежались по мраморным коридорам, полюбовались на сияющие хрустальные люстры и поспешили в монастырь Снагов.       Здесь рьяные поклонники ахали и фотографировались над могилой Цепеша, я же воспользовался свободными секундами, чтобы погладить Маринку по короткой юбке. Она шутливо хлопнула меня по рукам:       - Меняю старые развалины на отель в Брашове.       - И долго еще до твоего молодого отеля?       - Завтра там целый день торчать будем, к балу готовиться и потом балиться.       - Понял.       До Брашова был еще замок Бран, со своей старой капеллой, потайной лестницей и колодцем во дворе. Интересно, монетки со дна колодца кто-нибудь собирает? На реставрацию хватит. А то после Копполы множество ног уже протоптали дорожки в средневековых камнях, желая приобщиться к духу мистических легенд.       Хотя да, замок хорош. Мощные стены, узкие бойницы. Легко представить, как его штурмовали закованные в латы рыцари, как лилась расплавленная смола, как горели фашины… А после захвата, не важно, удавшегося или нет, наваливался очередной мор. Бррр, пошел я на свежий воздух, что-то мне не очень хорошо.       Маринка, будто чувствуя мое состояние, оказалась рядом.       - Да ты весь горишь. Ну-ка, иди в автобус.       Засуетилась, впихнула пару таблеток из экскурсионной аптечки, помогла откинуть кресло. Меня трясло в лихорадке, голова тяжело кружилась, во рту поселился отчетливый тошнотворный привкус горелой крови. Никогда в жизни не пробовал горелую кровь, но она просто обязана быть именно такого вкуса – горького, с отчетливым железистым запахом и одновременно притягательно сладкого.       Проснулся я уже в Брашове от того, что Маринка меня трясла и уговаривала переползти в номер отеля. Там, после очередной горсти таблеток, я снова провалился в темный колодец сна. И из этого колодца на меня смотрели горящие жаждой глаза.       Окончательно пришел в себя, когда уже стемнело. Мокрый, как мышь под веником, с пустой ломящей башкой и пересохшим горлом. Долго хлебал в ванной чуть отдающую сероводородом воду, которая тем не менее, прогнала и жажду, и даже головную боль.       Напившись, я влез под душ, наскоро сполоснулся, натянул свежие шмотки и поперся искать Маринку. Она, сейчас уже Маришка, в белом длинном и полупрозрачном платье, стоя на возвышении в центе зала, выкрикивала команды для танца.       - Поворот! Поворот налево! Шаг правой, шаг левой, поворот к партнеру, полупоклон! – звонкий, серебристый ее голос вольной птицей взлетал к потолку и, немного потолкавшись о перекрытия, оседал прозрачными кристаллами на штукатурке. Часть команд вылетала в отдушины в своде и начинала кружиться над городом, заставляя прохожих коситься на небо, недоумевая, кто это приказывает им подать партнеру левый локоть.       Не желая отвлекать распорядительницу бала, я тихо отступил назад в гостиничный коридор. Подумал, что неплохо бы и прогуляться, раз уж мне стало лучше. Не валяться же я сюда приехал. Не успев додумать мысль, куда я пойду прогуливаться, что скажет Маринка, когда бал закончится, я развернулся и с грацией панголина потопал к выходу. Голос вслед звенел, набирая силу, гибкое серебро билось в звуках, распугивая всех вампиров на расстоянии выстрела.       На выходе у меня хватило ума оглянуться и узнать название отеля. «Эксцельсиор» - неплохо, мог бы быть какой-нибудь «Король Август», вот тогда бы балу хана бы пришла. Не представляю человека, который бы смог веселиться, сверкая накладными клыками, в «Короле Августе».       Бездумно я побрел вперед по узким улочкам. Ни на секунду не задумываясь, что там, в темноте, словно подталкиваемый в спину легчайшим ветерком. Ветерок постепенно крепчал, шаг мой ускорялся, впереди замелькали деревья, под ногами зашелестели опавшие листья, запахло молоденькими, только просыпающимися грибами.       Ветер стих, позволив мне остановиться, подумать над тем, где я оказался, ужаснуться темноте, обрадоваться найденным спичкам и закурить. Долгие четыре с половиной минуты, пока тлела сигарета, темнота, лишь концентрирующаяся за пределами слабого свечения, ощупывала мое лицо жадными лапками, свивалась в клубы у ног и нашептывала в уши, обещая открыть все тайны мира. Когда алый огонек исчез в фильтре, я глубоко вздохнул, понял, что надо просто развернуться и пойти обратно, парк в центре европейского города не бескрайняя сибирская тайга, где между деревушками по двести верст и все лесом.       Тут как раз и луна выкатилась, светя раздутым кругляком. Я и в самом деле развернулся, сделал шаг и почти наткнулся на человека, до этого неподвижно стоящего сзади меня.       Человек. Высокий, худощавый, одетый в темное. На первый взгляд, мой ровесник. На второй – глубокий старец, судя по взгляду, подернутому седым пеплом прожитых веков, а то и тысячелетий.       Лицо каменное, неподвижное. С таким лицом убивать можно. Хотя да, сейчас он и будет убивать. Меня. Мамочки мои родные, вампир. Настоящий.       Он медленно приблизился, чуть наклонился, почти слизывая с моих губ недавнюю сладость вишневого табака. Глаза в глаза. Взгляд его затягивал, приковывал к себе, удерживал на ногах, пусть даже глупое тело мечтало о возможности осесть бесформенным кулем на влажную, проминающуюся под ногами землю.       - Ты молодой, восстановишься быстро, - прошелестело возле щеки, - а мне уже не под силу материальная пища.       Я ощутил, как вампир перебирает мои воспоминания. Не перебирает, вытягивает, оставляя от них лишь оболочку: это было, лишенную красок, вкусов и запахов. Лишенную эмоций.       Бескрайнюю ширь огромного мира и высоченные деревья над головой, высокие-высокие, прям до неба. Шоколад, утащенный из буфета и слизываемый с пальцев, от этого кажущийся еще более сладким. Многоцветная тяжесть букета в руке и ласковые глаза ее, которая будет встречать по утрам следующие четыре года. Зимнее утро, прозрачное и звонкое, едва встающее над горизонтом белое солнце в печных дымках. Вода из колодца, что ломит зубы, вкусная так, что глотаешь еще и еще, пока не начинает холодом булькать в животе. Леер авиамодели в руках, тугой, рвущийся в небо, отпустить бы, лети, да нельзя, игрушка клюнет носом и упадет переломанной кучкой, терпи, ты живешь только на привязи. Белый бант за партой впереди, локон на шее, нестерпимо хочется прикоснуться, отвести пальцем, заслужить укоризненный шепоток сейчас и щелчок свернутой тетрадкой потом, на долгожданной перемене. Первая сигарета за школой, горький до рвоты табачный дым, это потом ты научился выбирать себе отраву, вишневую, мятную, вся табачная индустрия у твоих ног. Плотный ветер в лицо, ветер, на котором можно лежать, и только рывок строп превращает рвущий легкие поток в ласковые поглаживания. Бешеный стук сердца от первого поцелуя, полынная горечь расставания, космическая пустота невозвратной потери, парок кофе, многозвучие специй на рыке, басовые гитарные риффы, ментоловый ветер над крышами, океанская бездна под ногами…       Воспоминания таяли, вампир начал отходить, невесомо, словно несомый бризом клочок тумана, отпуская меня, опустошенного и выпотрошенного.       - Меняю… - только и смог прохрипеть я, слова «свою прошлую жизнь на твою не-жизнь» так и не сорвались с губ, никогда не любил лишнего пафоса.       Последним воспоминанием от меня к нему скользнула фигурка в белом и звенящий серебряный голос.       Вампир словно споткнулся на ровном месте, затормозил, теряя безупречную элегантность, затряс головой, скорчился, зажимая уши, как при взлете истребителя, и неожиданно растаял, рассыпался серым пеплом, оставив после себя прозрачное серебристое облачко, которое помедлив, разлетелось разноцветными искрами по парку, затаилось в кронах, в родниковой воде, в венчиках ландышей.       Парк вздохнул, завозился, просыпаясь, и я понял, что он доволен и избавлением от нежити, и роскошным подарком. Парк обещал, что воспоминания будут жить в нем, и гости парка могут окунуться в них в любую ночь.       - Меняешь? – прошелестело в ветвях.       Я понял, что мне предложили поменять воспоминания на возможность когда-нибудь вернуться сюда и остаться каплями росы и вечерним светом фонаря, щебетом птиц и следами на снегу.       - Меняю, - ответил я, - это достойная мена.       Парк засмеялся легко, необидно, а я отклеил от травы непослушные ступни и зашагал обратно в «Эксцельсиор», нехорошо расстраивать Маринку своим долгим отсутствием.