Часть 1
8 ноября 2017 г. в 14:54
В такой ливень в гости к вам может заглянуть только смерть.
Черепица с крыш начала отваливаться ещё во время первого нападения внешнемирцев. Башни стали разваливаться незадолго после этого, а дождь, казалось, не прекращался с самого её рождения.
Кап-кап. Потолок совсем сгнил, на мраморном полу уже образовалась лужа — кто-нибудь из слуг непременно поскользнётся. Китана старается упрямо не вздрагивать, когда тёмный пейзаж за окном освещается вспышкой ослепительной молнии, а гром сотрясает превратившуюся в одну сплошную зловонную канаву землю.
— Ты ведь наверняка знаешь, зачем я пришёл сюда.
Китана морщится только сейчас. Скрипучий голос предателя режет слух как наждачкой, ощутимо оставляя занозы в её гладкой бледной коже. Принцессе хочется, чтобы он ушёл, чтобы воздух в тронном зале более не оставался таким влажным, пропитанным запахом смерти и разложения — лучше закрыть окно, чтобы не гадать, что это за тени шарахаются в темноте: люди или демоны.
— Стало быть... не желаете разговаривать? — Рейн усмехается, прячет зловещий оскал под маской, делает поклон в учтиво-льстивой манере и щурится, как зверь, до тошноты обыденно, как и всегда.
— А ты поговорить сюда пришёл? — Китана не замечает, как бросает слова грубо, с ядовитой желчью, чтобы не задеть, но хотя бы слегка толкнуть, показать, что хоть и не всё в её власти, но многое. Рейн замечает, как подрагивают её худые колени. Китана наверняка лишилась аппетита после того, как увидела сотни пострадавших от надругательства, изуродованных, вздёрнутых на виселице женщин. Не каждый сможет смотреть после такого в тарелку с супом спокойно.
Страна теперь его — Рейн от уверенности и самодовольства не может сдержать ухмылки и вальяжно прохаживается по залу, сцепив руки за спиной. И Китана будет принадлежать ему, в этом нет сомнений, как и в том, что омерзительный ливень за окном — его рук дело. Китана дрожит, стискивает зубы от отвращения, но больше от страха, впивается сломанными ногтями в ладони и подавляет в себе вскрик ярости и безумства. Дворец захватили, как и всех придворных, как и её саму, заставив сидеть в этом холодном, мокром зале. И он здесь — тот, в чьи глаза не захочешь смотреть ни под каким предлогом — ужасный и мерзкий, великолепный в своём зловещем кредо и уже почти не жалок в глазах узницы.
— В детстве ты был другим, — Китана выдавливает это на полувдохе, боится спугнуть спокойствие и размеренность в шагах Рейна, медленно цедит воздух, как через забившееся решето в надежде увидеть, как грязные клочки туч рассеются над спалённой дотла страной.
— В детстве мы все были другими, — Рейн не любит церемониться, но старается держаться; он подходит к Китане нарочито близко, поднимает её побледневшее лицо за подбородок, исказившееся гримасой отвращения и боли — рана на щеке ещё не зажила. — И ты теперь совсем другая.
— Ублюдок, — Китане уже не хватает смелости и сил, чтобы сделать что-то большее, чем просто выплюнуть ругательство. Она старательно подавляет в себе чувство липкого страха, пытаясь не думать о том, что она в этом дворце теперь совсем одна.
— Что собираешься делать? — Рейн снимает маску, позволяя узнице наконец увидеть его лицо; увы, ухмылка вовсе не зловещая, как думалось Китане. — Убьёшь меня?
Рейн наклоняется к уху принцессы. Слова, шёпотом щекочущие её слух, кажутся не столько резкими, сколько пронизывающими, до абсурдного спокойными. Принцессу передёргивает, а глаза стекленеют, как у мёртвой рыбы. Лучше бы он этого ей не говорил. Только не сейчас, когда она уже точно знает, что всё её существование скатится в небытие.
Китана теперь уверена, ни слова, ни действия Рейна, пусть и до отвратительного мерзкие, её не трогают. Ухмылка не может быть жестокой или доброй, она сама по себе уже издёвка.
— Ну так что?
Китану уже ничего не тревожит, она чувствует слабость в руках и ногах, голова становится тяжёлой, и отчего-то проходит даже ощущавшаяся желчным вкусом на языке тошнота. Рейн холодный: его взгляд, тело, одежда. Принцесса забывает о манерах приличия, как и о том, что узницам не дано второго шанса. Эденийского, теперь уже короля, это нисколько не забавит. Китана даже не вздрагивает, когда гладкие руки принца, явно не привыкшие к оружию, спрятанные под плотной тканью перчаток, прикасаются к её оголённым бёдрам. Эденийская мода не жалует пышные платья, а задрать юбку пусть даже принцессе не так уж и сложно. У Рейна изысканная, утончённая магия, водная стихия не нуждается в оружии, оттого и прикосновения его рук к её дрожащему телу лишь едва ощутимые.
Тонкие полоски нижнего белья скатываются к самым лодыжкам, а взгляд у Китаны всё такой же — пустой и отречённый. Обнажённая грудь покрывается мурашками, живот нервно подрагивает, когда Рейн дышит ей в шею. Он всегда так делал — поступал бесцеремонно, нарочито грубо — и Китане тошно от того, что она к этому привыкла.
Кап-кап. Потолок почти сгнил. Скоро лужа на полу превратится в маленькое болото.
Рейн входит медленно, двигается осторожно — имеет дело с принцессой всё-таки. Китана проглатывает очередной всхлип, она смотрит на этот прогнивший потолок и стены с огромными трещинами, разветвлёнными, как сливовые деревья у них в саду. Витражные окна разбились, теперь у дождя не осталось преград. Китана едва дышит. Всё — спокойствие и размеренная жизнь, стеклянные окна и потрескавшиеся стены, гордость и её собственное терпение — держалось на последней капле, которая дрогнула, упав в лужу, так не вовремя.
— Ты станешь моей королевой, — гортанно, с хрипом, выдыхает принц, не решаясь поцеловать Китану, потому что способен только на грубость, а не на сантименты. К её губам нельзя прикасаться — Рейн отстраняется от Китаны, как от огня — иначе это сделает его человечным. Он завоеватель, а не сердцеед. Поцелуй в губы слишком интимен и будет значиться для них обоих, как жест прощения и нового начала. Рейну как будущему королю это не нужно. А Китане уже слишком всё равно, чтобы здраво мыслить. Она даже особо и не сопротивлялась.
Кап-кап. Стены и потолок теперь совсем сгнили. Рейн поправляет одежду и целует Китане руку, потому что так поступают воспитанные господа. Прицессе плевать на сантименты, она продолжает разглядывать потолок, забывая о том, что её раздвинутые ноги и пустой взгляд только что стали узаконенным разрешением захватчикам взять и сломить эту страну, как спичечный домик.
Рейн уходит, когда очередная вспышка молнии освещает опустевший тронный зал. "Осколки на полу надо будет убрать," — Китана не знает, о чём думать, чтобы забыть слова, что прошептал ей Рейн перед тем, как они перешли границу дозволенного. Перед тем, как она лично отдала страну в руки тирану.
Кап-кап. Скоро всё закончится, и время начнёт свой новый ход. На трон сядет новый король и поведёт под венец новую королеву.
Кап-кап. Как Китана могла не заметить, что на виселице, среди поруганных мёртвых женщин, висела её родная мать?