Не в зеркале

      Аллен боялся темноты в раннем детстве. После — забыл, что значит бояться. В том числе и темноты. И даже того, что прячется в ней, что стоит за ней, не боялся. С момента смерти Маны он жил той отчаянной храбростью, которой обычно живут мёртвые изнутри люди. И во тьме, и при свете дня он никого уже не мог бояться.       Пока не столкнулся с монстром у себя внутри.       Правда, это не сильно на нём отразилось. Как он считал. Ну, разве что из-за постоянной концентрации он стал больше уставать. Стал тревожнее. Ну в этом же нет ничего такого, правда? Всё хорошо.       И всё труднее становилось по ночам делать вид, что всё хорошо.       Это было необъяснимо. Это было странно, удивительно и тем более страшно для Аллена, что Четырнадцатый не имел к этому никакого отношения. Его по ночам и в мыслях не было. Была темнота. Постоянно казалось, что в ней что-то есть. Или что-то внезапно появится. Например, с лёгкостью приоткроется запертая наглухо дверь и в нее заглянет небольшая голова со светящимися глазами… нет, не белыми мёртвыми и даже не жёлтыми — им он, наверное, обрадовался бы как родным — а какими-нибудь другими. Или же ему казалось, что кого-то нет, кто-то исчез безвозвратно и никогда не появится снова. То он долго искал глазами Тимкампи, одновременно боясь наткнуться взглядом на то, что сейчас появится из темноты, то ему вдруг казалось, что привычного дыхания почти родного уже Линка нет рядом, и он вздрагивал, распахивал глаза в поисках чего-то, а после судорожно наблюдал за спокойным лицом, судорожно прислушивался.       Но пока он мог лежать в постели с закрытыми глазами и ровным дыханием, всё было в порядке. Какая интересная защита — закрыть глаза, чтобы не видеть своих страхов. А ведь помогает…       И Аллен спал, прислушиваясь сквозь сон к мерному дыханию своего конвоира, вдруг оказавшегося и всё продолжающего оказываться самым стабильным, самым спокойным, самым надёжным в этой темноте.       Но спать получалось не всегда.       В этот раз ему было душно. Просто, по-человечески, жарко и нечем дышать. И не раскрыться даже, ведь… последняя преграда… и прочие глупости, достойные пятилетних девочек, наслушавшихся соседских мальчишек постарше, но… последняя видимость защиты.       …а может, это Четырнадцатый боится темноты?..       Аллен ворочался под одеялом, не раскрывая глаз, переворачивал, всё также слепо, подушку, убирал её, обнимал её, возвращал её на место, но ничего не получалось. Было плохо. И даже распластаться на постели Аллен не мог, ведь страх сгонял, сбивал со всех сторон его тело в плотный комок. Кровать скрипела, Аллен боялся, что не услышит за скрипами шорохов того, что, конечно же, есть, только не показывается, и старался скрипеть тише, не вертеться по кровати туда-сюда, но не вертеться не получалось, и становилось всё хуже и хуже.       Аллен как будто удивлялся — страх, оказывается, такое странное чувство. Особенно страх перед ничем. Раньше Аллен никогда не боялся неизвестности. Только в детстве. Но тогда он ещё не понимал, чего боится. Да и детство было так давно… в каком-то очень приятном, хорошем, спокойном сне. Из которого его грубо выдернули в реальность. Наверное, его же собственной рукой. Наверное, левой.       Когда ворочаться на кровати стало совсем невыносимо, а скрипы начали радовать новой фобией не меньше, чем темнота, начали заставлять бояться себя самих не меньше, чем того, что за ними успешно прячется, Аллен заставил себя замереть.       Этот страх был для него удивителен ещё и тем, что был смиренным. Таким страхом, против которого можно было только закрыть глаза и закутаться в одеяло. Ведь если ты боишься попасть под дождь, ты возьмёшь с собой зонт. Если ты боишься пауков, мышей, крыс, собак, лесных хищников, Акума, Ноев и даже людей, ты можешь убежать, можешь вооружиться, можешь попросить у кого-то защиты, можешь сам попытаться себя защитить. У тебя будет стремление, будет попытка, будет действие, будет уверенность в возможности. Даже если ты боишься света, ты можешь целиком закрыться одеждой. От темноты же… от темноты же никуда не убежишь. А свечи выгорят, а лампы все перегорят, а темнота останется. И даже если запастись ими на всю оставшуюся жизнь, темнота всё равно найдёт, темнота всё равно останется. У неё много обличий, и это — всего лишь самое обыденное.       …а какой темноты ты боишься, Четырнадцатый?..       …но ты ли — моя темнота?..       Самый страшный страх из возможных.       Аллен заставил себя замереть. Приподнял голову. Прислушался. К почему-то неспокойному дыханию Линка, к комнате, к шуршанию листьев за окном. Пересилил себя и рывком открыл глаза.       Осмотрел комнату. Ничего. Медленно перевернулся на живот, чтобы осмотреть и другой угол. Ничего. Никого.       — Уолкер. — Аллен вздрогнул всем телом, так, будто его приподняло и тряхнуло, прошило электрическим током. Медленно повернул голову. — Уолкер, вы вертитесь без толку уже третий час. Что случилось? — Линк сидел на своей постели и смотрел на него. Аллен вздрогнул ещё раз — как… как он не услышал, как он садился? Когда?       Но это был Линк… скорее всего, это был Линк. Это точно был Линк. И сразу стало легче.       — Всё в порядке… — немного нервно ответил ему Аллен.       Инспектор, кажется, не поверил. Он встал и подошёл к лежащему юноше. Наклонился, внимательно вгляделся в его лицо.       — Глаза нормальные. — вынес он облегчительный для себя вердикт. Отстранился. — Что случилось?       Аллен и сам знал, что глаза у него нормальные.       — Всё в порядке. — повторил он ещё раз. Что там, за Линком, загораживающим обзор? Что сидит сейчас у него на постели? — Инспектор, вы не могли бы, пожалуйста… открыть окно? — попросил он почти жалобно.       Линк лишь удивлённо пожал плечами. Отошёл. Его кровать оказалась пуста, как и всё остальное, что он загораживал. Скрипнула рама, шелохнулся ветер. Мужчина вернулся, присел перед Алленом на корточки.       — Что случилось?       Снова, недоверчиво.       — Инспектор, вы будете смеяться, — Аллен и сам хмыкнул, будто подбадривая, подначивая его, — но в последнее время я начал бояться темноты.       Признание далось легко, будто заказ завтрака.       Но лицо Линка исказилось… или это так показалось в темноте?.. В лице его как будто отразился ещё один, его страх. Но это, скорее всего, просто показалось, почудилось больному разуму Аллена в темноте.       — Уолкер, — тихо спросил он, — вам будет легче, если я буду держать вас за руку, пока вы не заснёте?       Аллен почувствовал, как неизбежно краснеет. Но в темноте этого не было видно. Хоть что-то в ней есть…       — Но… Вы же… Не надо, инспектор, я скоро засну. — справиться с собой — такая привычная задача. — Спасибо за вашу заботу.       — Хорошо. Не будет ли вам неприятно, если я лягу в вашу постель, чтобы вам было легче? — его ответ был на удивление спокойно проигнорирован.       Юноше показалось, что он покраснел ещё сильнее.       — Н-не будет… Но зачем, вы же не обязаны… это же не ваша работа…       — Не будет? Хорошо. — Линк отвернулся, взял свою подушку и одеяло и кинул их рядом с Алленом. Тому оставалось лишь посторониться, давая место. — Я сам решаю, что является моей работой.       Такому Аллен, на самом деле, был рад. Но к этой тихой эгоистичной радость, как кровь, а молоку, примешивался стыд, и смущение незаметно расползалось сукровицей.       Линк забрался к нему, лёг и спросил:       — Не будет ли вам неприятно, если я обниму вас, чтобы вам стало спокойнее?       Так официально, так подчёркнуто вежливо. Как будто всё в порядке. Хотя… Всё в порядке, только порядок такой.       — Нет…       Аллен прикрыл глаза, но на этот раз не от страха, а чтобы не видеть лица рядом. Правда, это тоже был страх… Тёплая, почти горячая рука скользнула по плечу, по спине. Вторая легонько мазнула по волосам, будто спрашивая разрешения, и, будто получив его, легла юноше под голову. Аллен оказался не прижатым, но и не отстранённым, получил тепло, но и не был открыто обласкан, получил улыбку, но не увидел её. И пусть.       Так действительно стало легче.       Аллен заслушался непривычным биением чужого сердца, непривычным, давно забытым теплом чужого тела. То, что могло появиться в темноте, больше не волновало его. Он об этом забыл. Он был спокоен.       Он заснул.       И уже не услышал тихих слов, похожих скорее на выдох в его волосы.       — Где бы не таилась ваша беда, я спасу вас… Аллен. Я для этого и существую. И это будет моей работой, что бы мне ни приказали сверху.