MAUT

Jab maa ka dil tadapta hai na… toh aasman mein bhi daraarein padh jati hai. Когда сердце матери страдает, то содрогаются даже небеса.

…Сознание возвращалось с трудом, продираясь сквозь свинцовую тяжесть в голове, отдавая пульсирующей болью в темени. Она разлепила веки и тут же зажмурила их вновь, ослепленная ярким светом — солнце стояло в самом зените. Дурга повернулась на бок, осторожно открывая глаза, оперлась ослабевшими руками о землю и попыталась привстать. Прошло несколько секунд, прежде чем она смогла вспомнить, где находится — на дороге, ведущей по низине домой, в деревню. Одновременно с этим окончательно развеялись остатки обморока, и осознание того, что случилось, внезапно сдавило пересохшее горло тисками паники.  — Каран! Арджун! — она заозиралась по сторонам, пытаясь сфокусировать взгляд, однако никого не увидела — и уходящая вдаль дорога, и холмы были совершенно безлюдны. Голова нещадно кружилась и болела, но страх придал Дурге сил: шатаясь, она поднялась на ноги, выпрямилась и тревожно оглянулась. В отдалении, в сотне шагов от себя она заметила что-то красно-белое; приглядевшись, вдруг поняла, что это они. Ранены! Она кинулась к сыновьям, путаясь в подоле сари, громко, хрипло выкрикивая их имена, дрожа от ужаса, словно от лихорадки. Подбежала, упала на колени, протянула руки… и голос мгновенно истаял на ее губах. Они лежали головами друг к другу — совсем рядом. На их телах не было живого места от рваных сабельных ударов. Белоснежные нарядные одеяния, с любовью вышитые ею, теперь превратились в странное месиво из лоскутов, густой придорожной пыли и пламенеющей всеми оттенками алого крови. Горячий песок вокруг пропитался багрянцем, осел, разлившись жутким темным озером, и в спинах обоих — точно напротив сердца — зияли огромные сквозные раны. Но страшнее всего было не это. Четко очерченные, правильные черты Карана были искажены болью. Слипшиеся длинные ресницы отбрасывали тень на синеватые круги под измученными, запавшими полузакрытыми глазами, из скорбно опущенного вниз уголка рта стекала багровая струйка, жесткая вертикальная складка прорезала высокий лоб, касаясь красной точки между ровных дуг нахмурившихся бровей. Еще не стерлась после раннего молебна в храме… Арджуна было почти не узнать. На его широком, с ямочками на щеках, всегда румяном лице, теперь засыпанном белесым песком, проступала безжизненная серовато-матовая бледность, придававшая ему чужое, отстраненное выражение. В рассеченном ухе среди растрепавшихся запыленных волос тускло поблескивала сережка. Зеленые с орехово-карим оттенком глаза, точно такие же, как у нее, не выражали ничего, и в них застыли отливавшие алым прозрачные слезы. Запекшиеся губы были приоткрыты, словно он силился что-то сказать — и не мог… Измазанные грязью и кровью, ее мальчики недвижно лежали на песке, и она, окаменев, смотрела и смотрела на их погасшие черты. На их пустые глаза. Мертвые. * День богини Кали всегда праздновали широко — это был законный отдых от работы, и поэтому груженные товарами караваны не проходили сегодня, как обычно, по широкому пути, соединяющему поместье Сингхов и Малакеру с главным шоссе. Лишь к вечеру горшечник со своим подмастерьем, случайно проезжая этой проселочной дорогой, обнаружили Дургу. Она, как изваяние, сидела на коленях перед трупами сыновей. Холодный ветер развевал ее спутанные волосы, осыпал песком, трепал края одежды — но она ничего не замечала. Когда ей помогли подняться, повели — почти оттащили, потому что ноги не слушались ее — и тяжело посадили, точно мешок с мукой, на повозку, она не проронила ни слова, не выказала никаких признаков понимания происходящего. Трясясь по ухабам под неспешный цокот лошадиных копыт, она сухими, безразличными, широко раскрытыми глазами глядела в сгущающиеся сумерки. Они прибыли в деревню, и начались суматоха, крики и причитания. Односельчане тормошили ее, задавали кучу вопросов, пытались утешить, но ответом им было лишь молчание... Одинокий, протяжный, плачущий звук колокола неожиданно разнесся над Малакерой, и Дурга наконец очнулась, вздрогнув. Она подняла голову, почти изумленно взглянула на темные очертания храма богини на фоне вечернего неба — и вдруг сорвалась с места, оттолкнув стоящих рядом, и опрометью бросилась к уходящим далеко вверх по горе храмовым ступеням.