Никотиновая смерть

Ты тяжело вздыхаешь, слегка сморщив брови. Солнце заката неприятно жжет глаза, на что ты морщишься и отводишь взгляд, хоть это и не особо помогает избежать желто-розовых лучей. Достаешь из черной компактной коробочки сигарету, поднося ее к зажигалке. Конец моментально загорается, а желтоватая основа постепенно исчезает, оставляя пепел. Переводишь взгляд на меня. Молча, тактично, выдохнув дым никотиновой смерти прямо в лицо, блаженно улыбаясь. Застать на твоих губах улыбку — чудо, да и только, при всем этом происходящее раз в столетие. Я кашляю, резко отвернувшись и зажмурившись. Резкий запах жег слизистую и заставлял легкие изводиться в кашле, лишь бы вытеснить из себя крупинки никотиновой смерти. И как ты мог курить эту гадость… Хотя, впрочем, это же ведь ты у нас ценитель, а не я, такой правильный, за здоровый образ жизни. Ты совершенно не раздражаешься, как в предыдущие разы, когда я вновь вырываю полуискуренную палочку у тебя из-под носа и выбрасываю куда подальше, мотивируясь тем, что тем самым я сберегу твои легкие, напоследок кинув короткое: — Придурок. За эти шесть лет проведенные в Академии, прозвище «придурок» выскакивало куда чаще, чем «Уилли» или теплое «лапушка». Хотя, впрочем, «придурок» — был обоснованным, и являлся чистейшей правдой. Исключительно, видимо, по-моему мнению. Ты вновь тактично молчишь, свесив ноги со ступенек и вытянув их, откинувшись, оперевшись на руки. Я облакачиваюсь на твое плечо, шумно вздохнув. Раньше, ты бы резко отпрянул, недоумевающе глядя на меня и хлопая глазами. С твоей умилительной растрепанной шевелюрой это было крайне занятное зрелище. Сейчас же ты стал более…взрослым, да и прическа стала уложенной и зачесанной гелем, а не а-ля «разбушевавшийся воробей». Через час тебе сдавать последний экзамен. Мне — садиться на поезд, с яркой надписью на боку: «Лондон — Берлин». Возможно, уезжать в Германию было не самой лучшей идеей, но это место меня всегда чем-то привлекало. К тому же, там я родился. — А ты будешь по мне скучать? — внимательно, с прищуром всматриваясь в изумрудные глаза Спирса спрашиваю я, даже не шевельнувшись: голова так и продолжала покоиться на его плече. Он, видимо, даже был не против. Уильям молчал, рассматривая некогда розовые облака у закатного солнца, оставшие багряно-красными, с желтыми просветами. От солнца, в свою очередь, остался лишь еле-видный полумесяц, скрывающийся в холмах и лесах, расположенных за Академией. Со стороны кажется, что он совершенно не слышал вопроса, хотя на самом деле это было не так: просто не подавал виду. Слова были лишними. Он же знает, что я и без этого пойму, а ставшая заученной фраза «не дождешься» не переубедит меня. Уилл тоже понимал, что это ложь, хоть и шуточная. Взгляд меняется, а я нехотя встаю, наспех накинув на плече сумку с вещами. Ты, видимо понимая, что видиться нам осталось недолго встаешь в след за мной, в последний раз осмотрев с ног до головы. — Когда тебя вышвырнут из германского департамента, можешь переводиться ко мне, алый, — шуточно произносит Спирс мне вслед. Все эти слащавые прощания ни к чему, хотя в душе я надеялся вновь завтра проснуться в общежитии от противного запаха сигарет, обматерив тебя за то, что на улице покурить не мог. Но какого было твое удивление, когда через неделю тебя поймали под локоть, вскоре ловко выкрав из твоих рук сигару и бросили ее прямиком в близнаходящийся мусорный бачек, увидив алую копну волос и самодовольную острозубую ухмылку. — Хей, Спирс. А меня и впрямь из Департамента вытурили. И еще, Берлин — крайне скучное место.