Жрать, бухать, забыть

«Красная-красная кровь – Через час уже просто земля, Через два на ней цветы и трава, Через три она снова жива. И согрета лучами звезды По имени Солнце». В. Р. Цой

— Сейчас бы «Heineken», а не вот это вот всё, — Ира смотрит в окно и выпускает сигаретный дым, запивает свою дозу никотина кофе; в голове гудит — это первая сигарета нового дня, первая чашка кофе; сон нехотя отлипает, но Ира с удовольствием бы вернулась в кровать и накрылась бы с головой одеялом, чтобы вновь настала тьма. — Что, всё? — Неля так и сидит на подоконнике, не отрывая взгляд от того, что происходит внизу, ниже на семь этажей: солнце вновь озарило муравейник, и муравьи выбежали в поисках… Чего? Ей бы лупу, чтобы поджечь эту движущуюся массу. — Ехать надо, а там опять всё серое, грязное, тучи, облака, — Ира отходит от окна, тушит сигарету в пепельнице, проходит к раковине, чтобы вымыть свою чашку из-под кофе. — Ну, не знаю, — усмехнувшись и спрыгнув с подоконника, говорит Неля, — представь, что кто-то другой хочет быть фотографом и жить в Питере. Так что не ной и пиздуй давай. — Бодрящий пинок, с тобой не суициднешься, — Ира домывает кружку, выключает воду. Нужно идти в душ, но вместо этого, зная, что опоздает, она садится за стол и снова закуривает. — А ты ещё и суициднуться хотела? — Неля тоже садится за стол, но курить, пока нет желания. — А как? С моста? Газ? Вены? Окно? — Не дождёшься, — Ире становится смешно, она и сама не знает почему. Они так часто говорят о смерти, что в неё уже не верится, все разговоры о ней превратились в утренний анекдот. — Просто нужно определиться: день рождения готовить или похороны? — откинувшись на спинку стула, продолжала Неля. — Что надеть сегодня: чёрное или чёрное-чёрное, какое лицо нарисовать, какие мысли и слова подготовить для себя и для остальных. — А вот интересно, — немного помолчав, продолжила Ира, — похороны в днюху. В свою. Так подгадать, чтобы похоронили именно в днюху. Прикольно же? — она смотрит в одну точку, смутно представляя, как такое может произойти; лёгкость подступает, но воображение не хочет вырисовывать ничего подобного, потому и лёгкость тормозит на половине пути. — По-моему, прикольнее умереть в день рождения, — донёсся до нее голос Нели. — И чтобы это было внезапно, — голос стал намного ближе, Ира вернулась из своего воображения. Неля уже курит, но почему-то смотрит на серую стенку, которая напротив стола. — Внезапно для остальных, — продолжает она. — Они такие приходят в предвкушении бухла и праздника, а ты сдохла. И их мысли: «Бля, я последний отгул взял ради этого» или «Так хотелось сегодня нажраться, а тут это»; ну, и самые простые: «Что?!», «Зачем?!» и «Ааааааа!». — Ну, а те, кто считаются самыми близкими, носятся такие, делают вид, что им не пофиг, — она почему-то представила Нелю, хотя и была уверена, что эта носиться точно не будет, поэтому в голове быстро возник образ мужа — этому придётся. — Да-а-а! — почти восхищаясь, тянет Неля. — «Вызовите скорую!», а кто-то пускается делать тебе искусственное дыхание, массаж сердца; до них ещё не доходит или уже дошло, но героя построить из себя надо! «Макс тоже этого делать не будет», — думает Ира. «Ты бы так и сделала», — думает Неля. — И вот приезжает скорая, — Ира выходит из-за стола, чтобы заварить кофе себе и Неле, — вызывают ментов. Все эти должностные что-то пишут; а эти, гости, — «гости» Ира выкрикивает; она терпеть не может гостей. — Гости все плачут, кому-то становится плохо, — продолжает она, повернувшись к Неле спиной. — Кто-то вообще труп видит впервые, а кто-то: садится тихонько за стол и выпивает, якобы он так успокаивается. Тихо так, чтобы никто особо его не заметил. «Макс сделает именно так», — думает Ира. «Тебе станет плохо», — думает Неля. — Тебя увозят, а эти… гости, — Неля усмехается, произнося слово «гости», — какого хрена они вообще приходят? — Гости всё равно садятся за стол. Во-первых, не пропадать же добру и последнему отгулу; во-вторых, кто-то вообще сегодня не ел; в-третьих, лицемерное: «Помянём! Ей бы наши кислые мины не понравились!»; а в каждом тем временем честная (потому и мерзкая) тётка из булгаковского МАССОЛИТа говорит: «Ну, мы-то живы». Ире снова становится смешно; она ставит на стол две чашки кофе; Неля тушит сигарету: кофе она любит так же, как Булгакова. — А со мной поехал последний герой! — в голове Иры даже строчка из песни возникает, но чёрт его помнит, кто это раньше пел. Раньше. Она тогда и о Питере-то не мечтала. Она запивает эту мысль кофе. Неля ждёт интересного продолжения. — Ну, он просто считает, что он был мне ближе всех остальных; ему не охота, на самом деле, но другие потом скажут, подумают. В общем, все неприятные процедуры достались ему. «Ему? Почему не ей?» — удивляет Неля. «Тебе», — глядя на Нелю, мысленно и уверенно говорит Ира. — А потом и он уехал. — «Вторая сигарета подряд», — снова закурив, думает Неля. — А ты — попадаешь на стол патологоанатома, он такой там пилит, режет, вскрывает, смотрит, и говорит: «Тю! Инфаркт!», и зашивает обратно. — И с этой минуты я просто кусок замороженного мяса, которое ещё и в землю закопают, и ебучий крестик над моей грядкой поставят, — Иру раздражает не столько слово «мясо», сколько тот факт, что крестик обязательно будет, самый настоящий, деревянный, с табличкой. Так принято, и плюнут все и каждый, что Ира считает себя сейчас атеистом и ненавидит всё, что связано с коммерческой духовностью. — Не гони коней! — выпуская дым, говорит Неля. Где-то над головами прозвучал голос Высоцкого. — Ещё два-три дня соплей, слюней над твоим куском мяса лить будут, оденут в похоронный костюм, а бабам (плевать, что они тебе никогда не шли, так положено!) повязывают платок на голову, — кони понеслись, стук копыт над головами, а Неля продолжает: — У всех по очереди случается истерика, двери пока ещё твоего дома открыты, приходят все. Им не то чтобы в кайф; ну, так вот просто надо: цветы принести, у гроба посидеть, слезинку выдавить. А те, которые близкие, они вообще должны быть пиздец в слезах. И они это знают, — Неля указывает на Иру, словно и не с ней сейчас говорит, — и все это знают! — кони остановились; Неля помолчала и продолжила, но уже тише: — А они не в слезах, они вообще ничего не чувствуют – и скорее бы это всё кончилось. — А хоронят в обед же обычно, — подавив грустную улыбку, продолжила уже Ира. — Все хотят жрать. Захудалая кафешка заказана, там бухло, жрачка, но нельзя-я-я-я! — в голове возникает образ клоуна, которому второй говорит, что вообще ничего нельзя. Ира помнит, как они вместе с Нелей хохотали, когда этот, которому всё нельзя, потом заявил: «Зя-я-я!». — Меня ещё не закопали, — вернувшись из мыслей, закончила она; ощутив, что действительно: не закопали, вот она — за столом в кухне. — И закапывают быстро, — Неля наклонилась ближе к Ире, почему-то решила говорить шёпотом, но шёпот быстро стал превращаться в голос, и в очень громкий голос, до самого последнего слова, — и самых истеричных прям под руки и в машины. «Жрать! Жрать! Жрать!», «Бухло! Бухло! Бухло!», «Это и со мной случится, и вон с тем, и вон с той, но не сейчас». «Жрать», «Пить», «Жрать», «Пить», «Забыть!» «Круто сказала, — но Ире становится страшно: как быстро они всё забудут. — Но я там не совсем одна. Я же часть? Часть мира?» — А ко мне уже черви там, жучки ломятся, потому что им тоже надо жрать и пить. И, может быть, даже что-то забыть, — Ира довольна этой мыслью: она сольётся с природой, станет пищей, травой или даже деревом. — Ко-нец, — как-то уж совсем наигранно, внезапно и вдруг весело сказала Неля, глядя мимо Иры. Ира не успевает обернуться: раздались одинокие, но громкие аплодисменты. «Всё слышал. И соседи слышали», — ей показалось, что и они аплодируют их разговору. — Попа с кадилом забыли, — Женька садится за стол. — Будем считать, что у нас суицид, — отмахнулась Неля. «А у вас-то всё не так», — думает Ира, глядя на них. Неля больше не с ней, но о себе напомнить надо, и она говорит: — Креста хватает. — А инфаркт от чего? — не сдаётся Женя. — Передоз, — Неля напоминает и готова поспорить, она серьёзно настроена. Ира это тоже помнит, но: жрать, бухло, забыть. Сейчас бы и лампочка от напряжения замигала, будь она включена. «Надо уйти. Я уже опоздала, но надо. Они тогда не вспомнят», — решает Ира. — Ладно, я поехала жить! — громко и почти весело заявляет она. А может, и правда, — весело? Ещё не трава и не пища! Ещё не закопали! Надо ехать — жить! — Вали уже, — говорит Неля; ей тоже почему-то весело. Все выходят из-за стола. Ира вспоминает, что не приняла душ, но на него уже нет времени. Надо «валить», надо ехать. Жить.