Я помню наше лето

      Постоянная бдительность… Они смеются надо мной. Неужели они считают меня настолько старым маразматиком, что думают, что я не замечаю, как они закатывают глаза, стоит мне только произнести эти два слова?.. Постоянная бдительность!.. Они просто не понимают, потому что они не видели того, что видел я!.. Они не видели, как зло принимает облик дорогих тебе людей, чтобы убить или заполучить тебя…       Элизабет… Я любил тебя, Элизабет. И люблю до сих пор. Несмотря ни на что…       Молодой красивый мужчина твёрдым размашистым шагом направлялся по улице. Все, кто попадался ему навстречу, невольно останавливались, вглядываясь в его лицо, которое просто лучилось счастьем. Люди непроизвольно улыбались ему в ответ, а парень спешил дальше, сгорая от нетерпения. «Влюблён», — снисходительно усмехались люди в возрасте, и их взгляд становился мечтательным, уносясь в прошлое своих таких искренних, таких прекрасных чувств первой любви.       — Я люблю тебя, Элизабет! Моя прекрасная Лиз! — вдруг громко воскликнул парень, ничуть не стесняясь того, что на него уставились все люди на улице.       Он схватился рукой за столб и покружился, счастливо смеясь и запрокинув голову вверх — навстречу такому голубому сегодня небу. А потом возмутитель городского спокойствия подпрыгнул, подбежал к цветочнице на углу и попросил букет ромашек.       — Ромашки? — удивилась та.       — Да, именно ромашки. Она обожает эти цветы.       Заплатив за букет скромных полевых цветов как за изысканные розы, парень радостно чмокнул продавщицу в щёку и пошёл дальше по улице. Он не замечал, как за ним следом идёт девушка, на губах которой играла такая же улыбка, как и у него.       — Аластор, — позвала девушка.       Парень остановился, как вкопанный, и резко повернулся.       — Я здесь, — серебристыми колокольчиками раздался её смех.       — Лиз, любимая! — бросился парень к девушке, поднял её в воздух и покружил. — Я так соскучился!       Он аккуратно поставил её на землю рядом с собой, не сводя с неё восхищённого взгляда.       — Ты сумасшедший! — снова рассмеялась она.       — Именно так! Я люблю тебя и лишаюсь рассудка, когда тебя нет рядом.       Они, обнявшись, пошли вдоль по улице, а все невольные свидетели этого свидания, умилённо вздохнув, проложили свой путь.       — Лиз, милая, меня взяли! Представляешь, меня приняли в Аврорат!       — Я знала, что так и будет, — нежно улыбнулась Элизабет, проведя рукой по щеке любимого. — Ты ведь у меня лучший!       Аластор поймал её руку и прижался к ней губами.       — Лиз, милая, всё для тебя, мой ангел. Это всё для тебя. Если бы ты не была рядом со мной, я не смог бы ничего этого.       — Глупости какие, — рассмеялась она, и смех её серебристыми колокольчиками наполнил всё вокруг. — Если бы тебя не было рядом со мной, я бы, наверное, не смогла жить.       Она обняла его и всем телом прижалась к нему. Аластор крепко привлёк её к себе, словно боясь, что она вот-вот исчезнет. И не было в этот момент в мире пары счастливее, чем эта.

***

      Авроры бились с Пожирателями. Страшнейшие заклятья летали со всех сторон, рискуя, если не убить попавших под них, то сделать инвалидом точно. Аластор со всем пылом отдавался этой борьбе. Он слыл лучшим Аврором, а потому на борьбу с ним посылали всегда много противников. Так и сегодня. Пожиратели всё прибывали и прибывали. Вместо павших появлялись новые — казалось, что они никогда не перестанут теснить Авроров сегодня. Грюм запустил обезоруживающим заклятьем в одну из Пожирательниц. Сегодня он заметил пару женщин в рядах противника.       — Не время церемониться с ними! — рыкнул Барти Крауч рядом с ним.       — Барти, стой, она же безоружна! — Аластор попытался остановить начальника.       Но тот лишь отмахнулся от него, как от назойливой мухи. На лице начальника Аврората на миг мелькнуло кровожадное выражение, сменившееся торжеством.       — Авада Кедавра!       Смертельный луч впился в тело Пожирательницы, и она упала на землю. Тут же Крауча яростной атакой оттеснили прочь двое противников. Грюм замер: ему показалось, что он услышал сдавленный стон. Резко развернувшись, мужчина увидел ещё одну женщину в чёрной мантии. Она стояла, устремив взгляд на погибшую сообщницу, словно не в силах пошевелиться. Аластор протянул руку и сорвал с неё маску. И застыл сам, поражённый до глубины души.       На него взглядом, полным боли и отчаяния смотрела Элизабет. Они стояли и смотрели друг другу в глаза, не слыша и не видя ничего вокруг. Мужчина пошатнулся, схватившись за сердце. Женщина сделала шаг назад и исчезла, всё также не отрывая взгляда от любимого. Грюм упал на землю, потому что ноги вдруг отказали ему. Медленно перевёл он взгляд на убитую Пожирательницу. Аврор протянул дрожащую руку и снял с неё маску. На него смотрели пустые глаза Элизабет. Его любимой Лиз, какой бы она стала лет через двадцать, наверное. Все всегда отмечали, что у матери и дочери были одинаковые глаза.

***

      Аластор подошёл к двери. Та была не заперта. Весь дом был полон темноты и тишины. Толкнув дверь, мужчина решительным шагом прошёл внутрь. Пусть лучше он это сделает, чем Крауч или ещё кто-то.       Она сидела в гостиной. В тёмной гостиной, наполненной лишь лунным светом. Обессилено опустив руки и безучастным взглядом глядя в темноту. Услышав его шаги, она даже не повернула голову, но Грюм знал, что Элизабет чувствует его присутствие. Он остановился недалеко от дивана, на котором она сидела, за её спиной.       Повисла тяжёлая тягостная пауза. Каждый из них боялся нарушить это молчание. Один должен был обвинять, вторая — оправдываться. Но оба страшились этого и потому не издавали ни звука.       — Элизабет, — наконец, нарушил десятиминутное молчание Аластор.       Женщина резко подняла руку вверх ладонью к нему, словно прося его помолчать. Грюм умолк. Опять долгое молчание. Аластор чувствовал, что у него голова идёт кругом.       — Лиз!..       Ни звука в ответ. Казалось, что сердце сейчас не выдержит и разорвётся от напряжения.       — Ну, скажи хоть что-нибудь! — словно взмолился Грюм. — Оправдывайся, чёрт тебя побери! Скажи, что тебя заставили, что тебя вынудили!.. Только не молчи, Лиз!       Медленно Элизабет встала, но лицом к нему так и не повернулась.       — Я не намерена оправдываться, — глухо сказала она. — Что сделано, то сделано, и этого уже не воротить, и ничего уже нельзя исправить. Я благодарна вам в одном: вы освободили меня этой ночью. А теперь уходи.       Голос её был безжизненным. В нём не было ничего, кроме чёрного ледяного равнодушия.       Аластор подавленно молчал. Элизабет закрыла глаза. Одинокая слезинка скатилась по её щеке. Сердце её умерло в тот миг, едва она увидела ужас в глазах любимого, когда он узнал её. Теперь внутри зияла огромная чёрная дыра, пустоту которой уже не заполнить ничем.       — Я должен отвести тебя в Азкабан, — таким же как и у неё голосом отозвался Аврор.       Пожирательница молчала. Опять это убийственное молчание. Молчание, во время которого, они словно прощались друг с другом и делились планами на будущее. Внезапно Аластор вздрогнул, словно от ледяного ветра. Едва заметно Элизабет кивнула головой, словно соглашаясь. Грюм сглотнул комок, застрявший в горле, тихо развернулся и вышел. Он сделал пару шагов по садовой дорожке, когда окна дома за его спиной озарились зелёным светом. На миг Аврор прикрыл глаза, полные боли, на миг замедлил шаг, а потом решительно пошёл прочь, глотая на холодном ветру солёную влагу…

***

      Никто не знает, откуда раз в год перед небольшим чёрным камнем в саду у заброшенного дома в самую холодную ночь в году появляется букет летних полевых ромашек. Цветы маленькими солнышками лежат на снегу, словно напоминая о лете — времени полном света, тепла и счастья. И лишь за пределами сада можно угадать на дороге странные следы: рядом с отпечатком ботинка отпечаток когтистой лапы, словно одна нога у обладателя следов обычная, а вторая — нет…