where butterflies never die

Раз, два, три, четыре, пять. Пять монеток и разбитое сердце звучат примерно одинаково, разве что второе гораздо больнее, думается Стар, когда она скачет по тротуару. Хотя, монеты тоже больно бьются некупленными билетами в кино на двоих, тёплыми свитерами и книгами. Теми хорошими вещами, которые продаются, да и теми, что не продаются — тоже; пять круглых монет жалобно названивают, что будь их хоть в тысячу раз больше, Марко её не полюбит. Деньги не выполняют желаний, только увеличивают, и Стар Баттерфляй это прекрасно знает. Она бы выкинула их, как и каждое вычурное платье (если бы могла, и Джеки бы выкинула, из головы, из жизни, прочь, прочь), или закопала бы в парке и забыла, обрадовала бы хоть каких-нибудь искателей кладов, но матушка следит за гардеробом, а монеты ещё нужны; ещё нужны, чтобы купить билет на поезд. Стар не понимает — это её трясет или металлического зверя, который змеёй ползёт между деревьями? Кажется, их обоих, потому что девушке почему-то страшно-страшно, будто перед каким-нибудь концертом. Конечно, это глупо. Вся Баттерфляй буквально напичкана глупостью и внутри, и снаружи и менять это не собирается. Поздно уже. Поэтому едет и трясётся вместе с поездом, цепляясь взглядом за пробегающие облака. «Что трясёшься?» — хочется спросить, но Стар и сама не знает. Только улыбнулась бы да пожала плечами первому и следующим спросившим. Хотя кого она обманывает, пытается обмануть; принцесса слишком хорошо знает, чего она боится. Можно было пересчитать по пальцам, но каждый страх был слишком сильным и острым, словно иголки в лёгких. Вроде дышишь, но только вроде. Страх перемен. Перемены не наступали, а наступили уже, сворой голодных волков подобрались к горлу и почти сомкнули зубы на шее. Когда это произойдёт — вопросы времени и стойкости Баттерфляй. И то, и другое присутствовало в небольшом количеством. Страхи… Страхов много, но поезд качается, дёргается и застывает напротив парка. Стар не успевает обдумать больше ничего, потому что это её станция; место, куда водил её Марко однажды, место, где ещё сохранился запах преющего прошлого, место, где думается лучше всего. Вокруг ни души, но Баттерфляй не одиноко и не страшно даже больше, а всё дело в запахе. В том самом запахе, запахе воспоминаний, который похож на колючий свитер — и бодрит, и кутает в себя, и даёт уснуть не засыпая, даёт бодрствовать в мечтах, похожих на детские рисунки, где всё ярко и вечно. Стар любит этот запах, наверное, больше всего на свете. Лучше всего он чувствуется на пригорке; там принцесса положила как-то неопределённо, но собственнически свою руку на руку Диаза, тёплую и шершавую чуть, и в груди закололо сразу предательски. И сейчас колет, и рука чувствует прикосновение как тогда, надо только дышать глубже и получше, увереннее ворошить воспоминания. Помнишь, как Марко долго говорил что-то? Помнишь каждое слово? Помнишь? Помнишь, помнишь?.. Мысли роятся, кружаться стайками разноцветных бабочек. Стар помнит всё, и только поэтому существует мир, где они рядом. В мире ярком и сочном, состоящем из эмоций, похожем на детский рисунок; в мире, где бабочки никогда не умирают. На плечи ложится что-то тяжёлое и тёплое, тканевое. — Мы можем поговорить? На какой-то миг Стар кажется, что это какое-то новое, неправильное воспоминание.