Уйти

Он шёл по серым улицам седеющего города, не помня направления, не ведая пути. Он через расстояния и временной континуум куда-то шёл настойчиво, а надо бы — уйти. На тёмных мокрых улицах его следы останутся осыпавшимся золотом, а, может быть, слюдой. Наощупь коридорами в том доме, что без номера, без окон и без лестницы, как будто бы слепой, он двигался так медленно, шатаясь, неуверенно подвалами, квартирами и снова выходил в дворов колодцы гулкие, проспектов шумных пропасти, маньячьи парки, кладбища, куда хватало сил. Под смеженными веками, за стенами бетонными, за выстроенной крепостью цвела зимой сирень, костёр грел сердце стылое, гитара, песни старые… чуть хрипло и надорвано заканчивался день. Песок и волны лижутся, у ног его ласкаются, а ветер треплет волосы, а нервы треплет ночь. Афганка спину греет, но зима всё ближе, яростней; метель костёр засыпала, а снег, как будто скотч залепит рот надёжно, блядь, уверенно, по совести, а после и не скажешь ведь — известен был прогноз. Не слышать, не надеяться; и даже сны не помнятся, лишь серо-красным крошевом с ушей стекает мозг, лишь серебристо-чёрными мечтами недоступными, словами незабытыми стучит ещё в висках, а вниз по позвоночнику так липко и уверенно, так неизбежно-преданно сползает в ноги страх. Сломает кости чувственно и выебет надеждами, оставив ради опыта следы и грязь в душе, и навсегда поселится в ненужном теле брошенном зачем-то приручая вдруг к себе и анаше. Боль станет вечной спутницей, невестою, подругою, сестрой единокровною и способом прожить. А он ещё пытается порвать то невозможное, то, что не рвётся в принципе — связующую нить. И по гниющим улицам в невымышленном городе, который разлагается, всё ищет те пути, которые вернут его, которые исправят всё... Которых, блядь, и не было, лишь стоило уйти…