Не называй меня этим

Шумная толпа зрителей камерными группками выруливает из кинотеатра на осенний нью-йоркский бульвар. — Сорри, мэн, — какой-то парень неприятно задевает Эдди плечом, — А вот и нет! Я торжественно клялся ничего не комментировать во время сеанса, но про после речи не было, так что теперь держите меня семеро, я должен сказать, вот особенно про сладкий персик, я просто обязан про него поведать ничего не подозревающему, спящему миру, — кричит смутно знакомый олух двум своим подружкам, складывая ладони рупором. — Ну ты и свинья, Генри, — все трое смеются и сворачивают в ближайшую кофейню, разбудив визгливый колокольчик. Ноябрь в этом году не шуточно холодный, промозглый и простудный — Спагетти со дня на день откроет сезон болезней каждую неделю, начнёт пить жаропонижающую дрянь вместо/вместе с кофе и кутаться в колючий шарф по самые глупые ласковые щенячьи глаза, — с рассеянной нежностью предсказывает будущее Ричи (предсказатель из него сегодня похлеще профессора Трелони в её худшие дни). Оба напряжённо молчат и нехотя плетутся, уставившись под ноги. Улица как-то стремительно пустеет. Как по написанному. У обоих перед глазами на фоне плотного ноябрьского воздуха застыло широкоэкранное заплаканное лицо Тимоти Шаламэ. Внезапно Ричи врезается в Эдди. — Прости, Эдс, я так замечта… — начинает было Ричи лайтовую гейскую шутку и сам обрывает себя, впервые за всю обратную дорогу встретившись с Эдди взглядом, тем самым сбив не столько самого Каспбрака, сколько все его резервные предохранители. — Земля, земля вызывает Майора Тома, у нас тут инопланетное вторжение и кажется враг уже за воротами и он проникает глубо… — Ричи все ещё пытается избежать неизбежного и отшутиться. Лицо у Эдди красное, зареванное и очень злое. — Ты! — подросток захлёбывается плакатной яростью как паленым алкоголем, задыхается. — Ты! — Эдди одной рукой хватает Ричи за ворот неприлично дорогого пальто — чертов Ричи обворожителен и страшно несуразен, колотится ему в грудь острым кулачком. Изумленный Ричи теряет дар речи и заикаясь — как-то там поживает всеобщий друг Билл, мямлит, отступая: — Эдди, что с т-тобой, Эдди??? У тебя п-приступ?.. Тебе п- плохо? — Это тебе п-плохо, — ёрничает Эдди. — Ричи, — пауза, выдох, — скотина ты бездушная. Ты ведь все это заранее спланировал, да? Аарон Соркин ты херов. Что там у тебя по сценарию? Маленький глупенький Эдди смотрит тонкую гей-мелодраму, умиляется, тает и признаётся тебе, дорогому и единственному, что он педик? Не было бы счастья. Дабы потешить твое непомерное убогое эго? А может не только эго? А может сразу отсосать тебе, Ричи? Когда, где? В твоей съемной студенческой берлоге прямо-таки вчера из романа Янагихары?! Так там все долго было, Ричи, это ты помрешь ждать, а потом и просто помрешь. И я тоже помру, Ричи. Я от тебя, Ричи, за благо сочту свалить в худший из лучших миров! Или зачем далеко ходить, может косплей устроим, в ближайшей подворотне, о которой ты так живописно трепался в прошлом году — всех имеющих уши да поимеет великий Ричи — заполняя своей слюнообразной фантазией все пропущенные сцены с Криденсом и Грейвзом? Даже пальто гребаное прикупил, шизик. Чтобы ты, вампир проклятый, насладился унижением тупого никчемного тайно — не так уж тайно — влюблённого в тебя с пятого класса Каспбрака по полной, потому что шутки про мамку уже не канают, а других не завезли? Так что ли, Ричи, так? Отвечай мне! Если бы и без того огромные от слез и столбняка — он за все свои восемнадцать лет не слышал от Эдди, его маленького друга Эдди ТАКИХ слов и ТАКИХ мыслей (со всем что там было про влюблённость и обогибогибоги минет я должно быть оглох, он даже сейчас не начинает никаких дел), так вот если бы глаза Ричи в черепашьих нелепейших очках могли бы физически расшириться ЕЩЁ больше, то именно это только что и произошло. Они выползли из орбит, разбили стекло и поскакали сваливать, подпрыгивая на влажной, покрытой тонким вечерним инеем мостовой, в то же самое время как робкое и вечно замаскированное всеми видами дешевой дребедени сердце Ричи пропустило уже тракомически много ударов — это конец. Ричи пытается остановить мельничные руки Эдди, но тот брыкается, дерётся и Ричи снова приходит в голову неуместное сравнение с маленькой, правда теперь ещё и разъяренной собачонкой. А ещё с гремучей ивой, пожалуй, да. Ивой, собачкой. Собачкой, которую сам того не желая разъярил не кто иной как он, Ричи, и она теперь выбрехивает на него все свои маленькие и большие звериные горести. Это конец.