***
— Что с тобой все-таки было? Тихий голос лекаря был спокоен. На тревогу ни у кого не осталось сил, даже у него. Камир сделал глоток воды, откинулся на грудь Тэменса — лекарю пришлось сесть сзади, чтобы дать ему возможность опереться и напиться. Выдолбленная из камня плошка покачивалась на прежнем месте, прижавшись к губам, когда Камир снова потянулся отпить. — Хватит, — голос уже не так хрипел и срывался, как когда очнулся и не смог двух слов связать. — Ярлай жив. Почти опустевшая плошка выпала из разжавшихся пальцев. — Как?.. Откуда?! Надо было ответить, но язык с трудом поворачивался сказать такое. Даже Тэменсу. Уж слишком абсурдная была ситуация, слишком нереальная. Как сон, в котором спасение приходило самыми нелепыми способами. Им всем поначалу снились такие сны... Камир рассмеялся, но быстро охрип. — Помнишь... то заклятье? Мы просили наложить, потому что... я успевал слишком рано? — Ну? — Оно до сих пор активно. — Ты хочешь сказать?.. — Тэменс поперхнулся, поняв, о чем говорит Камир. Заклятье сложно было не запомнить, забудешь, когда к тебе вваливается принц со своим любовником, и они оба, краснея и путаясь в словах, пытаются объяснить проблему: одному надо слишком много времени, чтобы получить удовольствие, а другому не хватает терпения его дождаться. В конце концов они просто напились втроем, вином смывая смущение, а наутро Тэменс придумал, как добавить принцу терпения. Завязал заклятие на них двоих и забыл благополучно, а оно... Вон как. — Да. Ведущая часть на Ярлае. Он с кем-то был, и меня ударило откатом. Я послал вестника, но пока он долетит... И долетит ли. Тэменс шумно выдохнул: крохотному заклятью, несущему сообщение, нужно было пройти вдоль всей связующей нити. По всем пещерам, стены которых магии не преодолеть, над поверхностью земли, сколько бы ни было между двумя связанными эльфами расстояния. Как много на это уйдет времени? Не перехватит ли кто, не сорвется ли, хватит ли вложенной магии? — Я не буду никому рассказывать. — Согласен. Не надо. У них двоих хватит сил ждать и молчать. Молчать, даже если ничего не получится, даже если никто не придет. — Тебе надо поесть, — придерживая Камира, Тэменс потянулся за стоящей на краю лежака плошкой. Привычно перемешал её содержимое каменным сколом, зачерпнул немного, поднес к губам. Камир ел с трудом, только из-за осознания, что голодать нельзя. Не поешь — не останется никаких сил. Не останется сил — жди болезни, а там и смерть близко. — Не могу больше... — Хорошо. Спи. Тэменс помог ему укутаться поплотнее и перевернуться на живот, вздохнул, взявшись за опустевшую лишь наполовину плошку. Что осталось, доел сам, выскреб до последней крохи: слишком тяжким трудом добывалась еда, чтобы позволить ей пропасть, даже самой малости. Теперь оставалось одно: ждать. И напоминать себе, что надежда — слишком призрачное чувство, умершее давным-давно. Скрыть, что что-то случилось, не вышло. Если приход ящера, принесшего бессознательного Камира на руках, отговорили тем, что внизу камень почти не заряжен, вот и накрыло, то в следующий раз его повело прямо в зале советов. Довольно просторную пещеру называли так по привычке, да и советы здесь проводили лишь поначалу. Сейчас просто собирались, обмениваясь новостями: сколько рыбы принесли ящеры, сколько полотна наткали из водорослей и какую часть отдали им, сколько мха удалось собрать в дальних галереях, не начал ли кто-то угасать. Обыденные дела, которые все-таки нужно было координировать и обговаривать, чтобы еды хватило всем, а на место слегшего встал кто-то другой. Камир всегда сидел во главе плоской каменной глыбы, служащей столом, пришел и сейчас, несмотря на не ушедшую после долгого сна слабость. И поначалу сам не понял, что опять накрывает. Просто в пещере стало странно жарко. Потом зачастило сердце, внизу живота заныло, заломило, и он попытался подняться, чтобы уйти. Не смог, накатило еще быстрее, чем в первый раз, в паху свело так, что со скулящим стоном рухнул на колени, обхватывая себя руками, впиваясь пальцами в бока, чтобы хоть болью заглушить сводящее с ума желание. Не помогло. Что-то сдвинулось в заклятье за эти годы, сломалось или усилилось: никогда раньше оно не доводило до такого. Камир помнил, как сходил с ума под Ярлаем, просил, требовал довести до конца, но тогда это было приятно, до одури, а не до боли. Сейчас же внутренности скручивало мучительными спазмами, выворачивало винтом, и он орал, срывая горло, бессвязно умоляя, чтобы пытка прекратилась. Кто-то держал, не давал биться об пол, — Камир был готов на что угодно, хоть заменить эту боль другой, терпимой, лишь бы стало легче. Но по животу будто молотом ударили, сминая нутро в пульсирующий ком, сиплый стон едва пробился сквозь сжавшиеся зубы, и сознание наконец ухнуло в темноту. Он все-таки выдержал это. Этот раз и еще три, не сошел с ума, не попытался свернуть себе шею, хотя было почти невыносимо лежать и ждать, когда же Ярлай надумает снова... Он даже смог прикинуть, что если между первыми двумя разами явно прошло меньше суток, то потом промежутки увеличились. Перед последним вообще думал, что всё, закончилось, вестник дошел или еще что случилось, даже начал вставать, ходить, опираясь на плечо Калая. Тот всегда обнаруживался рядом, когда Камир открывал глаза, осторожно промокал лицо влажной тканью, и только ради сына Камир выдавливал из себя улыбку и тянулся к воде и еде. Последний раз чуть не доконал, он все-таки разбил себе голову, потому что выкручивающая внутренности боль длилась и длилась, то чуть утихая, то нарастая так, что даже кричать не получалось, перед глазами темнело. Но сознание почему-то упорно цеплялось за бьющееся в конвульсиях тело, забытье не подступало до тех пор, пока он, задохнувшись, не выплеснул семя. После — ничего. Выходили, залечили рассеченную кожу, даже головокружение и тошнота через некоторое время перестали донимать. День, два, три... Меньше или больше прошло там, наверху? Камир места себе не находил. Иногда казалось, что уж лучше бы продолжались приступы, они хотя бы значили, что Ярлай жив, что тоненькая ниточка заклятья между ними еще цела, и, может быть... Самому хотелось сдохнуть. Отчаянно, невыносимо. Восемь лет думать, что любимый мертв, — и получить вот так. Камир стискивал зубы и повторял себе, что восемь лет — срок даже для эльфа. Никто из них двоих не клялся другому в вечной верности после смерти, так что всё логично. Восемь лет терпел и наконец нашел себе утешение. Пусть. Лишь бы вестник долетел. Потому что тогда, может быть, их все-таки вытащат из этой ловушки. Их всех, кто остался, и Калая. Мальчишку, никогда не видевшего солнца. Ради того, чтобы сын увидел солнце, Камир был готов вынести хоть еще десять раз. Лишь бы не подвело измученное тело, потому что именно на него всё было завязано. Именно к себе он просил открыть портал, к единственному, что могло послужить Ярлаю привязкой. Ожидая, Камир позволил себе крохотную слабость: одиночество. Уходил в боковые коридоры, пустующие, потому что мох выбрали подчистую, бродил там. Садился, ложился, если оставляли силы, поднимался и снова ходил из одного конца в другой, никем не тревожимый. Кто-нибудь наверняка дежурил неподалеку на случай очередного приступа, но у Камира не было сил думать об этом. Отпускают — и хорошо, всем понятно, что закричи он, услышат тут же. А пока тих, все в порядке. Можно позволить. Что сказал остальным Тэменс, он не знал. Не спрашивал, когда видел лекаря, не хотел знать. Впервые сил хватало только на себя, на окружающих не оставалось ни капли. Но никто не винил, и так на его долю выпало куда больше тягостей. Ну, на то он и принц. Просто... Просто ему нужно немного побыть в одиночестве. Когда бесшумно распахнулось окно портала, Камир решил, что спит. Замер, тупо глядя на белесый овал, потом очнулся, провел пальцами около грани. Руку прошибло так, что она повисла плетью, зримым подтверждением, что ему не мерещится. И он шагнул вперед, оставляя за спиной давящие каменные стены, а вышел... ...вышел на траву. Она забытым ощущением прощекотала щиколотки, в глаза ударило солнце, пригрело спину, и от яркого света тут же навернулись слезы. Камир вскинул руку, пытаясь закрыться, разглядеть, кто идет к нему — кто-то шел, двигался там, впереди. Попытался шагнуть навстречу сам, но на плечи всё ощутимей давила раскаленная плита, вжимая в землю. Он не выдержал такой тяжести, ноги подломились, пахнуло запахом смятой травы — и как не чуял раньше? За плечи поймали, удерживая, не давая ткнуться в траву лицом. Плита давила всё сильнее, в ушах звенело, ничего не звучало, кроме этого звона, и Камир не был уверен, что произносит хоть какие-то звуки. Но упрямо шевелил губами, потому что это было важно. До тех пор, пока плита, раздосадованная его несгибаемостью, не прошибла насквозь.***
— Еще минут десять, командир, — отчитался один из магов, подготавливающих поляну. Мрачно взиравший на них Ярлай кивнул, стиснул пальцы на рукояти меча и, в который раз за последние дни, заставил себя разжать руку. Внутри всё кипело и ныло: кто, кто посмел поступить настолько подло? Кто прислал вестника, настолько похожего на вестника Камира? Мысль, что это действительно мог быть Камир, Ярлай отмел сразу, не давая себе ни малейшего шанса поверить. Слишком много лет прошло, слишком хорошо искали пропавшего принца. Он мертв, а вот какая-то тварь... Обмотка рукояти снова скрипнула, сжатая до боли. С момента, когда его разбудил назойливый треск огненной птахи, прошло пять дней. Пять дней, за которые на уши были поставлены все его эльфы, пять дней, за которые перетрясли всё, что только можно. Столешницу, на которой были выжжены всего четыре слова, чуть ли не на щепки разобрали, пытаясь дознаться, чья же это магия, сравнивая с оставленными принцем заклятьями — и находя потрясающее сходство и различие. Манера та же, почерк тот же, но вот огонь какой-то неправильный. Опять дракониды чудят? От этой мысли хотелось второй раз влезть на горы и набить морды великим, могучим и далее по списку драконам, обещавшим хорошенько воспитать своих непутевых потомков. Пять лет, как война кончилась — кому-то еще мало? Кому-то еще нужно крылья отрубить с особой жестокостью? — Всё готово! Встряхнувшись, Ярлай шагнул из тени деревьев, за которыми скрывался основной отряд, на поляну, где решили открывать телепорт. Двое бойцов уже залегли в траве, он заметил их только потому, что знал места. Магов и вовсе не ощущал, но точно так же знал, что они готовы как атаковать, так и первыми шагнуть в портал, принимая удар на щиты. Рассмотрены были все варианты, даже самые безумные. Даже вариант, если там — действительно Камир... «Открой портал. Привязка — я». Четыре слова, от которых хотелось выть раненым зверем, запрещая себе верить. Заклятье создалось легко, телепорт развернулся, сразу же выходя на рабочую мощность. Солнца здесь хватало, к тому же контуры в любой момент готовы были подхватить другие маги, на случай, если там что-то действительно важное. Ярлай стоял, глядел на белесый овал, и ждал. Чего — он сам не знал. Точно не того, что на траву шагнет какая-то несуразная, ломкая фигура. Сначала он даже не понял, что это эльф, тощий до невозможности, а то, что показалось крыльями — отрез ткани, свисающий с худых плеч. Край ткани взметнулся вверх, когда пришелец поднял руку, загораживаясь от солнца, тень упала на лицо, еще четче очертила скулы, запавшие щеки, лихорадочно блестящие глаза — и Ярлай наконец узнал. Задохнулся, сам не понял, как сделал шаг, другой — и рванул к порталу, когда Камир, пошатнувшись, начал заваливаться лицом вперед. Успел, поймал, подхватил, не дав упасть, сам рухнув на колени рядом. Схватил за плечи, боясь повредить, вслушиваясь в срывающийся, едва слышный голос. — Я понял. Камир, слышишь? Камир! Не услышал. Ничего не услышал, повторил еще раз: — Держи портал... нельзя закрывать, — и окончательно обмяк. Следующие несколько минут Ярлай просто не запомнил. Очнулся уже у палатки, куда лекарь, едва глянув, утащил Камира, обнаружил себя вышагивающим туда-сюда. Пальцы оказались стиснуты так, что закостенели, разжать получилось с трудом. Обернувшись, Ярлай взглянул на поляну, где по-прежнему высился телепорт. Двое магов стояли по бокам, и он отвернулся: держать открытый прокол можно было долго, много силы на это не уходило, она тратилась в основном в момент переноса. — Командир, — позвал лекарь, и Ярлай нырнул в палатку, как в воду, задержав дыхание и даже на мгновение зажмурившись. Камир никуда не исчез, не испарился, не превратился в кого-то другого. Лежал, запрокинув голову, на чьем-то плаще, тяжело дышал, по виску стекала капля пота. Ярлай засмотрелся на него, вздрогнув, когда перед глазами замаячил лекарь. — Я сравнил кровь. Это — принц Камир, без сомнения. — Хорошо, — собственный голос показался Ярлаю чужим. — Что с ним? — Сильнейшее истощение и солнечный удар. Ему нельзя оставаться здесь, даже в тени — перегорит. Обдумать вопрос, как быть, Ярлай не успел; Камир зашевелился, выхрипел, открывая глаза: — Портал?.. — Держат, — Ярлай опустился на колени рядом. — Держат, слышишь? — Хорошо... там... все. — Туда можно вернуться? Там не враги? — Нет. Пещеры... Вопрос решился сам собой. Ярлай поднялся, вышел из палатки, отдавая приказы. Все знали, что делать, планы прорабатывали до мелочей, так что его уход ни на что не влиял. А он собирался уйти, отпустить Камира просто не смог бы. Не сейчас, когда еще не осознал до конца, что тот жив. Едва-едва, но жив же! И будет жить, демон пустоты побери! Кто-то сунул в руки плотный, тяжелый плащ, кто-то протянул горсть солнечных кристаллов — собирали, похоже, по всему отряду, спешили, не все даже вытащили из креплений шнурки. Ярлай сунул их в карман, кивнул: истощенным эльфам даже капля силы — сокровище. Потом будет еще, этот приказ тоже отдан, как и найти лекаря, который специализируется на выхаживании после истощения. А лучше не одного, Ярлай слишком хорошо помнил, сколько пропало вместе с принцем: все их отряды, почти три сотни воинов, и все население маленькой, но крепости. Сколько выжило — неизвестно. Но помощь потребуется всем. Камир не протестовал, когда его с головой заворачивали в плащ и поднимали на руки. Только вздрогнул, когда вынесли на солнце, прижался, пытаясь укрыться. Ярлай бросился к порталу почти бегом, влетел в него, не заметив момента перехода; стена выросла перед ним внезапно, только и успел развернуться боком, принимая удар на плечо. Сполз на пол и так и остался сидеть, переводя дыхание и прижимая к груди затихшего Камира. Шевельнулся, отвел с его лица плащ, взглянул... Сколько просидел так — не знал. Время перестало иметь значение, как и окружающее. Оно сузилось, схлопнулось до одной мысли: «Камир жив». До одного перед глазами: его лица. Ярлай смотрел и не мог насмотреться, в груди было тесно, там не хватало места нахлынувшим чувствам. Их было так много, что он даже не пытался анализировать, что там: страх, злость, недоверие, облегчение, стыд... Потом разберется, когда будут силы. Сухие, истончившиеся губы, от которых он не отрывал взгляда, шевельнулись: — Ярлай? — Да? — Нужно... сказать остальным. — Да. Куда идти? — Ярлай поднялся, только сейчас осмотревшись. Он был в каком-то узком каменном коридоре, резко сворачивавшим с одной стороны и теряющемся в тревожно-багровом полумраке с другой. Свет шел от покрытых сколами и наплывами стен, от них же едва уловимо тянуло теплом, как от нагретого на солнце камня, но чуть иначе, тем самым неправильным огнем, которым посланник оставил надпись. — Налево. Дальше я укажу. Коридор оказался премерзкий, узкий, изгибающийся, временами сужающийся так, что приходилось протискиваться боком, с трудом пристраивая Камира, чтобы не задеть им стены. Камень вокруг давил, света не хватало, приходилось щуриться, чтобы хоть что-то разглядеть. О сидящего за выступом стены эльфа Ярлай чуть не споткнулся, вообще не заметив. Тот, впрочем, тоже не ожидал, подскочил, округлив глаза, распахнул рот, силясь сказать что-нибудь. — Совет. Иди и собери совет, — приказал ему Камир, едва взглянув. Эльф судорожно кивнул и убежал. — Ярлай, — позвал Камир, когда шаги стихли. — Да? — Жарко. Тот кивнул, осторожно выпутал из плаща, снова поднял на руки. В подземелье и впрямь было жарко, сухой воздух неприятно резал горло. — Отсюда — прямо и направо. Как Камир ориентировался в абсолютно одинаковых с виду коридорах, Ярлай не понял. Единственным отличием была ширина, стало попросторней, потом и вовсе стали попадаться не только развилки, но и небольшие пещеры. А вскоре попалась и большая. Похоже, именно сюда они и шли: за широким каменным сколом, напоминающим стол, сидели пятеро. Кто-то держался за грудь, пытаясь отдышаться после бега, кто-то нервно поправлял волосы или глотал воду из грубой каменной плошки. На шаги обернулись все, и Ярлай на мгновение забылся. Как будто не было ничего: восьми мучительных лет, войны, потерь. Как будто он пришел с гуляний, неся на руках перебравшего Камира, а старые друзья поднимаются навстречу, и лица окрашены светом праздничных фонарей, и Тэменс привычно хмурится, собираясь читать нотацию... Наваждение схлынуло так же быстро, как и появилось. Отрезы грубой ткани не были карнавальными нарядами, одинаково исхудавшими лица делали вовсе не отблески света, и лиц этих было слишком мало. Их должно было быть восемь. Дором погиб в одной из первых стычек. Еще двое, Амира и Эриман, похоже, закончили свои дни здесь, под землей. — Выскочил на солнце, — пояснил Ярлай Тэменсу, усаживая Камира на место во главе «стола». Сам встал за спиной, давая возможность прислониться к бедру, пока лекарь осторожно ощупывал лоб Камира. Потом он отошел, сел на свое место, и Ярлай растерялся. Он просто не знал, что говорить им. Всем им, глядящим на него так странно. Нет, это была не надежда. Усталые, потухшие глаза. Недоверие, но не к нему — к самим себе. Как будто они спали и боялись проснуться, все, даже Камир. Не спрашивали ничего, просто глядели, и от этих взглядов... Ярлай внезапно охрипшим голосом начал рассказывать. Первое, что пришло в голову, первое, что попросилось на язык, то, что он все эти восемь лет держал в себе, не имея возможности поделиться — просто не осталось друзей, которым доверял. Он разучился верить, и теперь учился заново, выталкивая непослушные слова. Как очнулся в лазарете, среди немногих выживших. Чудо, везение, невероятность: обрушившаяся стена не погребла его под собой, куски упали, раздробив руку, а его всего лишь засыпало. Немудрено, что в горячке боя сочли погибшим. Как понял, что осада загнанного в крепость отряда была нацелена лишь на одно: взять принца. Живым, мертвым — неважно, главное, отрезать от основных сил и захватить, а там по обстоятельствам. Именно поэтому лезли так оголтело, не считаясь с потерями, именно поэтому все-таки смогли подточить стены за считанные часы до прихода подмоги, поэтому — и благодаря помощи предателя. Предателя, развязавшего всю эту войну. Как он вычислил, кто это был, Ярлай говорил через силу. Слишком сжимало горло ненавистью, стоило вспомнить. Артан, дальний родич правящей семьи. Артан, решивший ценой жизней сородичей сесть на трон. Артан, которого проклинали ныне все, от мала, до велика, Артан-предатель. Как искал-искал, искал, будто безумный... Как разобрали завал в подвалах крепости, как пробились до самого запечатанного входа в подземелье — и не смогли открыть, потому что не осталось никого с достаточно чистой кровью. Артан не только на принца охотился, к тому времени погиб и король. Как отряды обшаривали все известные выходы на поверхность, не находя ничего, ни малейших следов. Как остановил войну. Это не было целиком и полностью заслугой Ярлая, но именно он оказался достаточно безумен, чтобы суметь пробраться в тылы драконидов, в святая святых, к горам, где жили их великие боги. Ему уже нечего было терять — и он дошел до вершин, забрался выше облаков, кинул в морды разбуженным драконам обвинения. И те взглянули на мир с высоты и ужаснулись, увидев, что творили их дети якобы в их же честь. На этом слова иссякли. Ярлай переводил дыхание, сбившееся, как после долгого бега, растирал неприятно онемевшее предплечье, то самое, когда-то раздробленное. Ждал ответа. Дождался: Мальята уронила голову на руки, острые плечи вздрогнули, когда она то ли засмеялась, то ли всхлипнула. — Почему... Почему я еще не проснулась? Это было невыносимо. Ярлай резко шагнул к ней, вздернул на ноги, встряхнул, сжав до придушенного вскрика. — Не проснешься. Ты не спишь, слышишь?! Встряхнул еще раз, так что она вскрикнула уже от испуга: в глазах отражалось перекошенное от гнева лицо. Это заставило разжать руки, отпустить. Он... Что с ним сделали эти годы?.. — Ярлай... — она потянулась сама, не веря. Вцепилась в руку, царапая ногтями, вцепилась мертвой хваткой — и разревелась. Взахлеб, навзрыд, как не ревела с детских лет, когда успокаивали, обещая стащить на кухне сладких булочек. Ярлай обнял её, прижал к себе, почувствовал, как спины касаются, сначала осторожно, потом вцепляясь в одежду, одна рука, другая, третья. Они сгрудились вокруг, все, кто выжил, кто остался. Собрались, лишь сейчас поверив, что он действительно здесь. Только Камир сидел, не двинувшись с места, смотрел и улыбался. Потом попытался встать, но повело, он ухватился за край стола, замерев неловко. Ярлая отпустили все, разом, стоило дернуться на помощь. — Тебе нужно прилечь. Тэменс, возьми. Что успели собрать, не экономь — через несколько часов будет еще, — придерживая Камира одной рукой, Ярлай выгреб из кармана солнечные кристаллы, высыпал на стол. На них поглядели, как на сокровище, пришлось напомнить еще раз: — Не экономь, понял? Дождавшись судорожного кивка, Ярлай поудобней перехватил Камира, только выйдя из зала поняв, что не знает, куда идти-то. Хорошо тот подсказал, и вскоре они остановились перед занавешенным тканью проемом. За ним скрывалась крохотная пещера, шага три на четыре, посреди которой кто-то выдолбил относительно плоское и ровное каменное ложе. Оно светилось, куда сильнее и насыщенней стен, ощутимо тянуло теплом, и Ярлай собрался усадить Камира, когда у того окончательно подогнулись ноги. Пришлось перехватить за талию, обнять. Лица оказались близко. Слишком близко. И стали еще ближе: Камир потянулся, приоткрыл рот, может, хотел что-то сказать — Ярлаю было уже все равно. Он поцеловал тонкие сухие губы, сначала бережно, едва-едва прикоснувшись своими, а потом, почувствовав, как скользнул по ним кончик языка, впился до боли, потеряв голову. Оторвались друг от друга со стоном, одним на двоих, тут же потянулись снова. Нацеловаться казалось нереально, надышаться друг другом, прижаться, вцепиться. Как оказались на полу, сами не поняли, просто в какой-то момент Ярлай оперся на руки, чтобы не давить всем весом, вклинился коленом между бедер, выругался, поняв, что мешается кусок ткани. Потянул вверх, сдернул — и обнаружил, что под ним ничего нет. Вообще. Только Камир. Тонкая кожа была горячей, под ней заполошно билась жилка, когда выцеловывал шею, прихватывая зубами. Камир стонал в ответ, цеплялся за волосы, мял уши, всхлипнув, когда Ярлай нашарил правый сосок и сжал его пальцами. Левого не было. Вообще. Это открытие заставило выпрямиться, взглянуть, в чем дело, сжать зубы, обнаружив, что весь левый бок Камира — сплошной шрам. Бугристый, до сих пор нездорово-багрового цвета, будто зажил совсем недавно. Кожа была буквально вспахана, только в одном месте тянулась ровная длинная полоса. — Когда упала стена, — Камир закрыл глаза, чувствуя, как скользят по шрамам кончики пальцев. — Накрыло осколками, я так и шел. Как кровью не истек — сам не знаю. Улыбка вышла бледная, почти виноватая. Ярлай стер её, наклонившись и поцеловав самый глубокий рубец. — А это? — он провел языком вдоль длинной полосы. — Тэменс. Осколок засел внутри, пришлось резать. Ярлай! — жалобный вскрик заставил вспомнить, что если Камир обнажен, то вот он одет. И это мешало, потому что в бедро упиралась плоть Камира, а собственную больно сдавливала ткань. Разобравшись с этим, Ярлай вернулся, опустился на колени между раздвинутых ног. Сглотнул, провел пальцами по целому боку, снова сжал сосок — Камир заерзал, выгнул спину, подставляясь под ласки. И возмущенно дернулся, когда Ярлай просто попытался лечь сверху, обхватывая обоих рукой. — Нет! Возьми! — Слушай, мы и так не должны... — остатки рассудка подсказывали, что Камир вымотан, слаб, что они и так делают глупость. Все эти доводы стали неважны, когда в ответ выдохнули: — Восемь лет, Ярлай, восемь лет! Возьми... Ярлай сглотнул слюну. Вязкую, скользкую, легко размазавшуюся по пальцам. Смазка была откровенно паршивая, но он как-то подзабыл привычку таскать в кармане флакончик с мазью. Раньше и не выкладывал, привык, что Камира может где-нибудь в необычном месте разобрать. Даже пальцы проникали с трудом, хотя Камир расслабился, обмякнув, только постанывал еле слышно, когда Ярлай снова принялся целовать, теребить языком сосок, забываясь и порой касаясь рубца. Откуда взялась такая прорва терпения, он не знал, но держался, даже когда Камир начал откровенно подаваться навстречу, шепотом умоляя взять. Но когда вошел, и в плечо привычно впились зубы, глуша крик... Плечи Камир искусал в кровь, места живого не оставил. Сначала отвлекаясь от боли, а потом чтобы не кричать от удовольствия, точно от удовольствия — Ярлай знал, когда ему хорошо, помнил, не спутал бы ни с каким притворством. Не было его, они оба до безумия упивались близостью, не помня себя, стремясь принять друг друга как можно глубже, полнее, слиться, раствориться, замереть, сцепив руки и сжимая до синяков. Ярлай не помнил, что шептал, какие именно слова, сцеловывая выступившие слезы, не зная, как самому сообщить миру, что он до безумия счастлив — заорать во весь голос, что ли? Так потолок на голову рухнет. Камир все-таки сомлел, заснул, после того как Ярлай напоил его из найденной в углу чаши с водой. Ею же намочил нижнюю рубаху, обтер, как смог, переложил на самое теплое место, завернув в нелепое одеяние. Похоже, именно так попавшим в ловушку удалось прожить столько лет, заменив даримую солнцем силу на это тепло, чем бы оно ни было. Возможно, это грел землю спящий под драконьими горами, Первопредок всех чешуйчатых? Но тепла было мало, только чтобы не умереть. Когда Ярлай увидел, как Камир вжимается в голый камень — сунул собственный солнечный кристалл, рывком сдернув его с шеи. Активированный кристалл тот, всхлипнув, прижал к груди, а Ярлай, кое-как обтершись сам, принялся одеваться, сунув перепачканную рубаху в поясную сумку. За занавесью ждал Тэменс. Стоял, привалившись к стене, качнулся вперед всем телом, когда увидел, зашипел: — Вы, два идиота, вам головы зачем?! — Ага, — совершенно невпопад ответил Ярлай, широко улыбнувшись. Тэменс заморгал — а потом и сам тихо рассмеялся, шагнув в распахнутые объятья. Ярлай зашел к Камиру еще раз, прежде чем открывать портал на поверхность. Перед этим он долго говорил с Тэменсом и остальными, выяснил, сколько выжило, кого, уточнил про ящеров, выслушав историю, как те самоотверженно дрались, прикрывая принца не хуже его подданных. Отпечатал привязку для портала прямо в центре «стола», впаял отпечаток ладони в камень так глубоко, как мог, чтобы уж точно не потерять ни в коем случае. Второй оставил украдкой, в коридоре около жилища Камира, просто для собственного спокойствия, спрятал в тени выемки. И не смог уйти сразу, не откинув полог и не кинув хотя бы один-единственный взгляд на прощание. Камир спал, свернувшись клубком, меж разжавшихся пальцев пробивались золотистые, ясно-солнечные отблески, так не похожие на багровые отсветы вокруг. Они теплым светом ложились на его лицо, подсвечивая робкую, почти детскую улыбку. Такую же, как и сидевшего рядом эльфенка. Эльфенка? Заморгав, Ярлай уставился на малыша, одетого так же, как взрослые, такого же худого, крохотного, с тоненькими ручками и ножками. Смотреть было страшно, того гляди сломаются. На вид ему было лет пять, но взгляд, когда он поднял голову, оказался слишком вдумчивым и серьезным. — Ты Ярлай. Папа много рассказывал о тебе. Ярлай кивнул, ошарашенный. — Я Калай. А папе нужно спать. Ты потом зайдешь, хорошо? — Хорошо, — выдохнул Ярлай, делая шаг назад. И почти отпустил полог, когда его нагнал вопрос: — А это кусочек солнца, да? — Нет. Просто камень, солнце куда более красивое. Ты его попозже увидишь. Эльфенок кивнул и отвернулся, а Ярлай, сглотнув, открыл портал. Серьезный взгляд и сказанное тонким голосом «Калай» преследовали его весь следующий день, пока бегал, пытаясь успеть всё и сразу. Вернуться в подземелье, проведя с собой мага, чтобы тот тоже мог оставить привязку и приносить солнечные кристаллы. Проследить за подготовкой старого поместья, одного из многих, выбранного, чтобы спрятать спасенных эльфов. О широкой огласке речи пока не шло, слишком шаткой была ситуация. Ярлай вполне обоснованно подозревал, что недобитые идиоты и просто жаждущие урвать кусок пожирнее могли бы устроить покушение, узнай, что Камир жив. Рисковать он не собирался, поэтому пока подготавливал почву для возвращения принца, его признания и коронации. Для признания его наследника. Калай. Имена мужчин правящей семьи всегда начинались с «Ка-», но окончания разнились. И только идиот бы не понял, в честь кого назван мальчик. Ярлай перекатывал имя на языке, вспоминал серьезные глаза, так похожие на отцовские, вновь и вновь, боясь даже предположить, как так вышло. Пусть Камир сам всё расскажет, а он примет любое объяснение, стараясь забыть о том, что пятнало его собственные руки. Обратно в пещеры Ярлай смог вырваться только на вторые бессонные сутки, когда уже совсем падал от усталости. Ушел поспать — и не удержался, открыл портал, нырнул в багровый полумрак, чутко прислушиваясь, нет ли кого вокруг. Но в коридоре было тихо, и он осторожно заглянул в пещерку, где обнаружился только Камир. — Тэме... Ярлай, — тот приподнял голову, улыбнулся, не вставая потянулся навстречу. Ярлай лег рядом, обнял, подсовывая руку под худой бок. Проехался чем-то по шраму, наверное, пряжкой наруча — Камир поморщился. — Извини. Сейчас, сниму это. Обратно он лег, раздевшись до рубахи, благо в пещере было тепло. Притянул Камира ближе, укладывая его голову на плечо, обнял. Они всегда засыпали так раньше, скидывая одеяла, грея друг друга, и сейчас сон подкрался легко, незаметно, спокойный и глубокий. Разбудили даже не голоса — едва слышный шепот вплетался в сон, не мешая ему. Разбудила пустота, отсутствие Камира рядом, и Ярлай еще в полусне зашарил вокруг, пытаясь найти его. Не нашел и резко вскинулся, просыпаясь сразу, махом. Камир сидел, неловко обняв колени руками, разговаривал с сыном. Обернулся встревоженно, почувствовав движение. — Ярлай? Кошмары? Тот покачал головой, потер отлежанное на камне плечо. — Сколько я спал? — Не знаю, вроде несколько часов. Со временем здесь... не очень. За несколько часов не должно было ничего случиться, так что Ярлай успокоился. Взглянул на Калая, ища подходящие слова, но эльфенок поднялся на ноги раньше. — Я еще должен Тэменсу отнести. Пап, поешь, понял? Взглянул большущими глазами и ушел, не дождавшись ответа. Камир только вздохнул, подтягивая к себе стоящую в стороне плошку и неловко пытаясь пристроить её на коленях. Руки у него подрагивали, каменный осколок, которым перемешивал непонятное варево, то и дело стучал о край. — Совсем плохо? — Ярлай пересел ближе, обнял, позволяя опереться и чувствуя, как Камир невольно расслабляется. — После всего, что было — терпимо. В последний раз перемешав варево, Камир принялся есть. Пахло рыбой и чем-то мерзким, но он будто не замечал запаха, да и вкуса, кажется, тоже. Жевал, глотал, делая нудную, но нужную работу. Ярлай молчал, только зубы сжимал всё крепче и поглаживал по спине, даже сквозь грубую ткань ощущая неровность шрамов. Убить бы ублюдка еще раз, за то, что Камиру пришлось пережить всё это. — Расскажи? — попросил он, когда плошка опустела. Лег, увлекая за собой, обнимая, позволяя уткнуться в рубаху и закрыться от мира. — Как вы тут очутились? Это было тяжело, обоим — и слушать, и говорить. Камир сбивался, надолго замолкал, замирая неподвижно, застывая, вновь переживая случившееся. Ярлай в такие моменты старался лишь не сжимать изо всех сил, хотя отчаянно хотелось. Его собственные воспоминания обрывались на взрыве, разрушившем стену. Камир помнил всё, что было дальше. Как уводил уцелевших эльфов и ящеров внутрь, в крепость, надеясь уйти тайным ходом, о котором кроме него никто не знал. Чувствовал текущую по боку и ноге кровь, но лишь запахивал плотнее полу плаща, не ощущая боли. Боль, когда увидел торчащую из завала руку, перекрывала любую другую. Как открывал этой самой кровью запечатанный проход в пещеры, в исследованный коридор, ведущий, как оказалось, в еще одну ловушку. Предатель знал о нем и завалил выход, перекрыв любую возможность выбраться на поверхность. И Камир отдал приказ уходить под землю, дальше, в надежде найти другой путь. Как шли, неся раненых, в едва разгоняемой заклятьями темноте, не зная дороги, стремясь оторваться от преследователей. Когда упал, Тэменс почти на ощупь выбирал осколки, пытаясь хотя бы остановить кровь. Один из осколков нашелся засевшим глубоко под ребрами. Как нашли эти странные пещеры, как тратили последние крохи магии солнечных кристаллов, чтобы обеспечить себя едой, развести рыб в подземных озерах. Как Амира понесла от него сына, потому что Тэменс не знал, сможет ли извлечь медленно убивающий осколок. Он после операции выжил лишь чудом. Она умерла через три года, угасла, вымотанная тяжестью ребенка. Как жили эти восемь лет, не надеясь уже ни на что. Это было прошлое. Болезненное, израненное, уже отжившее и отгоревшее. И Ярлай принялся рассказывать о настоящем, где тоже не всё было гладко. Где он держал трон лишь потому, что больше некого было на него посадить. Артан под шумок вырезал всю ближнюю родню правящей семьи, в жилах которой текла более-менее чистая кровь, и все те, кого сейчас пыталась пропихнуть на трон обнаглевшая после войны аристократия, по сути не имели на него никаких прав, так же, как Ярлай. Просто его любил народ, и у него была поддержка. И слава героя. Весь этот ублюдочный котел медленно кипел, а он пытался найти хоть кого-то, хоть самого дальнего потомка какого-нибудь бастарда, потому что иначе эльфы остались бы без старшей магии, и к чему это могло привести — никто не знал. Но теперь шанс выжить появился, разом у всех. — Я сделаю всё, чтобы вернуть тебе трон. «Только живи». Этого Ярлай вслух не сказал.***
Выходить из портала в подземный коридор было уже почти привычно, как и оглядываться, нервно, будто вор. Но Ярлай почему-то не хотел, чтобы его визиты к Камиру стали известны даже друзьям. Как будто на свидания бегал, втихую, украдкой, опасаясь огласки их связи. Еще он боялся. И честно признавался себе в этом: да, боится, боится, что с Камиром что-нибудь случится. Боится до одури, потому что за эти дни ему так и не стало лучше. Он по-прежнему почти не вставал, всё больше спал, оживлялся только при виде Ярлая или сына. Говорил, что просто устал, нужно всего лишь отдохнуть — а у самого руки дрожали так, что напиться толком не мог, на себя проливал. Его нужно забирать наверх, к солнцу, к нормальному лекарю. Вот-вот, еще буквально полдня, и... Лишь бы дотянул. С такими мыслями Ярлай заглянул в пещерку и замер: там было пусто. До большой пещеры добежал за минуту, ни разу не ошибившись на поворотах. Заметался, соображая, куда дальше, где искать хоть кого-нибудь, и чуть не сбил с ног вынырнувшего из бокового прохода Калая. — Где?.. — Умирает. Мир пошатнулся. Тонкий детский голосок был абсолютно спокоен, и это оказалось настолько нереально, что Ярлай не сопротивлялся, когда крохотная ладошка взяла его за рукав и потянула куда-то. Просто зашагал куда вели, оглушенный, ничего не соображающий. Какими пещерами шли, кто попадался навстречу — не видел, только и мог, что переставлять ноги, пока не очутился в громадном низком зале. Тут и там с потолка спускались странные витые, заляпанные потеками камня колонны, загораживая обзор. Подсвеченные даже не багровым — алым, — они выглядели внутренностями какого-то чудовища. По этим внутренностям Калай и провел его к еще одному выдолбленному ложу, на этот раз приподнимающемуся над полом и ровно горящему тем самым алым светом. Казалось, что обнаженный Камир лежит в луже свежей драконьей крови, она была именно такая — яркая, светлая. Что-то глухо звякнуло под сапогом, с хрустом лопнуло. Ярлай опустил глаза и обнаружил, что наступил на пустые солнечные кристаллы. Их много лежало здесь, прямо на полу, выбранных до капли, тусклых и бесполезных. — Этого ему мало, — голос Тэменса звучал так же ровно, спокойно. Лекарь сидел, привалившись к краю ложа, устало уронив руки. — Ярлай, я ничего не могу сделать. — Портал. — Что? — Помоги мне открыть портал, — Ярлай запустил руку под ворот, содрал с шеи полный кристалл, не обращая внимания на боль — тонкая цепочка, порвавшись, рассекла кожу. Кинул его Тэменсу, сам наклонился, поднимая безвольно обмякшего Камира. Он почти ничего не весил, настолько исхудал. Но даже этот вес значил слишком много: для двоих портал нужно открывать вдвоем и никак иначе. Если бы знал, позвал бы сразу кого-нибудь, здорового сильного мага, а не истощенного, и так выложившегося Тэменса. Но сейчас никого кроме него рядом не было. А сил — сколько есть в кристалле и сколько можно вытянуть из светящегося камня. Их хватило. Тэменс смог, выбрал кристалл одним глотком, до дна, уронив на пол к остальным таким же — и подхватил зарождающееся заклятье, напитал, сколько вышло. Хватило. Шагая в белесую муть, Ярлай не думал. Верил. Надеялся. Но не думал. Мысли пришли позже, когда наорал на ошалело хлопающего глазами лекаря, заявившего, что Камир уже не жилец. Когда убедился, что Камир все-таки дышит, что тонкой струйкой тянет силу из зажатого в дрожащих руках лекаря кристалла, большого, полного солнечного тепла. Когда сполз по стене, оставшись в одиночестве; ноги просто подогнулись от осознания: не явись он именно сейчас, Камира бы уже не было. После этого все прочие беды казались ерундой, начиная от соглядатаев, норовивших вызнать, что же происходит за высокими стенами поместья, и заканчивая другими эльфами, слегшими следом за Камиром. Как будто реальная надежда, не выдуманная, не призрачная, лишила их последних сил. Ну или появление солнечных кристаллов нарушило установившийся в их телах хрупкий баланс, что более вероятно. Просто теперь маги всякий раз отправлялись вниз по двое, не только относя нужное, но и готовые забрать больных. Ярлай лично выносил Мальяту, тихо плакавшую всю дорогу. Она выжила — в отличие от тех, кому повезло меньше. Несколько эльфов не справились со ставшей доступной силой, сгорели, мечась в жару и бреду. Один сошел с ума, выбежал на улицу, на солнце, и повторил их судьбу. Сразу трое умудрились заболеть, банальной простудой — их не стало буквально за два дня. Еще один просто не смог принять солнечное тепло, слишком привык к тому, подземному. Всё это уже почти не трогало, даже мысль, что точно так же мог умереть Камир, шагнув из портала прямо под солнце. Ярлай начал понимать, почему под землей так спокойно говорили: «умирает». Почему относили умирающих к тому камню, давая уйти без мучений. Потому что все они и так считали себя мертвыми, обреченными, и то, что хоть кто-то вернулся под солнце, воспринимали настоящим чудом. Они и выживали чудом, Мальята, Камир и другие. Жили на одной силе воли, на одном упрямстве, через боль, день за днем, заново мучительно привыкая существовать на земле, а не под ней. Тэменса Ярлай тоже забрал сам. Заглянул посмотреть, всё ли в порядке с Калаем — мальчишка очень скучал по отцу, хотя и старался не показывать этого. В его сознании удивительным образом уживались понимание ухода насовсем, туда, откуда нет возврата, и полное непонимание, как это так, когда жив, но находится не здесь, не с ним, а где-то далеко-далеко. Как ему, всю свою короткую семилетнюю жизнь не видевшему и не знавшему ничего кроме пещер и взрослых, будет наверху, Ярлай не представлял, поэтому забегал, как только выдавалась возможность, рассказывал о поверхности, о том, как Камир, об остальных — Калай всех знал поименно. Отвечал на серьезные, но по-детски наивные вопросы, обнимал, когда мальчишка забирался на колени, разглядывая пряжку плаща или еще что-нибудь, необычное и новое. Внимательно слушал, когда Калай делился простыми историями о своей жизни. О том, как помогал другим по мере сил — именно другим, слова «взрослый» он тоже не понимал, думая, что именно он странный, а остальные нормальные. Расстраивался, что так мало может — ни ходить за мхом в дальние коридоры, ни обрабатывать водоросли, чтобы сделать ткань или пустить мягкие части в готовку. Только бегать с мелкими поручениями и приносить еду тем, кто сам поесть забывает, Тэменсу, к примеру. С последнего Ярлай невольно рассмеялся: лекарь ни капли не изменился, по-прежнему внимательно следя за окружающими, но о себе забывая напрочь. И даже вызвался помочь отнести ему плошку с привычной бурдой, заодно проведать — они толком не разговаривали с тех пор, как унес Камира. Лекарь нашелся в том самом алом зале, даже почти в той же позе. Калай рассказывал, что он тут и спит, никто не возражает: лекарю нужно больше сил, чтобы лечить остальных. Вот и сейчас, кажется, спал, вздрогнув, когда мальчик со стуком поставил плошку. Поднял голову, слабо улыбнулся. — Сегодня всё в порядке. Никого забирать не надо. — Хорошо, — Ярлай уже знал, кивнул: — Поешь? — Не хочу. Я посплю еще, ладно?.. — Тэменс уронил голову обратно, щекой прижимаясь к камню, закрыл глаза. Когда взяли на руки, слабо запротестовал, не понимая, зачем куда-то несут: ему же просто поспать, совсем немного. — Молчи, — рыкнул Ярлай, и Тэменс действительно замолчал, испуганный страшными, пробирающими до дрожи нотками. — Ты и меня заберешь так? — спросил Калай, пока шли в пещеру со «столом», где ждал маг. — Заберу. Ясный, четкий ответ, хотя Ярлай и не представлял еще, как это организовать: слишком много эльфов и ящеров заперто под землей. Наверх унесли не меньше трех десятков эльфов — это погоды не сделает. А ящеры крупные, на каждого нужно по два мага. Но он что-нибудь придумает, обязательно. Вытащит всех, чего бы ему этого ни стоило. И позже, разглядывая стоящего перед ним визитера, которого в поместье никто не ждал, оценивал его просто как досадную помеху. Очень досадную, неприятную и несвоевременную, но всего лишь помеху. Этот невысокий, до смешного длинноухий эльф выглядел откровенно несерьезно. Даже форменный мундир сидел вкривь и вкось, будто не на него пошит был, а выдававшиеся на добрых полторы ладони уши делали нелепой идеальную, волосок к волоску прилизанную прическу. Но мало кто подумал бы смеяться над тем, за чьей спиной стоит десяток элитных воинов, готовых убивать за командира хоть самих богов-драконов. Просто потому, что они боготворили своего генерала, а не каких-то громадных крылатых ящериц. Генерал Моран был вторым эльфом, который выиграл войну. Пока Ярлай шел к горам, он обеспечивал саму возможность попасть туда, боем связывал противника, буквально выгрызал победы, оставляя за собой поля сражений. Если бы не он — эльфы просто не продержались бы до вмешательства драконов. И именно поэтому он сейчас оставался весьма влиятельной силой. За ним была армия, за ним были солдаты. Злые, еще не отошедшие от боев, они бы перегрызли глотки кому угодно, посадили бы его на трон — вот только Моран был слишком верен. Именно трону, законному правителю, а не какому-то конкретному эльфу. Поэтому до сегодняшнего дня они с Ярлаем сотрудничали. Но сегодня всё могло поменяться. — Мне сообщили, что вы нашли наследника достаточно чистой крови, — ровно сказал Моран, и Ярлай выругался про себя: опять какие-то интриги аристократов. Вряд ли армейские пронюхали, скорее, кто-то слил информацию. Ну... Ему же хуже. — И что же вы будете делать, если это так? — Вы сначала его покажите. Почти минуту Ярлай колебался, взвешивая все «за» и «против». Пока первые перевешивали: обрести такого союзника... Да, подготовку к возвращению трона придется ускорить, сильно ускорить, события слишком быстро наберут обороты. Но и отказываться от такой поддержки попросту глупо. — Идемте. Вы, генерал, и еще двое. Чего ожидал Моран, Ярлай не знал. Точно не темного бального зала с наглухо закрытыми окнами, через которые не проникало никакого света. Единственный солнечный луч падал сверху, золотистой, почти осязаемой колонной подпирая потолок. В первое мгновение он ослеплял, только потом получалось разглядеть разномастную мягкую мебель, натащенную со всего поместья, брошенные прямо на пол матрасы. И везде сидели или лежали эльфы. Отступив чуть в сторону, Ярлай внимательно следил за выражением лица генерала, за его изумлением и испугом, искренними и не наигранными. Они оба много повидали на войне, но... Раненые и убитые — это одно. А обтянутые кожей живые скелеты — совсем другое. Как и спокойные, безмятежные взгляды запавших глаз. — Что... Как? — Идемте, — Ярлай зашагал в дальний угол, где примостилась целая кровать с варварски выломанными столбиками балдахина. Остановился у изголовья, наклонился, помогая лежащему сесть, опираясь на подушки. Камир глядел так же спокойно, внимательно. Кивнул, узнав, заметил: — Поздравляю, генерал. Вы были достойны большего, чем просто командирский пост. Вглядывавшийся в его лицо Моран побледнел. Узнал, наконец, различил знакомые черты. — Принц Камир?.. Вопрос не нуждался в ответе, но Камир поднял руку. Зажмурился, сжимая кулак, и, когда разжал, на ладони сидела крохотная, в полпальца величиной птаха с перьями, сотканными из чистого огня. Порождение старшей магии, самое веское и зримое доказательство чистоты его крови. — Как видите, генерал, это все-таки я, — голос звучал едва слышно, Камир откинулся на подушку, уронив руку. Вспорхнувшая птаха растаяла язычком огня. Моран преклонил колено. — Готов служить, мой принц.***
Иногда назревающие события нельзя предотвратить. Замедлить, оттянуть, отложить, сколько получится — но не предотвратить. Они случатся, хочется этого или нет, и к ним можно только подготовиться. Камир видел, что Ярлай выбивается из сил, давая ему время на подготовку, время, чтобы прийти в себя хоть немного, собраться с духом, прежде чем сотворить невозможное. И он старался, не спорил с лекарями, понимая, что и так восстанавливается быстрее прочих, еще толком не встававших. Наверное, тому виной была его магия, лекарь как-то обмолвился, что и поплохело-то только из-за того, что тело слишком быстро перестроилось обратно на силу солнца, а кристаллов уже не хватало. Благодарность за предоставленную отсрочку была молчаливая, незаметная никому, кроме двоих. Они почти не виделись этот месяц, и когда все-таки сталкивались, хватало всего лишь взглядов, чтобы понять друг друга. Но время неумолимо спешило вперед, отсрочка не могла быть вечной. Всё случится завтра ночью, всё уже готово, все предупреждены и знают свои роли. Может быть, поэтому Ярлай пришел сразу после заката, а не ближе к полуночи, как раньше. В старом неухоженном саду было тихо. Стража вообще шумела редко, а больше там никого и не было, только они двое сидели на скамье. Молчали — говорить не хотелось. Камир кутался в теплый плащ, прятал под полами озябшие руки. Он отчаянно мерз здесь, наверху, мерз даже теплой летней ночью, слишком привыкнув к неизменно горячему неподвижному воздуху подземелий. Когда Ярлай обнял, укрыв полой своего плаща, Камир благодарно вздохнул, устроив голову на плече. Грела не тонкая ткань, грело чужое присутствие, тепло, которое хотелось впитывать всем телом, как струящуюся от солнца силу. И он позволил себе слабость: не стал начинать тяжелый разговор. Не сегодня, не сейчас. Пусть... пусть, если он завтра не выдержит, между ними не останется дурного. Несказанные слова — но не тяжесть на сердце. Если он выживет, время на разговоры будет потом. Интересно, когда предки явились в этот мир — они ощущали похожее? Садясь следующей ночью в закрытую карету, Камир не боялся грядущего. Странное спокойствие, разбавленное легким любопытством: получится ли то, что придумал вместе с магами? Все-таки эксперимент действительно выдающийся, на такой размах раньше никто не решался. Еще, пожалуй, предвкушение: хотелось увидеть лицо сына. Вот и все эмоции. Жаль, не осталось никаких бумаг, никаких рассказов о том, что заставило эльфов уйти из родного мира. Сейчас как никогда хотелось понять тех, кто уводил свой народ в неизвестность, тех, чья кровь текла в жилах Камира. Что ими двигало? Страх? Отчаянье? Или такая же спокойная решимость отдать свой долг до конца, которая вела его все эти годы? Место для портала выбрали недалеко от столицы, у одного из пригородных складов, около которого и остановилась карета. На стенах сейчас поблескивали золотым шитьем голубые знамена, такие, как на дверцах кареты: летящая птица на фоне неба. Громадное здание освободили и приспособили под лекарскую, благо опыт, как выхаживать истощенных эльфов, уже был. Этот опыт подсказывал, что их нельзя никуда тащить, нельзя сразу выводить на воздух: для болезни достаточно легкого ветерка. Поэтому портал строили практически впритык к зданию, оставив недлинный коридор, прогреваемый магией. За ним находился небольшой помост, на который и поднялся Камир, кутаясь в плащ, голубой с золотой оторочкой. Сразу садиться в приготовленное для него кресло не стал, оперся на спинку, оглядываясь. Взгляд привычно скользил мимо стражи, окружившей помост, дальше, на расчерченную площадку, где уже сновали маги, вставляя в гнезда последние солнечные кристаллы. Заряженные под завязку, они мягко светились, усеивая две невысокие колонны-основы. Неподалеку стояли корзины с запасными, на которые прямо по ходу дела предполагалось менять опустевшие. Никто не мог рассчитать точно, сколько чего потребуется, поэтому делали с запасом, как бы не десятикратным. По крайней мере, магов созвали несколько десятков, хотя для поддержания портала требовалось всего четверо. Но лучше пусть уставших сменят лишний раз, чем затеваемое пойдет наперекосяк. Убедившись, что здесь всё идет как надо, Камир повернулся в другую сторону. Там стояли эльфы. Много эльфов. Ярко освещенная площадь перед складами, где обычно останавливались повозки, была заполнена до краев и даже больше: стояли на этих самых повозках, отогнанных в стороны, на каких-то ящиках и мешках, везде, лишь бы увидеть. Кто-то даже забрался на стрелу крана. И, что самое удивительное — все молчали. Не было обычного гула разговоров, громких голосов, разве что иногда слышались быстро стихающие шепотки. Все молчали и глядели на него. Капюшон, надвинутый на лицо, не давал узнать Камира, но он прекрасно понимал: все догадываются, что именно он — тот непонятный претендент на трон, умело пущенные слухи о котором будоражили страну. Каких только догадок не пересказывал Ярлай, порой абсурдных, порой удивительно близких к правде. Знамена правящей семьи лишь обостряли ситуацию. Та часть правды, которую сообщили всем, гласила: сейчас будут вытаскивать отряд, попавший в переделку во время войны. Ни о каких пещерах не было сказано ни слова, так же, как и о том, что это был за отряд. Многие погибли и пропали без вести в те годы, так что тишина объяснялась еще и надеждой: вдруг вернется кто-то из близких? И еще они ждали. Ждали того, кто действительно докажет свое право вести их дальше, того, кто владеет старшей магией. Герой на троне — это, конечно, здорово. Красиво, наверное, вдохновляюще. Первые годы. После хочется стабильности, уверенности, что всё пойдет как раньше, что солнце будет хранить своих детей. И Камиру еще предстояло напомнить, почему именно его род был выбран править. Кольцо охраны разомкнулось, пропуская Ярлая с Мораном и эльфийку, выбранную королевским Голосом. Увидев их, Камир наконец сел. Он не был уверен, что ноги не подогнутся в самый ответственный момент, поэтому предпочел убрать риск. Время вышло. Маги занимали свои места, помощники встали около корзин. По собравшимся волной прошелся гомон — и стих, когда Камир поднял руки. Между ними наливалось свечение, в какой-то момент полыхнувшее яркой вспышкой. Гигантская огненная птица расправила крылья, взлетела и зависла над колоннами, почти касаясь их кончиками перьев: арка, основа для телепорта, была завершена, и маги, все разом, потянулись к своим привязкам, разворачивая заклятье. Камир откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза: слишком ярко, слишком мучительно. Дышать на счет, не теряя концентрации; поддержание такого мощного элементаля отнимало уйму сил. И все равно он невольно сбивался каждые два медленных вдоха, ведя второй отсчет, пульсации телепорта. Каждая дрожь, пробежавшая по белесому мареву — четверо поднявшихся на поверхность. Каждая дрожь — жизнь для еще четверых. Каждая дрожь — его утекающие силы. Сосредоточившись на телепорте, Камир лишь краем глаза заметил, как Ярлай наклонился, поднимая кого-то на помост. Знакомая крохотная фигурка в новенькой накидке всё тех же цветов заставила сердце забиться чуть чаще. О Калае позаботились, защитили, как смогли, прикрыли амулетами, рядом тут же встал лекарь. Но отправить сына со всеми Камир не мог, и тому было несколько причин. Во-первых, сейчас лучший момент, чтобы объявить о наследнике. Во-вторых, он просто опасался за жизнь ребенка. Кто знает, на что решатся обескураженные его появлением аристократы, у которых из-под носа увели столь лакомый кусок, или те, кто вообще не хотел возвращения старшей магии. Были и такие, и много. Сменился первый маг, отошел в сторону, его место тут же занял другой. Заменили уже почти половину кристаллов, те пустели со страшной скоростью. Камир не видел, кто выходит из телепорта, тот загораживал обзор, просто считал, зная, что когда пойдут ящеры, пульсация чуть изменится. Это случилось на пятом маге. Вот почти и все. Осталось совсем немного. Телепорт погас, когда всё закончилось, и Камир закрыл глаза, позволяя пару мгновений отдыха. Рядом скрипнули доски, знакомо прошелестела чешуя — значит, на помосте появился Гыгхар. Пора. Нужно доделать дело. Камир поднялся на ноги, вышел вперед, поворачиваясь лицом к толпе. Рядом стояли другие: Ярлай с Калаем на руках, Гыгхар, Моран, эльфийка, выбранная королевским Голосом. Стояли, давая силы стоять и ему. Скинув капюшон, Камир помолчал, позволяя узнать и осознать, скользя взглядом по толпе. Говорить было трудно, он буквально выталкивал слова, и хорошо, что царила тишина, иначе бы не услышали. — Я — принц Камир. Восемь лет я провел в ловушке и лишь чудом вернулся. Вы все видели старшую магию. Право крови доказано. Но дорога и призыв дались тяжело, мне трудно говорить. Это мой Голос, я скажу — она повторит мои слова. Слушайте. Кресло уже развернули лицом к толпе, и Камир снова сел, со спины видя вытянувшуюся в струнку эльфийку. Затянутая в голубую ткань, в облегающем мужском костюме, подчеркивающим фигуру, с золотыми волосами, она была живым изображением герба правящего семейства. Даже глаза у неё были голубые, Камир знал это. Звонкий ясный голос разнесся над площадью, так не похожий на его, хриплый и усталый. — Ночь для нашего народа закончилась, ночь, принесенная предателем. Вы видели пламя рассвета, которое зажгли в том числе и наши бескрылые братья. Но рано опускать мечи! День еще не наступил, мы должны приблизить его приход. Враги еще не закончились... — она сделала паузу, обводя глазами толпу. — А некоторым из нас слишком полюбилась ночь. Они не хотят возвращения старшей магии. По толпе пробежала волна, гул голосов отразился от стен. — Но вместе мы не допустим этого, — Голос легко перекрыла шум. — И блеском мечей мы покажем врагам слово правды, развеем тот мрак, в который они сами себя погрузили. Но прежде — тише. Услышьте: есть еще одна радостная весть. Трон не опустеет, старшая магия не уйдет: у принца Камира есть наследники! Камир за её спиной лишь усмехнулся. Наследник пока был только один, глядел на собравшихся большими глазами: всё внимание невольно обратилось на него. Другие будут, ту же эльфийку-Голос выбрали неспроста. Это важно. Дать надежду, дать определенность. Хорошо бы еще подобрать жену, чтобы тоже стояла рядом, но на это просто не хватило времени и сил. Ничего, потом. Сейчас — другое. Правда, народу об этом знать не надо, хватит с них и обещания: — Сегодня вся еда и вино в трактирах оплачены правящей семьей! За солнце! Клич подхватили множество голосов, площадь снова всколыхнулась. Уходящего Камира провожали восторженными криками, он устало, вымученно улыбался: разболелась голова. Выдохнуть получилось только в карете, куда вместе с ним сели Ярлай с Калаем и лекарь. Последний с тревогой взглянул на откинувшегося на спинку сиденья Камира. — Всё в порядке, — Камир говорил больше для Ярлая, сын слишком хорошо его знал. — Отдохну, пока доедем. Пальцы лекаря все-таки пробежались по груди. Камиру было всё равно, он закрыл глаза, позволив себе провалиться в полузабытье, чуткое, зыбкое. В нем был только один звук, звук, с которым колеса кареты соприкасались с брусчаткой. Улицы города — звучание одно. Дворцовая площадь — совсем другое, время собраться с оставшимися силами. Он вышел из кареты сам, как и Калай. Эльфенок столько слышал о дворце, что не смог остаться на руках, и теперь стоял, смотрел, запоминая и сравнивая с услышанным. — Помнишь, я рассказывал тебе, как отсюда пройти к башне? — спросил Камир, кладя руку ему на плечо. Короткий кивок: Калай помнил. Он помнил вообще всё, что слышал и видел, с самых малых лет. Помнил даже мать. И сейчас уверенно пошел вперед, шевеля губами — считал про себя шаги, переводя взрослые в свои, маленькие. Камир шел за ним почти не глядя, ноги сами помнили дорогу. Восемь лет он не был здесь, но кое-что не забывается. И все-таки он переоценил свои силы. Понял это, когда очертания коридора начали расплываться, но зачем-то так и продолжил идти. Зачем — сам не понимал, что за упрямство напало. Может быть, хотел вернуться домой сам, своими ногами? Перед глазами уже не расплывалось — темнело, но Калай свернул, и первая ступенька лестницы нашлась сама собой. Их было сорок восемь штук, этих ступенек. Считанных-пересчитанных, изученных до мелочей, пройти можно и не видя. А потом — два шага по площадке и дверь в покои... Плечо сына выскользнуло из разжавшихся пальцев на сорок пятой ступеньке.***
Память вернулась первой, поэтому Камир не спешил открывать глаза. Наслаждался тишиной и покоем, так и не ставшим за месяц привычным ощущением мягкой постели, над которой он будто парил, не касаясь простыней. Слишком привык к грубой ткани, которую ткали в пещерах, и жесткому камню под собой. Что должен — сделал. Потом опять навалятся проблемы, но пока можно хоть немного передохнуть, не пересиливая себя. Или нельзя? Рядом кто-то шевельнулся, и Камир повернул голову. У постели в кресле сидел Ярлай, тер заспанное лицо, моргал со сна. Опять проснулись почти одновременно, почувствовали друг друга, поэтому даже не удивились — просто обменялись взглядами. Тяжело вздохнув, Камир понял, что об отдыхе можно забыть. Еще оставалось срочное дело. — Где Калай? — спросил он сначала. — В соседней комнате, спит. Лекари его еле уложили, только у меня на руках и заснул, — от того, с каким теплом произнес это Ярлай, Камир на мгновение зажмурился. Хорошо... Просто хорошо, что эти двое поладили: Калай редко к кому так относился. Тем больнее будет дальше. — Знаешь, а теперь мне простят всё. Даже если ты меня посреди площади разложишь — вежливо отвернутся и ширмочку поставят, — с коротким смешком сказал он. — Старшая магия, всё такое... Ярлай взглянул в ответ удивленно и устало. — Голос ты подбирал? — продолжил Камир. — Я. Понимаю же, что тебе теперь и род восстанавливать, и бастардов плодить. Камир, мы давно это обговорили, и твою будущую супругу, и всё вообще. Еще до войны, до всего этого! К чему ты... — Кто это был? — перебил его Камир. Ярлай замер, заледенел. — Я не злюсь. Кто бы он ни был — благодаря ему Калай увидел солнце, — Камир слабо усмехнулся. — Или она? Обещаю — ничего не сделаю. Хоть третьим приму, если скажешь. Просто — кто? Что-то было не так. Он чуял это, видел: Ярлай закрыл лицо руками, закрылся весь, согнулся, опустив плечи. Выдохнул сипло, еле слышно: — Артан. И, после судорожного вдоха: — Я насиловал его. Ладони, сжавшие запястья, оторвавшие его руки от лица, будто что-то стронули, и дальше он говорил захлебываясь, каясь в том, в чем не мог признаться никому. Только Камиру, только ему оставляя право быть судьей. Сам себя Ярлай осудил одним словом: чудовище. — Я чудовище, Камир... Эта война — она что-то сделала со мной. Я другой, понимаешь? Когда тебя не стало — я просто с ума сошел. Жил только ради памяти, совершал невозможное — ради неё же! Думаешь, до меня не пытались к драконам пройти? Пытались! Я один дошел, понимаешь? Один разбудил этих проклятых ящеров, пинками поднял! Я не боялся! Он задохнулся, закашлялся. Камир молчал, ждал продолжения. Знал уже, что дракониды не просто так развязали войну. Артан-предатель саботажами расшатывал и без того не очень устойчивые вежливо-нейтральные отношения, откровенно провоцировал чешуйчатых, наверное, и потомков морских драконов спровоцировать пытался, да только те, более простые и наивные, отнеслись к явившимся в их мир чужакам слишком тепло. А дракониды, считавшие водных родичей варварами, оказались куда восприимчивей. Решили, что волей великих богов-предков нужно смести обнаглевших за прошедшие века пришельцев с родной земли, проучить их, чтобы знали свое место — и чуть не смели поначалу. От гнева древних драконов они будут оправляться еще долго. Тех, кажется, больше разозлила не устроенная война, а то, что она разразилась «их» волей. Но Ярлая тяготило не это. — Мы за ним гонялись после пять лет. Пять лет! Война уже закончилась, а эта тварь всё сеяла смуту! Мы загнали его в угол, взяли живьем — а он смеялся нам в лицо, проклятый ублюдок. Знал, что не осталось никого с более чистой кровью, вырезал всех, до кого руки дотянулись. Он нужен был нам живым, понимаешь? А мы мечтали разорвать его на куски. Его и его возможное отродье. И язык — о, с каким удовольствием я бы вырвал ему поганый язык! Но он должен был говорить, отвечать на вопросы, и он отвечал, а после пыток его лечили — и он смеялся... И каждый раз жалил, искал уязвимое место. — Я, — Камир не спрашивал, утверждал. — Ты, — Ярлай поднял голову, взглянул на него совершенно больными глазами. — Не помню, что он сказал. Помню, как отослал всех, а дальше... — не смог выговорить, проглотил фразу. — Он валялся в крови и дерьме и смеялся. Говорил, что теперь-то я настоящий правитель — единственного претендента на трон опять под себя уложил. Я как обезумел, приходил к нему еще и еще... — Пять раз, — Камир кивнул. — Знаю. — Ты... Проклятье, ты чувствовал, да?! — до Ярлая только дошло, он вцепился в подлокотник кресла так, что пальцы побелели. — Забыли. Что ты с ним сделал? — Задушил. Он даже подо мной умудрялся говорить, и договорился. Я задушил его и кончил... Никогда больше не испытывал такого безумного удовольствия. Это признание будто выпило из Ярлая последние силы, и он замер, только дышал тяжело, боясь поднять голову и взглянуть. Камир чувствовал это, понимал — но ни капли не боялся. — Глубоко закопал? — уточнил он буднично. — Глубже некуда, никогда к солнцу не выберется. — Туда и дорога. Ляжешь рядом? Они глядели друг на друга, без слов, сейчас абсолютно ненужных. Прощение... Камир не давал прощения. Он просто не боялся, ни изменившегося Ярлая, ни самого себя. Ведь он тоже изменился. Кто другой сказал бы — сошел с ума, тронулся в подземелье, окончательно и бесповоротно, точно так же, как семилетний эльфенок. Калай никогда не сможет стать нормальным, как и Камир, как и Ярлай. Произошедшее искорежило их до неузнаваемости. Но... Страха не осталось ни в одном. Безумным чудовищам глупо бояться друг друга. Они могут только жить, занимаясь тем, что память сохранила как важное — и Ярлай лег рядом, осторожно обняв и прижав к себе. Он знал, что для Камира это сейчас лучший отдых.