Joking apart

Ожидание. Томление. Минутные стрелки превращены в цифры на дисплее. Наверное, не придёт. Не рискнёт взяться за такое «на слабо». Словно «трахни, если сможешь». Но вдруг шутки с ним опаснее, чем игры с лезвиями? При последнем разговоре Юнги показал ему, кто хозяин положения, сражаться в нём не за что, им не суждено стоять плечом к плечу. Болезненно разные. Тяжело признать, что разное - соприкасается дополнениями то там, то здесь. Юнги легче разорвать. Насовсем. Отвадить его прочь, как и невъебические попытки оказать влияние, задавить вниманием, соблазнить. То, что той стороне даётся, к слову, запросто. Стоит только вскинуть взгляд из-под ресниц, заманивающий, сальный. Сесть, приосанившись или закинув ногу на ногу. И становится страшно. Впечатление, что знаешь больше положенного, выдрессирован и приучен к его сложностям и перепадам настроения. Чем звонче тишина, тем основательнее предчувствие, что обещания, им данные, никогда не проходят сквозь, не становятся отзвуками. Его не в чем будет упрекнуть. За его необузданные желания, сумбурное признание и почти охоту, что направлена на захват Юнги. Кажется, в комнате отеля душно. Юнги считает, что он неприкосновенен в темноте, категорически недоступен. Он не был никем и ничем, так, усталостью, осадком на дне долгого дня. И не испытывал потребности меняться, пока чьё-то горячее дыхание не обожгло изгиб шеи. Появление неслышимое. Но именно этого подсознательно ждёшь в минуты, когда саморазрушение доходит до пределов. Юнги уже начал сцарапывать мягкий узор на виниловых обоях. Узкая ладонь касается волос, разбирает спутанные пряди. Теплее. Длинные его пальцы (спасибо, без привычных колец) пробегаются по ключицам, груди и останавливаются под рубашкой, у самого пупка. Задержав дыхание, Юнги примиряется с обстоятельствами и принимает безоговорочное поражение. Он вдавлен в стену весом, немного большим своего. — Привет. Юнги даже не вполне уверен, что этому человеку можно доверять, а не слать с его приветствиями туда, откуда он появился. Но с марсианами уже не связаться. Юнги не готов вверять в даровое пользование тело. Кое-что, о чём он всё-таки печётся. Они похожи на двух идиотов, застрявших в мире, где все давно вымерли, и никому не важно, кто с кем сойдется. Тени и свет застывают, кто-нибудь мог добавить излишней густоты и холода на полотно, если бы задумал срисовывать. "Ничего святого не осталось!", - как сказала бы, да и наверняка говорит мать. Юнги наплевательски относится к надеждам, высказанным вслух. Ему отчего-то тесно в груди, хочется заплакать, и душит комок в глотке. Он разворачивается лицом к лицу к высокому, стройному, странному, с проклятущей родинкой на нижней губе. К самому странному из всех семерых. Глаза у него при скудном освещении, как не его, смотрят по-другому, и Юнги растерян, касается его длинной серьги. Что за дрянная побрякушка, на кой чёрт ему подчеркивать и без того убийственные черты? — Тэхён, давай вернёмся домой, — Юнги нервничает. — Если бы ты хотел вернуться, нас бы здесь не было, — резко басит Тэхён, наклонившись к его уху, и Юнги неуютно чувствовать себя маленьким. Одной рукой Тэхён справляется с пуговками на рубашке хёна. Блядски медленно. Тот цепляется за его ремень, часто дышит и не даёт приблизиться вплотную. Тэхён льнёт и горячо шепчет: — Перестань. Ты ведь хочешь меня поглубже, — он с ухмылкой чеканит слова, делая их, пошлые, ещё отвратительнее. И Юнги краснеет, как целка. Может быть и неплохо - его большой член с розоватенькой нежной головкой? Опробовать орально (в который раз). Юнги ощущает мурашки, бегущие от шеи вниз, будто Тэхён закусывает им перед тем, как сделать глоток водки до дна. Помешанный, немного сумасшедший. Все это знают. И что его любовь к крайностям ещё не изведана. Юнги имеет все шансы не вернуться в студию, если Тэхёну взбредёт в голову какая-нибудь ересь. Вписать своё имя в пятый "Cypher". Но мысли сбиты, как ушедший в помехи радиоэфир, и Юнги перестаёт волноваться, загоняться по пустякам, он отпускает проблемы и гладит его бёдра, подаётся навстречу, а Тэхён гладит его член, требовательно сминая джинсовую ткань в паху, и покусывает шею. Юнги понятно: он вонзит зубы, как нечего делать. Лучше бы стащил свою кроваво-красную рубашку наконец - и выбросил. В контрасте Юнги бледнее обычного, а ему непростительно. Растерянный, не понимающий, что делает, Юнги мажет губами по его губам, ведет языком и заигрывает. «Продался, продался»… - поётся в голове, и Юнги игнорирует, ему всё равно. Тэхён отталкивает его к стене, закидывает ногу себе на бедро и насильно имитирует то, что похоже на плавные толчки настоящего секса. Бешенство прикосновений следом порождает паузу, заминку. Юнги заводится и стонет, сначала тихонько, а позже, сотрясаясь, все громче и громче. Сидя на коленях, Тэхён делает минет, балуется, капризничает и не даёт Юнги кончить в лёгкую. Вдоволь набаловался, наелся и нализался. — Нет, хён, — он поднимается, а Юнги почти падает. Тэхён ловит, добровольно-принудительно подводя к монастырю. Но Юнги туда не примут. — Мы терпели и ещё потерпим. Как будто у него есть выбор. Когда его нет. Юнги держится за него, в отчаянии (отстанет ли?) мастурбирует ему рукой и кусает подбородок, добирается до губ и глухо выдыхает в голос, потому что Тэхён настойчиво проводит рукой по промежности, между ягодиц. Простонав, Юнги задирает голову. Или теряет. Им в помощники всего-то - минимализм. В номере, что заказал Юнги, мебельным огрызком покоится односпальная кровать и парочка тумбочек с ночниками, на чьих абажурах желтоватые пятна абстракции. И как раз кровать Тэхёну неинтересна. Подходящие места, типичные для других пар - не в его стиле. Он вынимает Юнги из одежды прямо в проходе, перед входной дверью, вмазывает щекой в тот изуродованный узор обоев, и до Юнги доходит, что это гребанные подсолнухи. Для настоящего ценителя Ван Гога, во имя его, во славу. Стоять раком и пытаться не обкусать губы до крови. — Тэ… Он не знает пощады, но в то же время, он нежный малый, и Юнги наверняка знает, что его не обидят и не обделят вниманием. Тэхён воспитан. Не шелками и конфетами. В постели он, скорее, экспериментатор. Вне постели - то, с чем Юнги страшно сталкиваться. Почему вдруг шейный платок Тэхёна находится на заломленных за спиной запястьях Юнги? Он готов взвыть от возмущения, но если начнёт, Тэхён сообразит и кляп. Что-то подсказывает, что лучше держаться. Самосохранение велит Юнги тереться задом о его эрекцию. Тэхён сплёвывает, раз за разом, втирает слюну в мышцу и потихоньку вводит палец. Юнги норовит выскользнуть, и Тэхёну снова приходится поддерживать его равновесие, держась за платочек меж связанных рук. Три пальца для растяжки, и Юнги разводит ноги, выпячивая задницу, а позже разводит уже сопли. Ему больно, и на паркет капают слёзы. Предательство для внешне сильного парня. Но что приятное достаётся без боли на этом свете? После той, оглушающей боли рождения, человека должно быть ничем не удивить. Юнги хныкает, Тэхён давит на его поясницу, заставляя опуститься на четвереньки. Проявляет небывалое сочувствие для всеобщего комфорта. Тэхён запускает пальцы в его волосы, оттягивает, давая хёну отработать достижение за гибкость. В один момент Юнги уже готов на десять сайферов вперёд: Тэхён крупный, его член в узенькой дырке ощущается резко. Юнги закусывает губу, и Тэхён делает толчок, выдыхая насыщенно низко, опаляя дыханием шею сзади. Пока он входит по основание, Юнги тысячу раз сожалеет, что пришёл на встречу. То есть, позвольте уточнить, свидание. Насколько ему известно, в любящих парах такого не происходит. Хотя, удовольствие потихоньку перевешивает ощущения разрыва на части, и сомнения Юнги по поводу правильности сделанного выбора развеиваются прямо пропорционально растущей тревоге за их неполноценность. Но в общем-то они смотрятся неплохо, да? Несколько быстрых порывов вперёд, глубоко. Тэхён шлёпает по ягодице, и Юнги рычит. Маме бы понравился столь уникальный человек, как Тэхён. Юнги захлебывается стонами, давая себя развернуть на спину. Тэхён освобождает его руки, раздвигает ноги шире и приподнимает таз выше, хватается за голени. Она бы не одобрила парня. Как ты приведешь его домой и представишь? Мой славный ёбненький, иногда похожий на сбежавшего из дурки? Тэхён дрочит ему, толкается и пару раз склоняется так, чтобы облизать головку. Юнги жует свои пальцы, слюнявит и выгибается. Его трясёт, и от мокрого затылка точно намокли доски паркета. Если они обменяются слащавыми признаниями, а не никотином сразу после, то у Юнги не будет ни единого аргумента для самозащиты. Тэхён его разнесёт в пух и прах. Он в принципе настроен на победу. Движения попеременно то быстрые, то замедленные. Многократно. Юнги горячо дышать, грудь ходуном. Тэхён гладит его по животу и поднимает ладони к соскам, склоняется над ним, ниже, ниже... колени Юнги скользят по его влажным бокам, руки - по лопаткам. Тэхёну как будто важно прилипнуть к нему вплотную в последний момент, зажать его в объятиях. — Тэхё-н-н!... — и на гласной Юнги кричит и впивается ногтями в его предплечья. Тэхён доводит его до анального оргазма и эти конвульсии возбуждают его не меньше, чем видок на затраханно-зефирное тельце, вымазанное в сироп. Он тоже подходит к тому, чтобы кончить, и не даёт хёну опомниться. Затыкает поцелуем на выдохе. В момент, когда Тэхён срывается, громко басово стонет, а затем ластится щекой о раскрытую ладонь Юнги, у последнего явственное осознание, что им конец. У него ком в глотке, у Тэхёна ненормально дозированный выброс нежности. Он целует его в лоб, переносицу и щеки. Расцеловывает лицо, продолжая оставаться внутри. На языке солоно. Не такой уж Юнги и Suga. Раскрасневшийся и запыхавшийся, Юнги ошарашенно смотрит и хлопает ресницами, гладя его плечи. Пять минут, чтобы прийти в себя. В голове не нашлось лучшего грянувшего вопроса на вынос (вопроса волнующего). — Я у тебя первый? — Кроме шуток? — Тэхён садится, подгребая пальцами брошенную рубашку, накидывает на плечи, выдавливает: — Нет, конечно. Юнги поджимает губы. Дурацкий опыт, немного крови, раскиданная одежда, разбитые мечты. У них с самого начала всё не так. Вопрос не совсем о том, какой Юнги по счёту. — Это кто-то из наших, — констатирует он, поднимаясь по стенке. — Зачем тебе это знать? — Тэхён смотрит через плечо. Незачем. Юнги незачем здесь и находиться. Пожалуй, он пойдет. До кровати. И упадёт плашмя лицом вниз, отказав себе в счастье наслаждаться романтикой. На них она не распространяется. Он как-нибудь дотерпит до утра и не станет принимать из рук Тэхёна кругляшок обезболивающего. Не станет же... Он глотает его и держится за пальцы Тэхёна, принимая воду из стакана, что он подносит вкупе с остальной заботой. Всё в их мире непрочно. Но Юнги страшно, что этого не повторится. Тэхёна не привязать. Зато он повязывает на шее хёна свой шарфик и целует в губы, обнимая и притягивая к себе. Ненадолго. Ровно до тех пор, пока ему не понадобится кто-нибудь другой.