Жди меня в ноябре

      - Ромка! Ромка, ты идешь? – голос слышится из прихожей, а еще слышится грохот.       - Больше никаких пазлов! – отвечает молодой человек, хватая с дивана пальто. – Что произо… - и не удается даже договорить слово.       Это чудо стоит перед ним в одном сапоге, сбившейся набок шапкой, засунув в рот палец.       - Прищемила дурацкой молнией, - буркает она, обидчиво глядя на сапог.       - Лиска… - смеется он, осторожно беря ее раненную руку в свою.       Она моргает и тоже смеется, совершенно вдруг смеется.       - Знешь, что, - тянет она, и услышав его «знаю», смеется еще громче. ***       Был ноябрь. Для Сибири такое время, что снег то выпадает так, как выпадет за все почти четыре месяца зимы, а бывает так, что этот выпавший снег за ночь растекается по асфальтам. В общем, лучшая погода для того, чтобы сидеть дома, укутавшись в плед и запасшись центнером кофе, чая и сахара.       И Алиса так и собиралась поступить. К тому же уже относительно близко была сессия, так что сахар в крови надо явно повышать. И, на самом деле, Лиса так и поступила бы, она бы осталась дома, схватила тетрадь и начала бы читать лекции, изредка останавливаясь и делая очередную пометку или просто пытаясь разобрать свой почерк, но, к сожалению, проблема состояла в том, что в холодильнике, как не в первый раз, впрочем, повесилась мышь, и сделала бедная мышка это так давно, что сама Алиса не могла вспомнить конкретную дату.       Поразмыслив, а потом пересчитав выданную вчера стипендию, от которой осталось триста рублей, девушка взяла купюры и решила, что голодать – это неправильно, тем более, когда на руках такие большие деньги. Так что, улыбнувшись сама себе, Алиса закуталась в легкую курточку, надела кроссовки и, схватив ключи, быстро спустилась со своего седьмого этажа.       Около дома был припаркован любимый мотоцикл, перешедший ей от отца, который в свое время не ездил, но собирать его любил. Со временем мотоцикл был усовершенствован, детали заменены, мотор – новый. В общем, зверь, не транспорт.       Ездить девушку тоже учил отец, вопреки возгласам мамы.       Алиса же, так влюбилась в езду, что начала гонять очень рано и сама по себе, а пару раз участвовала даже в уличных гонках. Это, имеется в виду участие, за ней не закрепилось, но, тем не менее, раз от разу она появлялась на треке для состязаний, хотя, все же, предпочитала ездить сама по себе и штрафы предпочитала выплачивать за превышение скорости тоже сама, причем со своей же увеличенной – спасибо экзаменам и школе – стипендии.       Так она, не заметив, уже вставила ключ зажигания и с радостью услышала рык мотоцикла. Этот рев всегда был наслаждением для нее.       Постановив, что сегодня скидки в дальнем супермаркете, Алиса вырулила на главную дорогу и понеслась по заснеженной трассе. Снег валил, как дождик порой лил из ведра, но, в любом случае, хоть это и мешало видимости, Алису почему-то раззадорила и она добавила еще лишних двадцать километров в час к своей итак не малой скорости. Посты ДПС не встречались, а машин практически не было, хотя время самое ходовое – около двадцати одного часа.       Алиса резко тормознула, когда увидела светофор. Слава Богу она сменила резину.       Но кто-то сзади так среагировать не смог.       Лиса только почувствовала, как что-то сзади врезалось в нее и толкнуло вперед, так что она слетела с мотоцикла, шлепнулась на влажную хлюпающую землю и только моргала, все еще в шлеме, а ее голова кружилась.       Она оттолкнулась, постаралась встать, кто-то помог ей, и, покачиваясь, она оглядела смятый мотоцикл, одиноко лежащий на дороге и хаммер сзади, который протаранил ее.             Хозяйка – высоченная блондинка хлопотала около Алисы, говорила про машину скорой помощи, которая уже вот-вот подъедет.       На удивление всех участников ДТП и полиция и скорая приехали очень быстро. Кто-то что-то сказал про большое количество аварий, потом составили протокол и Алису было принято решение отвезти в больницу.       Врачи всерьез думали диагностировать ей разрыв аорты, вероятно, или, быть может, просто психоз и последнюю стадию шизофрении, потому что она била кулаками о двери, о каталку, даже о нескольких дядей-врачей, ругалась и ревела по убитому мотоциклу. Впрочем, из ее речи не было понятно ни слова, так что, насильно вколов ей успокоительное, все счастливо выдохнули, стоило ей лужицей растечься на каталке.       До больницы доехали спокойно, даже в кабинет врача ее спокойно доставили, и в принципе все спокойно было, пока действовало успокоительное, но хорошее… оно кончается, рано или поздно.       Алиса вновь кинулась в истерику, и даже врач был ей не помехой.       - Девушка, пожалуйста, тише. Вам сделали рентген, с вами все в порядке, разве что вывих… - доктор деликатно указал на ее ногу.       Алиса хлюпнула и что-то простонала.       - Как же бесит это все, - потянула она, - вот скажите, что меня понесло учить эту проклятую математику? Я же знаю там все, - она вновь хлюпнула носом и кулачком потерла красный глаз, - я и функции, и графики, и множества там всякие, и силу этого… - она запуталась, покачала головой, - Ньютона… да. И бином… тоже…       Доктор чуть наклонил голову.       - Я по травмам, девушка, не по моральным причем, даже более того, я не психиатр.       - да что вы все… - она махнула рукой, - мало ли, психиатр, - ответила она, - я вам про то, что я учить решила. А кофе нету. А стипендия она…       - Есть?       - Ага, - она кивнула, - стипендия есть, вот я и поехала… еду себе, торможу, а эта барби там не тормозит…       - И за что мне все эти гонщики только? – кажется, для самого себя произнес доктор.       - А что плохго в гонщиках то? – насупилась она, забыв и про математику, и про бином, и про Ньютона с мотоциклом.       - А что хорошего? – дерзко и нетерпеливо буркнул доктор. – Вы все крикливые, вот что в вас явно плохого.       - Крикливые? – с удивлением потянула Алиса. – Я не такая, - тут же с уверенностью ответила она в добавок.       - А что, вытерпишь? – он покосился на ее ногу, - не пикнешь?             - Нет, - тут же задрала она голову, всматриваясь в глаза молодого, сет двадцати восьми, доктора, - не пикну.       - Ну, отлично, - он усмехнулся положив свои холодные ладони на ее ногу.       - Стойте, - вдруг остановила она, и тут же ответила н аего молчаливый взгляд, - что мне будет, если я не закричу, м?       Доктор остановился, даже руки от удивления убрал.       - Нет, правда, - допытывалась Алиса.       Молодой человек облизнул губы.       На самом деле была у него одна штука. Врач-Рома всегда боялся и терпеть не мог только одно слово – брак. И не знал он, почему. Просто так сложилось, что это слово было для него намного сложнее и менее понятно, чем даже история в школе, а из всего, что в школе было, историю он не понимал и не любил больше всего. В любом случае, сам Рома не знал, зачем буркнул «не вскрикнешь – женюсь я на тебе». Впрочем, он уже чувствовал себя победителем. К тому же, это только подтверждала внешность этой горе-гонщицы – она вся какая-то маленькая-маленькая, наверное, не будет и ста шестидесяти сантиметров, вся тоненькая, с темными волосами до талии, зелеными глазами в половину лица, соболиными бровями и вздернутым носиком. Девчонка была красивая, правда, но, в любом случае, она оставалась девчонкой, так что Рома даже не сомневался в том, что женится он лет только, дай Бог, через семь… или десять.       Он вновь положил ладнони на ее ногу. Собрался. Приготовился. И, не отрываясь, сконцентрировавшись, взглянул на нее и соершил манипуляцию своими руками.       А Алиса просто рухнула на кушетку целиком и полностью.       И все бы хорошо. Пусть это была бы кома или, наверное, болевой шок.       Но она просто уснула, потому что она студент, здравствуй, стресс и переутомление.       В любом случае это, то, что она просто уснула – самое обидное для Ромки.       А самое страшное, то – не вскрикнула ведь       - Вот… - возмущенно хватал ртом воздух Рома, - поганка!       Она покрутилась, легла поудобнее.       - Надо мамулю на свадьбу хоть позвать… - пробурчала она во сне, оставив Романа с открытым ртом.       - И папусичку, - сонно тихо-тихо говорила она, - а то он мне новый мотоцик проиграл – я замуж зыхожу раньше, чем в тридцать… ура, - лепетала она, а Ромка тихо смеялся и понимал, что влип. Более того, он достал теплое одеяло и накрыл ее.       Однозначно, влип.       ***       - Помнишь? – спрашивает она теперь уже у своего целиком и полностью Ромки, и, конечно, все это сквозь слезы от смеха.       - Конечно, - усмехнулся он, - мне пришлось обзванивать твоих родителей, потому что их дочь выходит замуж…       - О да, - тянет она, - ты был прекрасен…       - Особенно, когда твой отец в ЗАГСе спросил, кто тут кого собрал, имея в виду кто с чьей стороны, а я сказал, что…       - Что не знаешь, кто кого, но меня ты сам собрал, м? – громко смеется она, обвивая его шею руками.       Он улыбается и качает головой.       - И сколько же раз я пожалел об этом… - она шлепает его по плечу, - а что? Мы всегда опаздываем из-за тебя, горе ты мое, - от отталкивает ее от себя, но снова притягивает, наклоняется, целует, - собирайся давай, а то мы целиком на фильм опоздаем.       Она улыбается, кивает, застегивает последний сапог и, погасив свет, они вдвоем закрывают двери и уходят, а в квартире, там, на тумбочке, остаются ключи от восстановленного мотоцикла, и там же, под ключами лежит альбом с фотографиями, где столько фото из той самой больницы, что их, как минимум, очень тяжело сосчитать.       Но конечно, когда Ромка сфотографировал ее, сопящую на той самой кушетке, пускающую слюнки и с открытым ртом, она никому не показывает, а он бережно хранит копию в бумажнике и никогда никому его не дает в руки, особенно своей гонщице, а то велика вероятность того, что он и сам окажется на той кушетке, но вовсе не в роли доктора.       На улице гаснут и снова зажигаются с новой силой фонари. Улицы припорашивает снег, а две фигуры бредут из кинотеатра, держась за руки и сейчас, в ноябре, вспоминают свой старый ноябрь прошлого года, и сейчас они опять вспоминают тот случай, в том ноябре, и смеются.       И им хорошо.       И они нашли друг друга в ноябре.