Часть 1
10 ноября 2017 г. в 08:14
Он открыл глаза, скидывая с себя тяжелое, пуховое одеяло.
В одной из комнатенок бревенчатого дома, Вилле обратил свой взгляд на пышную ель, что предвещала неминуемое торжество.
Как и прежде, год от года, семейство Вало воссоздавало пышные и церемониальные проводы декабря, в безудержном желании насладиться запахом свежесрубленной пихты и отпраздновать сей светлый, семейный праздник.
Дурманящий аромат хвои примешивался к мандариновому амбре. Стеклянные игрушки, расписанные невероятными узорами, точь в точь напоминавшими рисунки за замерзшем стекле, принимали на себя свет голубой гирлянды, отчетливо мерцавшей в полутемном помещении.
Родители мирно спали в соседней комнате и, стараясь их не разбудить, Вилле поспешно встал, мягко ступая по скрипучим половицам.
Как бы он не старался, но шум, озорной и надоедливый, проник и на веранду, где притаился смутный силуэт вошедшего.
Вилле же предпочел не оглядываться на пришельца — налил себе сока и прильнул к запотевшему стеклу.
Округа давным — давно погрузилась в беспечный сон.
Отпевшая, вьюга обратилась в блестящие, мохнатые сугробы, от которых исходила еле заметная туманная дымка.
Собаки устало брехали, либо вовсе замолкали, от случая к случаю.
Мальчик задумчиво уткнулся носом в стекло, неосознанно напоминая вошедшему фарфоровое изделие, по — настоящему искусную работу признанного мастера.
Сжав стакан в руке, Вилле жадно отхлебнул напиток, слегка отстраняясь от волшебного вида за створками окна.
Вернувшись к кровати, Вилле невзначай перевел взгляд на пихту.
Не веря своим глазам, он сосредоточенно отставил стакан, опускаясь перед деревом на колени.
Там, в свете гирлянды, покоились подарки, принесенные Йоуллупукки. Хоть Вилле и не верил в россказни взрослых, но прикоснуться к подарку не постыдился, отчего в руках его возник очень длинный сверток — увесистый, обернутый в графическую бумагу, с престранной карточкой поверх упаковки.
Повертев ее так и эдак, мальчик хмыкнул, а позже даже губу прикусил, ибо столь сильно заинтересовался содержимым свертка.
Не в силах разорвать бумагу, он, в сердцах, шарахнул его на пол, забывая о тишине.
Комнату объял раскатистый, гулкий звук. Словно содержимое пожаловалось на наплевательское обращение с ценным свертком. И было в том звуке столько печали, что Вилле, враз, стало жаль брошенный предмет.
Перетащив его к себе на кровать, Вало вооружился ножницами, аккуратно разрезая бумагу по периметру, чтобы не потревожить странное существо вновь.
Наконец, когда усилия были оправданы, свету явился краешек дерева, разящий палисандром и другим, неизвестным ароматом, о названии которого мальчик мог только догадываться.
Продолжив «операцию», юный музыкант с недовольством сдернул последний следы бумаги с гитары.
Впрочем, он видел подобную и у своего дяди, который любил побаловаться со звучными ладами инструмента.
Взвесив подарок на ладонях, и слегка поддерживая его за полированный бок, Вилле склонил голову. Это могло означать несколько вещей — либо он был крайне заинтересован, либо напрочь сомневался в нормальности данного презента со стороны своих родителей.
Но, делать было нечего.
Воровато озираясь, он прижал гитару к животу, пытаясь извлечь из нее хотя бы звук — столь сильно ему хотелось осуществить задуманное.
Инструмент жалобно крякнул, будто кашлянул.
— Отвратительная вещь, — Шепотом, отозвался Вилле, мрачно откинув ее в конец кровати. — Надеюсь, папа с мамой припасли для меня кое — что поинтереснее…
Провозившись под пихтой, ночной путешественник заметил странную тень, о которой я говорил Вам ранее.
Та шмыгнула в сторону, прячась за занавесками.
— Эй! — Вилле осекся, выронив мандарин. — Ты кто такой?
Тень что — то пробормотала себе под нос, опираясь на стеллаж.
Спустя секунду, с полки рухнула банка с соленьями.
Гость, в панике, заметался в укрытии, пытаясь выскользнуть в окно. Впрочем, Вилле оказался проворнее беглеца.
— А ну, стой! — Фыркнул мальчик, смежив глаза и пересекая комнатушку.
Он резко одернул ткань, встречаясь глазами с пришельцем.
Гость был среднего роста. Одетый, по всем правилам, в шубу деда мороза и в массивные сапоги.
Голову его покрывала шапка, из-под которой выбивалась изрядная растительность, делая ее носителя похожим на древнего старика.
— Мальчик, давай сделаем вид будто ты меня никогда не видел? Я, сейчас же, уберусь из твоего дома, а ты пообещаешь мне не распространяться перед знакомыми о том, что видел. Идет?
— Пап, кончай прикалываться. — Вилле недовольно щелкнул незнакомца по носу, грозно складывая руки на груди.
— О, значит ты мне не веришь! — Бородатый подозрительно уставился на мальчишку. — хорошо.
— Это ты принес мне гитару?
— Не понравилась? — Теперь бородатый и вовсе расклеился.
— Я просил коньки. — Вилле повел плечами. — Впрочем, гитара тоже сойдет.
— Говоришь так, будто я тебе какую — то гадость подарил…
— Папа уже подарил мне два музыкальных инструмента: бас — гитару и барабанную установку. Иногда, я думаю, он хочет напрочь лишить меня детства. — Вилле удивленно приоткрыл губы, растеряно почесывая голову. — Отвратительно.
— Сын, ну какой ты все — таки вредный. — Кори стянул с себя бороду и фыркнул. — Я же хочу как лучше, а ты не ценишь! Как будто я тебе кусок дерьма презентую.
— Ладно. — Вилле был нисколько не удивлен внезапному преображению бородатого засланца. — Я спать пошел.
— Да погоди ты. — Мужчина фыркнул, окончательно избавившись от шубы и швырнув ее в шкаф.
Он обогнал сына, присаживаясь на кровати и беря в руки гитару.
— Палисандр, Вилл, — Он поиграл бровями.
— Хоть тис… — Мальчик коротко вздохнул, не обращая внимание на отца. — Я все равно не смогу на ней играть, потому что не умею. Ты красиво играешь, а я — полнейший бездарь.
— Ну, начинается. Подай папке сока. — Кори примостился на кровати, поджав под себя ноги и завладевая инструментом. — Я конечно не мастер, и хотелось бы не орать на тебя, а сказать следующее: «Вилл, я верю в тебя, маленький ты невежа».
— Одной верой тут не обойтись. — Заносчиво пробубнил мальчик, протягивая отцу стакан.
— Знаешь… — Мужчина устало прошелся ладонью по лицу, щурясь от воспоминаний. — Порой эта вера остается единственной разменной монетой. Приходит пора, когда ничего не спасает.
— Как же такое может случиться? — Недоуменно встревает сын. — Разве мне наскучит веселиться и бегать?
Кори светло улыбнулся, поглаживая мальчика по кудрям.
— Когда — нибудь ты скажешь фанатам, что этот кусок дерева выручал тебя промозглыми ночами.
— Не неси ерунды.
Кори не ответил, легонько проходясь по струнам и что — то напевая.
То была старинная песенка народного исполнителя Тапио Раутаваары, которая так часто играла из маленького радио, в гостиной.
Приятный баритон ее исполнителя напоминал собою теплые деньки, когда они, вместе с отцом и матерью, выбирались на природу, на охоту и рыбалку.
Также, этот исполнитель был один из тех, немногих, на кого предпочитал ровняться маленький музыкант, ибо те были его истинными кумирами.
«Стану взрослым, — говорил Вало, — Обязательно спою их песню на одном из своих выступлений»…
Эта фраза была его частым девизом, но, в последнее время, Вилле разуверился в своем таланте, отрекшись от музыкальных инструментов и сосредоточившись на изобразительном искусстве. Что несказанно огорчило его отца.
— «Ralli se on mun rattoni. Ja laulu paras työni juu» — Пел его отец, бережно перебирая струны и сосредотачиваясь на свете гирлянды, как на персональном телепорте в мир грез и волшебства, — «Nätin tytön käsivarsi. On mun kaulavyöni juu. Nätin tytön käsivarsi. On mun kaulavyöni juu»…
-…«On mun kaulavyöni juu»… — Машинально откликнулся Вилле, слегка двигаясь к отцу.
— Вы чего не спите? — Спросила мама, протискиваясь в спальню и ежась от холода. — Третий час ночи.
— Пытаюсь внушить Вилле, гитара не так уж и сложна. — Кори спохватился, передавая инструмент сыну. — Ну вот, я разбудил Аниту.
— Играйте, — Хмыкнула она, — Я закрою дверь по — плотнее.
— Нет, лучше выспаться. Сегодня сочельник — пора чудес. — Отец шумно рассмеялся, обнимая жену и целуя ее в щеку. — Вилле, только не сердись на меня, на дурака.
— Все в порядке, — Рассеянно откликнулся сын, откладывая гитару в плетеное кресло и натягивая одеяло до подбородка. — Она мне начинает нравиться. Спасибо.
Родители пожелали ему сладких снов, тихонько вернувшись в кровать.
Вилле еще долго смотрел на голубоватый бок подарка: свет лампочек попадал на серебристые колки, которые перманентно отражали огни от своей глянцевой поверхности.
Он и думать не мог, что эта деревянная красавица станет его спутником в течении всей карьеры. А зазывные ее струны будут заглушать боль от неудачных отношений с заносчивыми девушками.
«Чтобы твое сердце не разбили, — думал уже повзрослевший Вилле, вскидывая спутницу на плечо, -… надо стать не меньшим сердцеедом. И пусть так будет всегда. Пусть боль мою никто не видит, а видят лишь насмешку в моих глазах — вуаль, которая укроет обиды за сарказмом и напускной важностью»…
Пусть горит гитарный огонь, заместо охладевшего разума от постоянных метаний по зеркальной плоскости бытия…
И останутся, быть может, те, что отыщут меня во мраке полночи, поняв истинную суть моих песен».
Сейчас, когда всё закончилось, и теплоход рассекает пласты Балтийского моря, Вилле не чувствует себя провинившимся.
Он смотрит в гладь воды, наблюдая за отражением мощного киля в светлом стазисе. Редки те моменты, когда оно молчит, не предпринимая поднять свою мощь во имя сил природы.
Сверху простирается ослепительно — золотое небо. Солнце закатывается за горизонт, прошивая небосвод столпами огня. И это воистину потрясающее зрелище не может не привлечь взгляд постаревшего музыканта.
«Может, странник? — Спрашивает Вилле, — Могу ли я назвать себя нормальным в этой мешанине навязанных событий? Могу ли считаться всё тем же мальчиком, который впервые прижал к своему сердцу шестиструнную красавицу»?
Противное лицо и спутавшиеся волосы — удивляю, чем могу, но не верю в скоропостижность времени.
Последняя мечта, которую удалось притворить в жизнь — последнее путешествие на этом теплоходе, где он мог бы петь джаз до конца дней своих. Стоять в надушенном зале, слегка покачиваясь, прикасаться чувственными губами к микрофону. Пребывать в запредельных далях от поиска истины, когда единственная его мечта — спевать гимн о вечной любви стенам этого кабака.
Глотать дым сигаретный, вволю, без капли пролитой слезы о беспечной юности.
Зализывать раны под биту.
В горести, печали и радости, зазывно приглашать в покои этого места сонных моряков.
Наслаждаться редкими хлопками и заветными губами какой — нибудь красотки, которая удостоит его своим искрометным и эротичным взглядом.
С ним, от всей души он на это надеется, будут его вечные спутники.
Миге проведет натруженными пальцами по грифу. Лили, быть может, вторит ему своим мастерским перебором.
Эмерсон заденет кончиком палочки тарелку. А Гас примкнет темноволосым призраком к выцветшим клавишам фортепиано.
Пусть этот корабль уплывет дальше, чем видят наши глаза.
И пусть его вспомнит хоть кто — то, спустя полсотни лет под оком жалящего солнца.
Мальчик допьет свой сок, приноровившись к струнам.
Он положит свою очаровательную голову на гриф гитары, прикроет зеленые глаза и расслабится в приятном сне, где тронет сердце своими удивительными песнями о любви и сердечной тоске…