Триптих

Алой лентой во тьме – кровь. И свист ветра в ушах. И уже неважно, успел или нет. И уже неважно, как долго придётся падать. Он пытался догнать своё отражение, свою тень, вторую половину себя. Он знал, какой грех совершил. И он знал, какова цена. Уже неважно. Разматывая клубок воспоминаний, он не сожалел ни о чём и пытался лишь дотянуться… …до отражения в зеркале. Домой в тот день он вернулся поздно. Он ничего не ждал и ни о ком не думал – слишком устал. В тот день ему пришлось попотеть и побегать за демонами. Необычно само по себе, но он не придал этому значения. Неизменная коробка с пиццей на столе, банка с пивом и мусор на полу. Аккуратностью он не отличался – и чёрт с ним, подумаешь. Бросил плащ и оружие на диван и сразу же сунулся в душ. Вместо горячей воды сверху на голову полились потоки едва тёплой. Он поморщился с досадой, отвёл намокшие пряди со лба и подставил лицо под струи, чтобы смыть дневную пыль. Постепенно и неохотно вода всё же нагревалась, а после по плечам и спине ударили уже будто бы обжигающие плети. Ерунда, это тоже легко пережить. И когда он распахнул глаза, разглядеть что-либо в небольшом заполненном клубами пара помещении не представлялось возможным. Прикосновение к плечу он даже ощутил не сразу, зато прочувствовал жар губ, опаливших страстью кожу под ухом. Невольно запрокинул голову и смежил веки, позволив себе насладиться поцелуем сполна. Его ладонь своевольно потянулась к запотевшему зеркалу, нарисовала широкую полосу на ровном сером полотне. И в этой полосе отразились два совершенно одинаковых лица. Влажные белые пряди, резкие черты, холодные глаза… «Ты вернулся?» – безмолвно спрашивал первый. «Заткнись!» – беззвучно отвечал второй. Или это был один и тот же человек? Но ведь Данте не спал, и ему это не мерещилось. Он чувствовал всем телом присутствие брата. И зеркало тоже не лгало, отражая этот грех в деталях. Данте прижался спиной к груди близнеца и задумчиво проследил, как рука Вергилия проскользила по его напряжённому животу, смело опустилась ниже. Тёплые пальцы сомкнулись, поймав в кольцо ту часть тела, что неосторожно отреагировала на близость. И Данте перевёл взгляд на отражение лица Вергилия. Смотрел на отражение в зеркале и чувствовал, как владелец этого отражения играет с ним. Дразнящие прикосновения, неровное дыхание, тревожившее шею… и скоро он уже с трудом удерживал глаза открытыми. Но он хотел смотреть, потому что это всегда производило странное впечатление. Словно это он сам ласкает себя, словно сам ввергает собственное тело в пламя неудержимых желаний. Брат… Его двойник, так похожий на него и так не похожий одновременно. Лёгкий толчок в спину заставил его прислониться к зеркалу. Твёрдыми ладонями провели по бокам, спустились на бёдра, пальцами медленно впились в мышцы до лёгкой и головокружительно приятной боли. Оперевшись руками о зеркальную поверхность, он приподнял ногу и поставил её на узкий уступ у стены, замер в томительном ожидании. Влажные пальцы меж ягодиц – почти невесомое касание, заставившее содрогнуться всем телом и податься навстречу тёплой руке. Жаркий поцелуй, который превратился в лёгкий укус. И пальцы внутри сменила твёрдая плоть, уверенно раздвигающая мышцы и неторопливо проникающая глубже. Вергилий наполнял собой его тело и дарил тем самым уникальное чувство целостности. Наверное, только близнецы могли осознать истинную природу этих эмоций. Данте смотрел в зеркало на их отражения и не мог сомкнуть губы, потому что дыхание из груди вырывалось неровными и сильными толчками – точно так же, как сейчас билось его сердце. Вергилий размеренно двигался внутри его тела, успевая награждать поцелуями и исследовать на ощупь. Ладонью небрежно задел сосок, ещё раз. Пальцами слегка сжал чувствительную добычу, потёр и дразняще потянул. Данте ещё сильнее захотелось прикрыть глаза и окунуться в волны наслаждения, но он запретил себе это. Потому что смотреть и видеть, что именно делает брат… Это ещё большее наслаждение. Грех и восторг, сплетённые воедино. Но о грехе забыть легко, если представить, что это не Вергилий с ним сейчас, а он сам. И их не двое, а один. Просто этот один разделён на две части. От стона он не удержался, когда внутри зародилось то необыкновенное чувство, что предвещало близкий восторг. И движения Вергилия стали более резкими и точными, влекущими за собой вспышки ослепительного удовольствия. И эти вспышки обретали всё большую яркость. Такую яркость, что на глазах невольно проступали слёзы. Быстрые толчки бросали Данте к зеркалу, вжимали в него, заставляли дрожать всем телом. Горячая плоть скользила меж его ягодицами и врывалась внутрь, выбивая из него стоны и всхлипы. И в зеркале он видел, как Вергилий смотрел на него, и видел себя самого. И понимал, что они оба в этот момент видели одно и то же – его лицо, несущее на себе отпечаток приближающегося восторга… Это понимание в ту же секунду заставило испачкать запотевшую поверхность россыпью капель – Данте просто не в силах был сдержаться. Впрочем, брат быстро догнал его, наполнив внутри доказательством собственной страсти, навалился на спину, заставив приникнуть к зеркалу, и уткнулся носом в шею. В маленьком тесном помещении шумела вода, раздавалось сдвоенное тяжёлое дыхание и, похоже, в воздухе плясали отблески недавнего пожара. – Когда... когда ты вернулся? – не отдышавшись как следует, торопливо спросил Данте. Он позволил себе наконец прикрыть глаза. Ноги дрожали, хотелось сползти на пол и вытянуться там в полный рост. И забыть обо всём. Кроме Вергилия. В идеале – хотелось сползти на пол в компании брата. Тёплым дыханием пощекотало шею. – Шёл мимо. – Просто решил заглянуть на минутку? – ехидно уточнил Данте, но получил в ответ… Ничего не получил. Только ладонями мягко прошлись по бокам, а после руками крепко обхватили его за пояс, твёрдым подбородком упёрлись в плечо, и возле уха раздался тяжёлый вздох. – Ну точно! Ты вдруг вспомнил, что у тебя брат есть, и преисполнился родственных чувств. Примчался со всех ног и со всем пылом продемонстрировал братскую привязанность, от… – Тихо, – почти без выражения и негромко велел Вергилий. Одно слово всего лишь, но Данте послушно умолк. Да, он нарывался. Это норма. Рядом с Вергилием он всегда нарывался, потому что гнев, ярость или просто недовольство всяко лучше обычной невозмутимости брата. Пусть злится, но не молчит. Всё, что угодно, только бы стереть печать холодного безразличия с лица. С лица, которое принадлежало им обоим в равной степени. Вергилий не разозлился. Или разозлился, но ничем этого не выдал. Он спокойно забрался под воду и бесцеремонно затащил туда же Данте. Хоть что-то не забыл... Помнил, что Данте всегда нравилось плескаться в ванне или душе вместе. А ещё нравились общие игрушки и одинаковые вещи. Вот это как раз и не совпадало - Вергилий предпочитал оригинальность и ненавидел делиться чем-либо. Коз-з-зёл. И враль. Засыпали они вместе, и в ответ на бесчисленные вопросы Вергилий привычно ответил: - Спи. Меня нет, буду утром. Утром Данте проснулся в одиночестве, аккуратно укрытый одеялом. И миновавший вечер показался сном. Как всегда. Это пробудило нежеланные и желанные одновременно воспоминания. Сквозь неплотно сомкнутые веки он наблюдал за матерью: видел, как она стояла у запертой двери, вслушиваясь в тишину по ту сторону; видел, как касалась ладонью отполированной ручки, но не смела зайти в комнату его брата; слушал её долгий и тяжкий вздох, а затем – звук тихих удаляющихся шагов и щелчок выключателя. После оставались лишь темнота и тишина. И так было всегда, сколько он себя помнил. Он лежал под одеялом с закрытыми глазами и старался считать неторопливо, размеренно. Считал до ста, всегда до ста. Наверное, это число просто казалось ему особенным. Потом Данте осторожно выбирался из-под одеяла, опускал босые ступни на холодный пол, поднимался с кровати и крался на цыпочках к светлому прямоугольнику двери. Прижимался ухом к гладкому дереву и слушал неизменную тишину по ту сторону. Всегда – покой и тишина за дверью, отделявшей братьев друг от друга. Когда-то они жили в одной комнате. Данте помнил это смутно, но помнил же. И светлую дверь он тихо ненавидел. Ему не нравилось быть одному. И не нравилось уединение брата. Стремление Вергилия к одиночеству он расценивал как проявление неприязни. Это больно. Действительно больно. И он тихо ненавидел дверь, потому что ненавидеть брата не мог. Ладонью робко коснулся ручки, повернул бесшумно. И он долго всматривался в узкую щель, пытаясь различить во мраке кровать у дальней стены. Ни звука, ни шороха. Он распахнул дверь, проскользнул внутрь и подобрался ближе, помедлил, но всё же поднял край одеяла и забрался под него. - Иди к себе, - привычно прозвучало во мраке. - Не хочу. Данте перебрался ближе к брату. Тот, как обычно, вытянулся на животе и уронил голову на скрещенные руки. Данте привалился к его тёплому боку и удовлетворённо вздохнул. Вот теперь всё хорошо и правильно. - Спишь? - Сплю. Он весело хмыкнул и прижался к брату ещё сильнее. - Отстань, жарко же. Пропустил недовольное рычание Вергилия мимо ушей и зажмурился. Всё-таки сейчас он чувствовал себя счастливым и цельным. - А я сегодня поцеловал соседскую девчонку. Ту, чумазую, помнишь? - Нет. - Знаешь, что она мне сказала? - И знать не хочу. - Правда? – Данте приподнялся на локте и прищурился, но так и не смог разглядеть лицо брата. - Заткнись и спи. Он послушно устроил голову на подушке и умолк, правда, улыбку прятать не стал. Через десять секунд прозвучал ожидаемый вопрос: - Так что она сказала? - Тебе же не интересно. - Ну? - Она сказала, что я не умею целоваться, представляешь? А ты? - Что я? - Ты умеешь? Тишина в ответ. Данте вновь приподнялся на локте и даже подался чуть вперёд, чтобы различить во мраке черты брата. Не различил, зато соприкоснулся с губами Вергилия собственными и невольно затаил дыхание. Он понятия не имел, насколько хорошо или плохо брат целовался, но одно знал точно – ему понравилось. Понравилось настолько, что он не отказался это повторить. И поцелуй с соседской девчонкой не шёл ни в какое сравнение с нынешним. Может быть, дело в том, что они братья и близнецы? И поэтому просто хорошо друг друга понимают? Да уж. С другой стороны, это же только поцелуй. - А… - Спи уже! – Вергилий демонстративно натянул одеяло на голову и повернулся к нему спиной. Мило. - Эй… - Заткнись, а то мать придёт. - Послушай… - Данте перешёл на шёпот. - Спи. Меня нет, буду утром. Скотина! Данте сердито улёгся обратно и обиженно фыркнул. И на рассвете он проснулся один - брата рядом не было. Вергилий никогда никого не ждал, шёл только вперёд и действовал. И хотел выбросить в реку амулет, подаренный матерью. Просто потому, что Данте подарили точно такой же. И выбрал Ямато, хотя тяжёлым мечом владел не хуже, а то и лучше. Меч Вергилия Данте ненавидел, это оружие казалось ему разумным. А ещё брат очень его любил, любил свой меч так, словно тот и впрямь живой. И иногда Данте мерещилось, что холод в глазах Вергилия принадлежал именно Ямато. Оранжевая лента ещё эта дурацкая… Вергилий пришёл опять. И опять пришёл тогда, когда его не ждали. Всё только наладилось: Данте определился со своим будущим, обзавёлся конторой, запланировал открыть собственное дело и почти похоронил в прошлом всех призраков и все грехи, но… Заснул он в тот день на диване, завернувшись в одеяло, а проснулся от лёгкого прикосновения к запястью. Перед глазами увидел проклятую оранжевую ленту, которой Вергилий неторопливо обмотал его руки и надёжно связал. Не больно, но чёрта с два развяжешься. - Шёл мимо и решил заглянуть? - мрачно уточнил он, озадаченно наблюдая за гостем. Тот аккуратно повесил на спинку стула плащ, провёл ладонью по волосам и посмотрел на Данте. Этот взгляд породил внутри холод и слабую ноющую боль. Вергилий изменился. Не внешне, но изменился. Теперь он всем своим обликом напоминал проклятый Ямато: лёд и сталь, и ничего больше. Или всё же что-то ещё осталось? Данте покосился на связанные руки - что-то новенькое. Его брат спокойно сидел на краю стола и молчал. - Зачем ты пришёл? Просто повидаться? Как обычно? Или тебе не с кем, а я - последний вариант? Вергилий поднялся, неторопливо подошёл к дивану, так же неторопливо стянул с подушки наволочку и спокойно надел её на голову Данте. - Какого чёрта?! Прохладными пальцами провели линию по груди, заставив позабыть все слова и затаить дыхание. Непонятные шорохи, тихий вздох, шелест. Данте настороженно замер и попытался разобраться в звуках. Поздно спохватился, потому что вновь почувствовал прикосновение к груди. Опять пальцы? Кажется, да. Они провели ещё одну черту - рядом с невидимой первой, память о которой всё ещё жила в теле. Медленно, легко, сладко. А через миг Данте вновь словно оказался в пустоте - никого и ничего. Он повертел головой, будто бы это могло помочь ему что-то рассмотреть. Бесполезно, наволочку пошили из превосходной ткани. Он прислушался, чтобы хоть дыхание уловить. Уловил. Своё собственное: шумное и уже слегка неровное. И внезапно прохладные пальцы коснулись его запястий, заставили поднять руки и закинуть их за голову, а после шею обожгло. Данте невольно судорожно втянул в себя воздух и только потом понял, что это лишь прикосновение губ. Так сосредоточился на прохладе от касаний пальцами, что обычное тепло воспринимал уже как пламя. И это пламя перебралось к уху, приятная щекотка сменилась слабым покусыванием. Данте позволил себе прикрыть глаза от блаженства - всё равно ж ни черта не видно, хотя оно и к лучшему. Наверное. Так ему даже удалось представить себе Вергилия прежним: тем же невозмутимым заразой, но куда более тёплым и родным, чем сейчас. Если не видеть, а лишь чувствовать, то перемен как будто и вовсе нет, как будто всё по-старому, как будто семья… есть, и они едины. Губы брата потревожили поцелуями ключицы, спустились на грудь, пряди защекотали кожу, породив букет ощущений, которые прежде не казались Данте столь острыми. Он невольно застонал и непроизвольно дёрнул руками, но шёлковая лента выдержала напор, зато впилась в запястья, разнообразив впечатления ненавязчивой болью. Вергилий внезапно куда-то подевался. Отстранился? Но зачем? Когда одеяло медленно поползло вниз, всё встало на свои места. И вообще - встало. Данте впервые немного смутился. Раньше он видел брата и воспринимал их обоих как части целого, сейчас же видел как раз Вергилий, а как воспринимал - и думать не хотелось. Или даже впервые подумалось, что они оба могли совершенно по-разному относиться друг к другу. Лишившись прикрытия в виде одеяла, Данте вздрогнул, хотя вздрогнул куда сильнее от прикосновения к бедру ладонью. Чужая ладонь мучительно медленно поползла вниз, затем вверх, легла на напряжённый живот, чуть задержалась там и двинулась вверх. Какого чёрта? Во что это Вергилий решил поиграть? Самому Данте казалось, что выглядел он, скорее всего, нелепо с наволочкой на голове, связанными шёлковой лентой руками, совершенно голый при этом и с отменным стояком. Дурак дураком, не иначе. Горячим дыханием опалило кожу на груди, жадные поцелуи заставили Данте выгнуться всем телом и всхлипнуть от нарастающего возбуждения. Если бы ему сказали, что, лишившись зрения, можно так остро чувствовать, он бы не поверил. Причём его даже трогали не в самом уязвимом для ласк месте. Вергилий впервые что-то тихо произнёс, но Данте пропустил слова мимо ушей. Он мог слушать, но не слышать - звуки отказывались складываться во что-то осмысленное, они просто разбивались вдребезги, сталкиваясь с волнами удовольствия, переполнявшими тело. Каждая мышца будто звенела, и этот звон поглощал всё остальное. Данте сам раскрылся навстречу брату, хрипло выдохнул его имя, но себя не услышал. Как не услышал и собственный низкий стон, сопровождавший желанное единение. Зато ощутил в себе исчезнувшую пустоту и сменившую её наполненность. К чёрту правила и законы, потому что это не его брат, это он сам. Единый, как и должно быть. У них даже лицо одно на двоих, разве это недостаточное доказательство? Данте слепо вытянул связанные руки перед собой, повёл ими, коснулся наконец головы Вергилия. Через миг притянул к себе, заставив проникнуть в своё тело немного глубже, жёстче. Пускай будет больше льда, ему огня хватит, чтобы растопить любую глыбу. И он решительно подался навстречу брату, насаживаясь на твёрдый член. Ему просто необходимо было осознать это движение внутри - довести ритм до биения сердца, колотившегося в груди с бешеной скоростью, чтоб в унисон и даже быстрее, чтоб два тела слились в одно раз и навсегда. Он забыл про это, когда толчки стали резче. Каждый из них теперь отзывался ослепительной вспышкой даже перед закрытыми глазами. Хотелось ещё и хотелось остановиться. Сразу и то, и другое. Он боялся, что уже не выдержит, и боялся, что ему не хватит. Тело само выгнулось с силой, перестав ему подчиняться, содрогнулось раз, другой и ещё. Оглушённый, ошеломлённый, обессиленный и опустошённый, он почувствовал ещё несколько толчков внутри себя, а затем прожил секунды наслаждения брата. И Данте казалось, что всё вернулось, что всё будет, как прежде. Проснулся он один, аккуратно укрытый одеялом. Вергилий исчез, как и оранжевая лента, словно никогда их и не было. Но ведь были! На запястьях остались алые следы, а тело сладко ныло внутри и снаружи. И Данте с пугающей чёткостью услышал то, что сказал ему брат в перерывах между поцелуями ночью. Точнее, звуки в его памяти сложились в слова, а слова выстроились в осмысленную фразу. "Я пришёл, чтобы сделать тебя сильнее". Сначала он не понял, понял позже, когда в контору заглянул странный гость с разноцветными глазами, пожелавший получить его амулет. Вот тогда он осознал всю глубину пропасти, отделившей его от брата. И те перемены, что он отметил... Ему не показалось. Или показалось? Теперь, когда... ...алой лентой во тьме – кровь. И свист ветра в ушах. И уже неважно, успел или нет. И уже неважно, как долго придётся падать и как глубоко. Он пытался догнать своё отражение, свою тень, вторую половину себя. Он знал, какой грех совершил. И он знал, какова цена. Уже неважно. Разматывая клубок воспоминаний, он не сожалел ни о чём и пытался лишь дотянуться… …до отражения в зеркале, что тоже падало вниз. Между ними - холод Ямато, больше ничего, не считая кровных уз. Но ведь лишь эти узы имели значение - так было всегда. И Данте изо всех сил рванулся к брату, поймал в полёте и обнял так крепко, чтобы никто и ничто не могли разделить их. Если уж они падали в ад, то даже в аду они будут вместе. Тихий плеск где-то на краю сознания, словно шёпот горькой обречённости. И шумное затруднённое дыхание рядом, так близко, что… Данте с трудом приподнялся, освободив брата от своей тяжести. Рука покраснела от крови, всё ещё лившейся из раны на груди. - Сейчас… Сейчас… - бессмысленно бормотал он, пытаясь как-нибудь перевязать Вергилия. Глупо, конечно, от такого брат не умрёт, но остановиться Данте не мог, успокоился тогда лишь, когда соорудил подобие повязки из безжалостно разодранных на полосы рукавов плаща. Осторожно отвёл со лба Вергилия влажные пряди и вздохнул с облегчением. Ну вот, они вместе, как Данте и хотел, теперь можно вправлять родственничку мозги - бежать тут всё равно некуда, разве что в адские порталы, светившиеся вдали. И они оба не в том состоянии, чтобы бежать туда вот прямо сейчас и искать приключения на свои головы. - Всегда знал, что ты умный, но дурак. Вергилий промолчал, и глаза открыть не потрудился, мерзавец. Или, быть может, ему стыдно? Ну, мечтать не вредно. - Ты хоть подумал, что тебя могло разнести так же, как Аркама? - Не могло, - после долгой паузы тихо возразил Вергилий. - С какой вдруг радости? - Кровь. И я знал, что всё не так просто. - Ну и идиот. На кой тебе это вообще надо было? Чего тебе не хватало? - Силы. - Неужели? А я думал, что страшнее тебя зверя нет. Вергилий слегка поморщился, затем с трудом приподнялся и сел, прижав правую ладонь к ране на груди. - Ты всегда был недальновиден, - отрешённо отозвался он. - Ну так объясни мне, что я упустил из вида. - Отец. - Что? - Отец. Я не смог найти его. Если я не смог, значит, моих сил и знаний недостаточно, значит, надо больше. Это, - Вергилий подбросил в левой руке амулет с разрубленной цепочкой, - был самый простой и легкодоступный способ сделать нас… меня сильнее. Случайно оговорился? Или действительно думал о Данте всё это время? Скорее второе, чем первое, потому что никогда он ничего случайно не делал. - Отец погиб, - тихо напомнил брату Данте. - Он мёртв. Совсем. - Покажи мне его тело или хотя бы кости, - резко произнёс Вергилий. - И докажи, что это именно его останки. - За столько лет… - Он жив, - упрямо наклонив голову, отчеканил упрямый дурак. - И он зовёт меня. Я слышу его всё время, слышу его голос здесь… - Пальцем Вергилий коснулся виска. - Знаешь, слышать голоса в голове - дурная примета, и она означает, что с головой не всё в порядке. - Ладно, с головой не всё в порядке, и что это меняет? Я слышу его зов, значит, я должен идти. Данте прикрыл глаза ладонью и тяжело вздохнул. Его как раз посетила восхитительная мысль: врезать Вергилию по больной башке, закинуть безвольную тушку на плечо и отволочь в какое-нибудь местечко, откуда тот выбраться не сможет, пока мозги на место не встанут. Голос он слышит, видите ли, в своей садовой голове! И из-за этого голоса едва не угробил целый мир! Да уж, братик на мелочи не разменивается: если психоз, то глобальный, если убивать, то вообще всех, если отца спасать, то прямиком в ад не знавши броду. Милейшее создание. Данте, конечно, думал всякое, но такой бред ему и не снился. Аркаму, как видно, тоже, ведь если б понял, с кем связался, сбежал бы впереди собственного визга. - Никуда не пойдёшь, хватит уже, - решительно отрезал Данте. Перспектива гоняться за Вергилием и дальше его как-то совсем не вдохновляла. Ну вот вообще никак. - И ты ранен. - Ерунда, уже заживает. Рана действительно перестала кровоточить. Данте внимательно осмотрел её, наклонился и легонько прикоснулся губами, словно надеялся так искупить свою вину за этот удар и за те слова, что сгоряча бросил брату в лицо, разбив на миг их единство. Вергилий отстранился немного, и Данте виновато опустил голову, хотя, наверное, глупо чувствовать вину после того, как накануне Вергилий продырявил его шкуру, пришпилив к плитам мечом. Прохладными пальцами, испачканными кровью, Вергилий поймал его подбородок, и он посмотрел на брата. Ни один больше ни слова не произнёс - своим губам они нашли лучшее применение. Желание единства в который раз оказалось сильнее желания убить или победить, а узы крови сильнее оков ненависти. И Данте всегда сомневался, что Вергилий вообще хоть когда-нибудь его ненавидел. В конце концов, это именно Вергилий придержал руку и промедлил с ударом, а не Данте. Многозначительно в свете того факта, что скорость - сильная сторона как раз Вергилия. Вот и сейчас - так быстро… Данте запрокинул голову, наслаждаясь пылкими ласками, а потом и вовсе привалился спиной к гранитному валуну и позволил Вергилию коленом раздвинуть ноги. Данте безотчётно цеплялся пальцами за плечи брата, стягивая с него плащ, потом возился с брюками - своими и Вергилия. Вергилий действовал торопливо и жадно, словно оголодал за то короткое время, которое они провели в бессмысленной войне друг с другом. Данте задохнулся от неожиданности, когда Вергилий толкнулся в него резко и жёстко. Спиной Данте проехался по граниту, по коже скатились капли крови, проступившие из царапин. И чёрт с ними. Данте обнял брата и приник к нему так тесно, как только возможно, прикрыл глаза и прошептал какую-то глупость. Наверное, это была именно глупость - он не помнил. А после он пристально смотрел в лицо Вергилию и мысленно повторял, что это его собственное лицо, просто ему не нужно зеркало, чтобы видеть себя. Ему вообще ничего не нужно, только чтобы где-то рядом в этом мире был Вергилий. Пускай не с ним и не в нём, но чтобы был. И сейчас не кто-то другой брал его тело, а он сам отдавал - себе же. И его пальцы блуждали не в чужих волосах, а в собственных. И ему просто казалось, что он слышал два дыхания, а на самом деле оно одно. Одно на двоих, а двое - едины, вот так правильно. И то, что прежде он считал грехом, вдруг просто перестало таковым быть. Проснулся он в одиночестве. Как всегда. Одеяло ему заменил плащ, заботливо накинутый на плечи. Брат же исчез вместе со своим проклятым мечом, а адских порталов стало на один меньше. Ушёл. Ушёл вслед за голосом, что звал его. И даже близость Данте его не удержала. Вергилий любил отца, Данте прекрасно это знал, но никогда не задумывался, насколько крепка связь между отцом и старшим братом. Наверное, только теперь и понял, что всё время брат шёл по тому же пути, что и Спарда. И если это так, оставалась надежда - ведь когда-то один из величайших демонов сделал свой выбор в пользу смертных. Быть может, Вергилий однажды тоже сделает свой выбор, и, быть может, его выбор станет таким же. Данте хотелось верить в это - и он верил. А оковы ненависти… Их он придумал сам, придумал для себя, ведь так было легче идти против Вергилия. Однако оков, которые смогли бы удержать брата, нет. Их не существует. А значит… Значит, Вергилий всегда будет возвращаться сам и по собственной воле - к нему, потому что другого дома у Вергилия просто нет. Есть только Данте - сразу и дом, и семья, и… любовь?