Стайлз сам

Прошло два месяца со смерти Клаудии Стилински. Ной проводил почти всё своё время на работе, так как нужно было оплатить долги за лечение и пребывание жены в больнице, а также всё ещё необходимо было содержать дом и сына. Только вот с последним он виделся теперь крайне редко: оставлял деньги на завтрак, обед и ужин, иногда покупал что-то на вынос и забивал этим холодильник. Еда в том, кстати, кончилась с неделю назад. Стайлз хмуро смотрел в пустые недра, будто это холодильник был виноват в прожорливости своих хозяев. Отец приехал домой где-то в три утра, оставил денег на обед и ужин или обед и завтрак, сложно было понять. Стайлз одёрнул себя, когда заметил, что снова чешет руку, уже почти разодрав её до крови. Конечно, это было неплохим способом вернуть концентрацию – боль помогала вспомнить, что у него есть одно определённое дело, но отсутствие аддерола всё же изрядно портило жизнь. Таблетки закончились примерно три недели назад. Тогда он решил, что и без них справится. Потому что папа много работал, и беспокоить его из-за того, что одному Стайлзу таблетки не выдали, не хотелось. Последствиями оказались боль в теле и полное отсутствие сосредоточенности, но он был уверен, что справится. Так что и сейчас просто закрыл холодильник, потянул вниз рукава чёрной толстовки с эмблемой Бэтмена на груди и пошёл наверх. Они не разувались дома, потому что полы никто так и не мыл с похорон. Стайлз тихо приоткрыл дверь в бывшую комнату родителей, в которой Ной спал без задних ног, увязший в запахе алкоголя. Это заставило поморщиться и еще раз убедиться, что он собирается поступить правильно. Сразу после, когда отец начал пить каждый день, Стайлз выхватил у него бутылку из рук и вылил в раковину её содержимое. Он думал, что его ударят за такое, и приготовился морально, но вместо этого отец только вздохнул, забрал опустевшую бутылку и потрепал его по голове. В тот вечер к алкоголю он больше не прикоснулся. Но это было давно. Сейчас же Стайлз осторожно подошёл к висящим на стуле штанам и достал оттуда кошелёк, затем деньги. Утром в воскресенье легче воплотить задуманное, так как людей должно было быть меньше. Тихо выскользнув из комнаты, он проверил карманы на дырявость, спрятал туда деньги и вышел из дома, перечитывая на ходу список покупок и постоянно перескакивая с пункта на пункт. Это не могло быть сложнее решения задач по математике перед всем классом у доски. Хотя в тот раз вышло неловко. Учитель даже хотел вызвать отца, потому что для простого уравнения Стайлз воспользовался решением класса девятого вместо подходящего для третьего. Тогда он сказал, что просто любит математику, поэтому и выучил такой способ. Не мог же он признаться, что в последние месяцы своей жизни мама принимала его только когда он решал сложные математические задачки. Вот и молчал, пока сильно не отвлёкся и не забыл проследить за тем, что написал. Ответ получился, конечно, правильный, но решать еще раз всё равно заставили. Все отличники класса были готовы его тогда сожрать, и это оказалось страшно. Если подумать, тогда же учитель чуть не заметил царапины на запястье, потому что Стайлз начал царапать себя, чтобы сосредоточиться. В любом случае, теперь ему грозил переход в группу продвинутой математики, а это никогда не входило в его планы. Потому что значило бы, что придется оставить хоть немного знакомых ему одноклассников, Скотта и других ребят. Такого не хотелось. Стоя с корзиной посреди магазина, Стайлз вернулся к своему делу и попытался отметить купленное, чтобы подсчитать сколько именно на это уйдёт денег. Он намеренно не стал брать тележку, собираясь заранее разобраться, насколько много действительно сможет унести, а что придётся взять в другой раз. Даже выделил цветными маркерами продукты разной степени важности, а потом ещё по тяжести. Корзинка была лишь наполовину полной, список зачёркнут и вовсе на треть, но самое важное из него уже собрано. Конечно, Стайлз ловил на себе взгляды – маленький ребёнок без родителей вызывал интерес. Оправдываться же, что его отец в машине или вроде того, пока его никто не спрашивал, он не спешил. Это выглядело бы подозрительно, а так можно было подумать, что ребёнок просто пошёл, совсем взрослый, вперёд. Возможно, будь у него какой сталкер, которого можно было бы выдать за заботливого отца, получилось бы лучше. Хотя нет, сталкер никогда не стал бы хорошим вариантом, даже в таком случае. Проверив цены, Стайлз посчитал в голове, что выходило и укладывался ли он в намеченную сумму. На всякий случай пересмотрел ещё варианты, что стоит взять вместо того, что уже было в корзинке, и в состоянии ли прихватить что-то ещё. Несколько секунд постоял, смотря на лежащие прямо перед глазами шоколадки, затем покачал головой и начал выкладывать продукты на ленту. Корзинка получилась довольно тяжёлой, но Стайлз разложил покупки так, как обычно делала мама – поровну в два пакета, чтобы разделить вес. Стоящая сразу за ним в очереди женщина с тёмными прямыми волосами внимательно наблюдала за этим. Неприятное внимание, но он успешно делал вид, что не замечает её. – Может, тебе помочь? – всё же спросила она, когда продавщица упаковала всё купленное в пакеты, решая проблему с тем, как Стайлзу пришлось бы делать это самому. Обычно в этом магазине покупатели должны сами складывать, но давно не стриженный, в одежде на несколько размеров больше нужного, он, видимо, вызывал жалость. Где-то в голове сформировалась мысль, что если так заглянуть в магазин, и ему будет не хватать на что-то денег, то либо сердобольный кассир отведёт глаза, либо кто из стоящих в очереди заплатит. Правда возникала другая проблема – социальные службы. Перед глазами сразу всплыли заголовки местных газет, желающих скандалов – «помощник шерифа пренебрегает своим несовершеннолетним сыном, таким ли людям мы готовы доверить нашу безопасность?!» – и возможный исход, где кто-нибудь вроде оппонента нынешнего шерифа использует это, чтобы победить на выборах. Стайлз понял, что слишком долго молчал, поэтому натянуто улыбнулся. – Нет, не волнуйтесь, папа ждёт в машине на парковке, – женщина не выглядела убеждённой, но он уже поспешил сгрести сдачу в карман, перехватить поудобнее свои пакеты – разделённое на два содержимое корзинки действительно оказалось легче – и бодро зашагать к выходу. Стайлз услышал, как кто-то из постоянных покупателей, который даже если не знал его лично, то, как минимум, видел и помнил его мать, сказал что-то про смерть Клаудии, умильно похвалив мальчика за самостоятельность. Он подумал, что через несколько недель, умиление сменится на грусть и что-то вроде «у этого ребёнка странные методы примирения с трагедией», но сейчас это не имело значения. Нужно было добраться домой. Автоматические двери не всегда реагировали на него, из-за чего слишком легко было в них влететь. Отойдя назад, Стайлз снова попробовал, и система наконец-то признала его за человека, позволяя выйти наружу. Тихие шаги прямо за собой он услышал только когда отошёл довольно далеко от магазина. – Мне казалось, парковка в другой стороне, – сказала та самая женщина из очереди. – Его машина на другой парковке. Которая перед нашим домом, – Стайлз передёрнул плечами, вызывая у неё слабую улыбку. – Меня зовут Талия, мы немного были знакомы с твоей матерью, – это заставило подозрительно покоситься на женщину, потому что он не помнил, видел ли её на похоронах или нет – слишком много людей, лиц, эмоций. Поэтому лишь пожал плечами. – Вы могли высказать свои соболезнования на похоронах, сейчас можете съездить к ней на кладбище и пообщаться там, – почти прошипел Стайлз, ускоряя шаг. Эта «Талия» ему не нравилась, что-то в ней было такое – в уверенно расправленных плечах, в лёгкой и тихой походке, во взгляде. Хищное, из-за чего хотелось на неё шипеть и рычать, чуть ли не кидаться. Правда, что-то похожее на здравый смысл подсказывало ему, что это далеко не естественная реакция на опасность. – Мы не были знакомы достаточно хорошо, чтобы я приходила к ней на могилу, – пожала плечами Талия. – И всё же давай я тебе помогу донести пакеты, твой отец ведь сейчас пьян, лежит в своей комнате и даже не знает, что ты взял у него деньги, – Стайлз остановился и приоткрыл рот, удивлённо распахнув глаза. Улыбка, полученная в ответ, должна была быть мягкой или хотя бы ободряющей, но получилась слишком хищной. А может это он сам уже себе накрутил. Так что оставалось только быстро закрыть рот и посмотреть как можно более хмуро и серьезно. В горле встал ком от страха: эта «Талия» могла быть из социальной службы. – Нет, спасибо, я разберусь со всем сам, мне не нужна ваша помощь. Вообще ничья не нужна, – кинул Стайлз, быстро уходя в сторону своего дома, не заметив, как Талия вздохнула и слабо покачала головой. Он пожалел, что не смог взять велосипед, ведь у него не было корзинки, чтобы положить свои покупки туда, это было бы настолько проще. Сесть и доехать. Особенно в горку. И никто бы не успел ничего спросить. Дверь легко поддалась, и Стайлз тихо прошёл на кухню. Тихо в его исполнении было на уровне «случайно хлопнуть дверью, закрывая её» и «запнуться о ковёр в гостиной, при этом ударившись о кресло». Но ничего не разбилось, а отец наверху не проснулся, так что получилось неплохо. Первыми он вытащил из пакетов порошок и кондиционер. В последнее время они стирали в местной прачечной, потому что не было сил и времени разбираться ещё и с этим. Но ничего, стиральная машинка в подвале не казалась самой страшной вещью в этом доме. А вот лестница в подвал – да. Как и он сам. Лампочка там тоже перегорела. Прикинув свои варианты, Стайлз закрыл дверь, ведущую в подвал, и поставил свою добычу рядом с ней. Нужно было как минимум сходить взять фонарик. Как максимум – записать в новый список лампочки. Но для начала посмотреть сколько уже перегорело по дому и спросить у отца, какие именно нужны для разных разъёмов. Быстро записав это в блокнот, который иногда использовался для важной информации и рабочих звонков, Стайлз вернулся к своим делам. Он разложил покупки: две замороженные овощные смеси в морозилку, одну, с рисом, оставил на тумбочке, наггетсы тоже. Молоко – в холодильник, спагетти – в ящик наверху. На большее не хватило сил. Закончив, Стайлз взял смесь, внимательно читая, как её готовить. Он включил плиту, поставил сковородку, налил туда масла так, чтобы на дне всё было заполнено тонким слоем. Вздохнул, морально готовясь. Ему еще никогда не приходилось готовить что-то сложнее хлопьев с молоком. Ну что же, пришло время научиться. А дальше всё пошло наперекосяк. Оставалось только порадоваться, что у них не была установлена противопожарная сигнализация, иначе бы она уже кричала. Стайлз открыл окна и закрыл дверь, пытаясь выветрить едкий запах и дым. Еда, как ни странно, еще не подгорела, но откуда-то появилось много пара, масло брызнуло во все стороны, а сам он обжёгся о край сковороды. Дальше лучше не стало. Открывая пакет, он умудрился проехаться по пальцу ножом. Окном прищемил другой, потянувшись за аптечкой – ударился коленом о тумбу. Выводы были неутешительными: Стайлз + кухня = катастрофа. Вот только еда получилась нормальной. Насколько это возможно, конечно, когда часть всё же подгорела, а другая ещё была холодной. Но не ледяной, так что Стайлз признал это успехом. Правда, наверняка всё пропахло дымом. Поэтому он не очень удивился, когда услышал тяжёлые быстрые шаги, спускающиеся по лестнице. Почти в панике осмотрелся, решая, не совсем ли беспорядок на кухне, но, по сути, даже ничего не развалил. К горлу всё равно подступила паника. А вдруг он сделал что-то плохое? А вдруг его накажут? Несмотря на то, что его никогда действительно не наказывали, Стайлз весь сжался от страха. Ной в гостиной налетел на кресло – попробовал бы кто-то сказать, что неуклюжесть у них не семейное – и вбежал на кухню, в ужасе глядя сначала на сына, затем на сковороду, а потом осматривая кухню в целом. Стайлз хотел сбежать, но остался на месте. Правда, когда между ними на несколько секунд повисло молчание, он едва не пожалел, что не успел выпрыгнуть через окно. – Пап, у нас кончилась еда. Поэтому я взял у тебя из кошелька сотку и сходил в магазин, сдача и чек на столике, но я купил только нужное и сколько мог унести. Ещё, помимо еды, взял порошок и кондиционер, потому что у нас дома хорошая работающая стиральная машинка, правда, в подвале не горит лампочка, и ещё в паре мест не горят, но я не знаю какой нужен разъём, и ты говорил не трогать электронику и провода и не вкручивать ничего самому точно, – Стайлз видел, как папа становился всё более грустным и разочарованным, поэтому продолжал говорить, быстро, почти не вдыхая, чувствуя, как становится больно в груди. Он понимал, что, скорее всего, это паническая атака, но не мог остановиться. А раз с этим нельзя было ничего сделать, то можно было игнорировать. – У меня закончился аддеролл, я пытался сходить к врачу и взять сам, но без тебя его не выдают, – Стайлз знал, что снова чешет руку, понимал, что в этот раз раздерёт до крови, видел взгляд папы, но слова лились дальше. – Я ходил в магазин ниже по улице, ну тот, где обычно закупались с мамой, когда ты был на смене. А вместе мы всегда ездили в большой супермаркет, и я там постоянно терялся, но этот магазин маленький, и он близко. – Он даже не почувствовал, как порвал кожу, скорее понял, что кровь идёт, когда пальцы заскользили. Отец крепко сжал дверной косяк, опуская взгляд. Стайлз судорожно вздохнул. Его теперь ненавидели, нужно было замолчать. Но он не мог себя заставить. – Знаешь, в больших магазинах цены ниже, чем в маленьких, это потому что они закупают огромными порциями и могут себе позволить максимально снижать цены, – отец вдруг оказался совсем рядом, усаживаясь перед ним на колени, и потянул к себе руку, рассматривая её. Стайлз замолчал и, наконец-то, перевёл дыхание. Отец некоторое время осматривал его ладони и запястья, затем судорожно выдохнул и притянул к себе, крепко обнимая. Стайлз замер. Он хотел было обнять в ответ, но вспомнил, что руки всё ещё были в крови, поэтому, наверное, не стоило. Запах перегара неприятно бил в нос. Затем послышался ещё один судорожный вздох, и его прижали к себе чуточку крепче. Они оставались в такой позе некоторое время, пока отец не отодвинулся, положив ему руки на плечи и разглядывая будто в первый раз. – Прости меня, Стайлз, прости меня, – тихо и разбито проговорил Ной. – Прости, я, мы… – Он умолк, не зная, что сказать. Ной никогда не умел выражать свои чувства, не словами, а сейчас перед ним стоял девятилетний ребёнок, его ребёнок, которому, по сути, нужны не извинения, а отец. Отец который отвернулся от него до такой степени, что ему пришлось пойти в магазин самому, подойти к плите и, самое ужасное, жить без необходимых лекарств. Это действительно было самым ужасным, с учётом их состава. Ной только удивился, как ничего не заметил. Хотя это, если подумать, было просто, он постоянно пропадал на работе, а когда приходил домой, сидел в гостиной перед телевизором, смотрел сериалы про копов или ещё что. Его ребёнок только здоровался, ужинал и уходил в свою комнату. И до утра он его не видел. А иногда не видел и утром. Но Стайлз тоже потерял близкого человека. Мать. Ной снова прижал его к себе, чувствуя, что теперь его всё-таки обняли в ответ. Магически ничего лучше стать не могло, но он чувствовал, что его будто выдернули из того бессмысленного и раздавленного состояния, в котором он прозябал с момента гибели жены. Достаточно, чтобы он захотел выбраться, по крайней мере. – Ты молодец, – Ной улыбнулся, потерев большими пальцами плечи Стайлза. – Давай сейчас мы поедим, а потом уберёмся дома? И съездим в супермаркет, купим лампочек и что там у тебя ещё было в списке? – Тот некоторое время с подозрением смотрел на отца, но кивнул. Магически лучше после всего произошедшего стать не могло, несколько лет они жили в подвешенном состоянии из-за болезни Клаудии, потом их разбила её смерть. Такое не могло забыться за несколько мгновений, но Ной понимал, что ему нужно хотя бы попытаться взять себя в руки. Даже не попытаться – встать и сделать.