Его любовь.

— Признаться честно, даже не представляю, с чего начать мой рассказ, - я пригубил виски и поставил стакан на обшарпанную поверхность стола. В пабе сейчас было немноголюдно и можно было спокойно побеседовать. Да и давно мы собирались. – Начну, пожалуй, с того, что ваш сын придурок и встречаться с ним поначалу было совсем нелегко. Началось все до ужаса просто и обыденно. Он ведь съехал тогда из мэнора, жил в какой-то маленькой квартирке на Лютном. Так себе местечко, признаться честно. Ко мне не липли лишь из-за ярко-алой мантии, ну, вы в курсе. Пришел, постучался. Открыв дверь, он опалил меня привычным взглядом, полным ненависти и отвращения. Но было что-то еще в нем. В вашем сыне. Он совершенно запустил себя. Раньше ведь какой? Аристократичный, беленький, тонкий и… прекрасный, да, вы же знаете. — Можно на «ты», - перебил меня Люциус. — Ну да, так вот… Он, наверное, пропустил меня в квартиру только благодаря аврорскому значку. Без него бы наверное и на коврик преддверный ступить не позволил. — Че надо, Поттер? – с первого взгляда бросились и потрепанный интерьер, и его недельная щетина, и банки-коробки и прочий мусор, разбросанный по полу и перемешанный с бутылками из-под дешевого пойла. Я ничего не сказал ему в ответ. Повинуясь какому-то внутреннему позыву, просто обнял его. Конечно, он брыкался, отбивался, но на нем, как на быке – продержался минуты три и он перестанет тебя сбрасывать. Примерно через три минуты он обнял меня в ответ, сжал мантию на моей спине в худых руках и заревел. Не заплакал, нет, это был натуральный рев, в голос, со слезами и соплями. Мы простояли так минут пятнадцать, я успокаивал его, как мог, но я в этом не профессионал. Взял на руки, хотя он и не был пушинкой, пусть и похудел и осунулся, и понес в ванную. Там отдраил до белизны его светлые волосы, сам сбрил ему щетину и отнес в постель. Он сразу вырубился, а на следующий день просто не стал прогонять. Потом перевез к нему вещи, о сущности наших отношений не было ни слова, просто жили. Просто сосуществовали. А потом начался Ад… В горле пересохло, и я потянулся к стакану с Огденским. Выпив до дна, попросил налить еще и украдкой вытер выступившие на глазах слезинки. Люциус больше не перебивал и внимательно слушал. Его можно было понять, ведь сына он не видел с самого суда над Пожирателями. Драко просто собрал вещи в чемодан и ушел на съемную квартиру. Связь с родными не поддерживал совершенно. — Так вот… Едва ли я помню травологию. Всю свою учебную жизнь я любил лишь ЗОТИ, разбирался в ней, а позже и жизнь связал с ней же – пошел в аврорат, но первый мой "подвиг" был связан с дьявольскими силками. Пожалуй, это то единственное, которое я ярко помню. Силки боятся солнечного света. Силки, что оплетали меня, тоже боялись света. Наверное, поэтому Малфой ненавидел, когда я уходил из дома надолго. Сам он вел жизнь почти отшельника, никуда не выходил и варил сложные зелья на заказ. Но, надо сказать, начал он это делать только потому, что я сказал однажды, что денег на квартплату в этом месяце не хватает. Это его словно отрезвило, Малфой же он, в конце концов. Свел его с несколькими поставщиками Мунго, а дальше он уж сам. Сейчас почти огромный бизнес выстроил, но тогда все было, конечно, скромнее. Работа аврора, понятно дело, что не легкая. Но вот Драко этого не понимал. Мантии у авроров алые знаешь почему? Чтобы крови не было видно. Малфой не понимал, что прийти заполночь с парой пятен крови на одежде и заживленной уже раной – дело привычное, обычное и совершенно обыденное. Ох, как он кричал тогда, лупил мне пощечины, требовал, чтобы я не смел идти напролом, вопил о комплексе «Героя». Пытался как-то, помню, не выпускать меня из постели. Просто держал и не выпускал, но когда я сказал, что надо идти на работу, устроил скандал. Не любил меня Драко на работу выпускать, в общем. И я сначала думал, что он волнуется, но дальше – хуже. Была с Роном традиция – ходить по пятницам после работы в бар. Пропустить по стаканчику, обсудить работу, поговорить за жизнь. Драко запретил и это. Позже я заметил, что он против всех моих перемещений за пределы квартиры. Дошли мы до того, что еду заказывали на дом, в магазин он не пускал. Сейчас-то я понимаю, что он, наверное, боялся, что я просто с концами уйду и не вернусь. Я потерял сон. Грудную клетку будто что-то сдавливало. Его любовь была, словно дьявольские силки. Он не давал дышать, не давал убежать. Держал рядом, но не подпускал близко. Я умирал от любви и нехватки дыхания, но ему было наплевать. Мы тогда не целовались, не занимались любовью, порой, даже не разговаривали сутками. Просто жили вместе, иногда спали в одной постели, тесно переплетая ноги и руки. Дышал я на работе, но как только нога моя ступала в нашу квартиру, грудь вновь сдавливали они. Силки дьявола. Моего личного дьявола по имени Драко Малфой. Я словно начал таять. Рон перестал со мной общаться по этой причине. Сказал, что Малфой тянет из меня все соки, что я становлюсь безвольной тенью самого себя. А я просто шел обратно, к своему Малфою. Тогда я не имел уже воли, не имел свободы слова. На моей шее был тугой ошейник, который не ослаблялся никогда. Долго не мог привыкнуть к нехватке дыхания, а когда привык... Он прогнал, дав мне, по его словам, "свободу". — Убирайся, — сказал он, встретив меня на пороге. Я только вернулся с очередного рейда, хотел обнять его и просто посидеть так чуть-чуть. А он сидел на пороге, на моих чемоданах, и явно ждал не первую четверть часа. Я обомлел, не знал, что сказать. Упал ему в ноги и, захлебываясь, просил не прогонять. Он швырнул в меня парочкой заклятий, и я вылетел из нашей квартиры, словно пробка из шампанского. Несколько месяцев отсиживался на Гриммо. Никуда не ходил, пил, почти не ел. На работу было абсолютно плевать, хоть и приходили ко мне и Кингсли, и Рон, и кто только не приходил. Критчер выкручивал себе уши и вопил, что я скоро умру, последний наследник рода и все такое. А потом… Я просто удивился, честно. Пришел Невилл, выбил входную дверь и кинул к моим ногам твоего, Люциус, обездвиженного сына. Малфой выглядел прямо, как в школьные годы. Холеный, подтянутый, посвежевший. Но так только на первый взгляд, глаза были под чарами гламура. Я сразу заметил, потому что они не блестели, как раньше. Под чарами, как потом оказалось, были красные и заплаканные. Он посмотрел на меня, ткнулся лицом в пол и покаялся. Оказалось, что Уизли, чтоб им провалиться, ткнули его в мое состояние. Рон пришел и попросил посмотреть, во что я превратился. Неделю Малфой меня изучал и понял, что я стал тенью самого себя. Чем-то безвольным, похожим на куклу или инфернала. И он решил, что без него мне будет лучше. — Идиот, я ведь душил тебя! Я отпустил, чтобы ты жил! – заклятие спало, но он все еще продолжал сидеть на коленях передо мной, обхватив мои ноги руками. Уткнувшись лицом в мои помятые брюки, он вновь рыдал, прямо как тогда, в первый раз. — Придурок, я давно уже умер. Тот я, неблагодарный, не видящий ничего, умер давно. А я не задыхаюсь с тобой, я не дышу без тебя, — я эти месяцы проговорил лишь пару предложений и голос был хриплый. Почти разучился говорить нормально, но я сел на пол рядом с ним и крепко обнял. — Та свобода без тебя, о которой ты говоришь, это лишь быстрый способ умереть. Не отпускай меня. Заткнись, возьми и не отпускай. И он взял. Невидимый ошейник вновь сомкнулся на моей шее, но, сколько бы он не натягивал поводок, дискомфорта я не чувствовал. Я, словно преданный пес, бежал к ноге и ждал ласки. И получал её, да. Его любовь - она душит. Сильно, до слез, до полусмерти, я задыхаюсь и так его люблю. Он любил, как умел, умел не важно, но как есть. — А сейчас то что? Как оно, Гарри? – У Люциуса у самого глаза были на мокром месте, когда он слушал мой рассказ, как и у меня, поэтому мы подняли стаканы и, чокнувшись, выпили залпом. — А сейчас вот так, — я широко улыбнулся, одной рукой оттянул ворот на рубашке, обнажив голую шею, а второй указал за спину блистательного Малфоя Старшего. Тот обернулся и увидел стоящего за спиной сына. — Здравствуй, отец, — они обнялись, а потом сели вместе за стол. Мой Малфой ко мне рядом, позволяя себя обнять, а мой свекор напротив нас. – Как поживаешь?