Колыбельная

Непонятная возня на кровати вырывает Отабека из полудремы. Он медленно, лениво открывает глаза, бессмысленно глядя в темноту комнаты. Сонный мозг соображает туго. Алтын поворачивает голову в строну и, сощурившись, в темноте комнаты, слегка освещаемой светом тусклых уличных фонарей, различает комок, ворочающийся, шуршащий и тихо что-то бормочущий, предположительно, ругательства. Юра. Отабек протягивает руку, кладет ее на одеяльный ком и легонько шевелит его. Юра вскидывает голову, — Отабек не видит, а понимает по шелесту наволочки и движению воздуха. — Юр, что случилось? — все еще сонно, невнятно тянет Отабек. Странное оживление прекращается, наступает минутная тишина. Наверное, Юра сейчас мысленно ругает себя за то, что разбудил Отабека, и старается не издавать звуков вообще. Слышно, как шумят настенные часы, отсчитывая секунды. Юра устало-обреченно вздыхает, быстро поворачивается лицом к Отабеку и раздраженно шепчет: — Я не могу уснуть. Одной из самых скверных проблем Юры стала невозможность быстро уснуть. Она появилась совсем недавно — кажется, пару недель назад. И, как думается Юре, из-за постоянных тренировок и волнения перед слишком важным и ответственным выступлением. Как пишут умные люди в интернете, во всем виноваты стресс и волнение. Голова просто забита, заполнена до отвала мыслями. Они всегда разные, но всегда мешающие уснуть. Зачастую все о неудачных моментах на тренировках, за которые приходилось выслушивать длиннющие нотации Фельцмана; изредка о том, что будет, если он завалит свое выступление? Как к этому отнесется Яков, дедуля, Бека — все. Еще к мыслям прибавляется жуткая усталость и мышечная боль. Нет, не та приятная усталость, после которой ужасно хочется спать. Эта усталость проявляется такой сильной болью во всем теле, что его хочется бросить с высоты, разорвать на куски, — сделать все, лишь бы она прекратилась. Обезболивающее иногда помогает, иногда — нет. От этого еще хуже. Перед сном Юра выпил пару слабеньких таблеток, толку не так много. Сильная боль вроде прошла, но легкая, тягучая — самая мерзкая — осталась. Алтын понимает, что Юре ужас как плохо, без слов. Они просто не нужны, когда живешь с человеком довольно долго. Хотя в последнее время был загружен не только Юра, но и сам Отабек, поэтому он не мог уделять Юриной проблеме времени столько, сколько нужно. Ему вдруг становится стыдно за свое, как он считает, позорное бездействие, почти равнодушие к дорогому человеку. Он ведь спокойно смотрел на то, как Юра глотает снотворное пачками! И двухнедельная бессонница совсем не мало, в его возрасте-то! Плисецкий уже как дней пять пытается отвыкнуть от снотворного и засыпать самостоятельно (не очень успешно, судя по его изможденному виду). Пытается перестать употреблять лекарства, чтобы не возникло сильного привыкания. Чтобы — как шутит Юра — не быть наркоманом. Ведь если эти таблетки перестанут помогать, будут нужны более сильные, а это уже зависимость. Отвыкать получается плохо, очень плохо, но он старается. Отабек помогает как может, только ромашковый чай, проветривание комнаты и спокойный досуг за пару часов до сна фигово помогают. Заснуть почти сразу, как раньше, не получается. На засыпание уходит слишком много времени. И это бесит, выводит, раздражает. Алтын опускает руку на пол, находит свой телефон. Пока они еще не купили удобные прикроватные тумбочки, поэтому телефон временно нашел свое место на полу. Включает. Яркий мерзкий свет слепит. Отабек, щурясь, смотрит на время. Почти два часа ночи. Выключает. Что-то недолго обдумывает, взвешивая все за и против. Удобнее поворачивается к Юре. — Ползи сюда, — тихо шепчет Алтын. Юра фыркает и, если бы не темнота, можно было бы разглядеть, как он недовольно закатывает глаза и втягивает щеки — старательно изображает гримасу легкого раздражения. Однако вскоре бросает эту затею: в темноте все равно ничего не видно. Какой смысл в гримасничестве и показе своих актерских способностей? Правильно. Никакого. — Зачем? — Буду пытаться петь тебе колыбельную, мама всегда так делала, когда я не мог уснуть долго — помогало, — отвечает Отабек. Ему и правда мама в детстве пела и это, пожалуй, самое лучшее воспоминание из детства. Тихий, мелодичный голос мамы, напевающий простые мотивы на родном казахском языке. После такой колыбельной маленькому Беке всегда хотелось спать. Он просто хочет попробовать сделать так же, как делала когда-то мама. Хочет помочь важному человеку. Как кажется Отабеку, самое отвратительное чувство — когда страдает родной человек. Когда ему больно, плохо. Тогда ничего не хочется, только бы помочь ему, хоть чем-то, хоть немного, и именно поэтому Отабек решается спеть колыбельную. — Мне? — удивленно спрашивает Плисецкий. По правде говоря ему немного не верится. Нет. Совсем не немного. Колыбельные ему в детстве дедушка не пел, Юра точно помнит, так что песни — это что-то новенькое. Дедушка читал или придумывал на ходу разные сказки. Интересные, забывные, поучительные. Это Юра помнит очень хорошо. Отабеку, честно признаться, лениво отвечать полными развернутыми предложениями, поэтому он просто кивает и притягивает Юру ближе к себе. Тот бурчит и пытается устроиться удобно возле Беки. Алтын усмехается, обнимает Плисецкого поперек талии. Утыкается носом в макушку, слегка ерошит кончиком волосы, вдыхает знакомый запах. Мяты. Плисецкий любит мяту, а еще кофе и корицу, лаванду. Поэтому пахнет от него почти всегда ними. Многочисленные флаконы, тюбики с гелями, шампунями, кремами (кожа Плисецкого в холода имеет одно противное свойство — обветриваться и шелушиться) уже давно заполнили большую часть полочек в ванной комнате. Отабек совсем не против. Ему нравится, как пахнет Юра. Алтын растягивает губы в почти широкой улыбке. Заботливо, нежно проводит ладонью по бокам, бедрам Юры, оглаживая. Это должно сделать болезненные ощущения в теле менее тянущими и болезненными. Слегка наклоняется к уху Юры. И тихо, едва различимо начинает петь что-то непонятное обычному русскому человеку, но отчего-то очень красивое: Әлди, әлди, балашым,  Әлдилейді анашың. Бесігіңе жата ғой, * Юра закрывает глаза, без усилий выбрасывает из головы ненужные мысли, позволяет песне проникнуть в сознание, усыпить, убаюкать. Мягкие поглаживания теплых рук помогают отвлечься от боли в мышцах. Тәтті ұйқыға бата ғой. Әлди, әлди, әлди-ау, Әлди, әлди, әлди-ау, ** Мозг, затуманеный пением, перестает соображать. Мыслей больше нет вообще. В голове остается только голос, тихий, тягучий, будто мед. Его хочется слушать еще и еще. Юра лежит, близко прижавшись к Отабеку, и чувствует, как грудь и горло его вибрируют от издаваемых звуков. Это ощущение чем-то напоминает мурлыканье лежащей на животе кошки, и Плисецкий расслабляется окончательно. Әлди, әлди, әлди-ау.*** Отабек допевает последнюю строчку, гладит полусонного, еще не до конца поддавшемуся власти Морфея, Юру по волосам. Целует в висок, отчего тот слегка вздрагивает, а после придвигается ближе. Алтын не считает своей заслугой то, что у Плисецкого все же получилось уснуть. Видимо, его организму и правда надоело бодрствовать. Но он все равно хочет еще пару раз попробовать убаюкать Юру с помощью колыбельных, пока все не вернется на круги своя. Пока Юра не начнет снова нормально засыпать. Пока не пройдут те слишком — по словам Юры — важные соревнования. Пока все не будет хорошо, в конце концов. Сейчас Отабеку хочется как-то заставлять засыпать Юру без лекарств. Врачи пока отменяются, потому что вести Плисецкого к ним смерти подобно. Но, если все только ухудшится или не улучшится в скором времени, Алтын сможет уломать Юрия на поход по врачам. Отабек целует Юру в открытое плечо и аккуратно поправляет сползшее одеяло. Крепче и удобнее обнимает Плисецого и, счастливо улыбаясь, засыпает. До утра еще много времени. За окном шумит холодный дождь, он громко стучит по оконному стеклу, словно продолжая мотив колыбельной. Завывает ветер, сильными порывами срывает пожелтевшую листву с деревьев, небрежно бросает на мокрую землю, асфальт, устилая дивными разноцветно-мокрыми коврами.