Противная, как и ты.

      — В смысле, не хочешь? — Сделав серьезную мордашку и уперев кулаки в бока, спросил он, — Есть слово «надо», Маринетт!       — Ну, а я не хочу! Она горькая! — На повышенных тонах заключала девушка, а после и вовсе отвернулась, надувая губки и скрещивая руки на груди. Где-то с неделю юная Дюпон-Чен скрывала свою простуду, оправдывая это примерно тем, чтобы кота не волновать, да и Париж не подводить; но от зорких зеленых глаз ничего не укроешь, ведь так? Особенно, когда падаешь с крыши многоэтажки в обморок от жара под сорок. Кот тогда чуть ли сам не упал в беспамятство, благо взял себя в руки, успев подхватить девушку в костюме в горошек. А после заставил сходить к врачу, мало ли чего. Но Врач Маринетт не обрадовал: сказал, что ангина — дело серьезное — назначил кучу медикаментов и постельный режим, так что Бражнику со своими акумами придется подождать, поняла Мари, после вынесенного приговора доктора.       Все бы хорошо, она никогда не жаловалась на большое количество лекарств, ибо хворать слишком часто — это как раз было про нее. Все же сражаться в одном тоненьком костюме в любую погоду, будь то снег или град, — было для нее привычным делом. Но… вот было одно «но».       — Ну горькая она! Не хочу! — Маринетт, как маленькая девочка, бегала от Адриана по довольно большой кухни съемной квартиры. Начать совместную жизнь решились они недавно, но Адриан намучился с ней за это время знатно. Если бы он знал, какой Маринет ребенок — во век не согласился бы снимать квартиру с ней. «Как она могла спасать Францию так бесстрашно, когда не может справится просто с домашней бытовухой?» — думал Адриан, когда дама с двумя хвостиками, чуть ли не плача, просила убрать эти чертовы таблетки, которые Агрест держал перед самим носом девушки. Но как бы не отнекивался Адриан, ему все же нравилась эта ее неуклюжесть. Ему доставляло некое удовольствие чувствовать себя сильнее его Леди, да и Дюпон-Чен против не была.       — Окей, сделаем по другому. — В его блондинистую голову приходит «гениальная», как он сам думает, идея. Усадив зареванную Маринетт на кухонный стол, придерживая ее за талию одной рукой (а второй — беря в рот эту несчастную таблетку) он запивает ее водой, но не глотает, держит всю эту горьковатую смесь на своем языке. Сначала смотрит на краснеющую Маринетт, которая, наверное, уже просекла фишку и осознала то, что хочет сделать Адриан. Она смотрит на него заинтересованно, по-видимому, ждет действий, не рыпаясь. Адриан расценивает это все как соглашение и, накрывая ее вторую руку своей, нежно прикасается мокрыми губами к ее сухим, а потом вливает лекарство в ее рот. Маринетт, конечно, хмурится, но все равно остается довольна, отстраняясь, улыбается и говорит:       — Ты слишком сладкий, даже горечь перебил, — как-то по-детски выставляет руки за обнимашками и тянется к Агресту.       — А ты такая же противная и мелкая, как эта таблетка. — Говорит это все в шутку, хитро облизывает губы и поддается в ответ за новой порцией ласки.