Личное

Вопросы сыпались, как горох. Читать не успеваешь — а уж отвечать. А они еще и обижаются. «Во сколько лет девочке нужно лишаться девственности?» «Ты шипперишь Земфиру и Литвинову?» и вот что на такое отвечать? Впрочем, это еще цветочки. «Костя влюблен в тебя?» «Вы встречаешь с Костей?» «А куда вы уехали с Костей из готзала?» «Сколько раз Костя приглашал вас на свидание?» «Ты рассказала Косте про Гецаровых?» Егорова закрыла лицо руками, в отчаянных попытках скрыть подступающий приступ смеха или истерики. Нет, это невозможно. Они сегодня, что с цепи сорвались? Чуть ли не каждый вопрос про Костю! Костя, Костя, Костя. Голова идет кругом! Как это выдержать?! Хоть в эфир не выходи. — Послушайте, я не буду осуждать с вами свою личную жизнь! Наверное, получилось громко. И палевно, черт возьми. Оказывается, быть «звездой» не так-то просто. И скрывать свои звездные секреты тоже. Секреты. С каких это пор они появились у нее? Да, появились! С тех самых, когда первый раз увидела его среди коллег по новому, восемнадцатому сезону Битвы экстрасенсов. С первого насмешливо-доброго взгляда с первой незначительно-банальной, адресованной ей фразы. Долго и упорно девушка старалась гнать от себя эти глупые, пустые мысли: как-никак, она же не пятнадцатилетняя девчонка, чтобы кидаться на первого попавшегося смазливого мальчика. Хотя, назвать его «смазливым» и тем более, «мальчиком» не поворачивался язык. Он был мужчиной. Статным, импозантным. Сильным. Влекущим, как магнит. Заставляющим сердце трепетать, словно птичка в лапах у коршуна при одном виде Гецати, а взгляд смотреть, смотреть, до слепоты — до неловкой встречи с его спокойным, как скала взором. Наверное, это была реакция любой нормальной женщины перед привлекательным мужчиной. Особенно, обделенной вниманием противоположного пола в последнее время. Да. Слава, поклонники — ничего, скоро все изменится. Закончится. Переболит. Нет. Ни фига! Все становилось только хуже. Сложнее. С каждым новым испытанием, на котором был он. С каждым эфиром — где снова не обходилось без вопросов о нем. Девушке казалось, что еще немного и она сойдет с ума. Да и как по-другому? Когда он везде — на съемках, в трансляциях, на экране телевизора. В мыслях. Так близко — до невозможности. Но не рядом. Не с ней. Сказать? Ни в коем случае! Будучи по натуре скрытной и гордой девушкой, Соня предпочитала держать все свое при себе. Мысли. Желания. Даже очень сильные желания. Все-таки, девушка. Все-таки, холодный, неприступных хоть и кажущийся, приветливым. Все-таки она не умеет читать людей, которых любит. Тем более — от которых сносит крышу. Это только ее проблемы и ее боль. Ее личное. Которое просится стать публичным. Нет. Нужно держаться будь хорошо или плохо до чертиков. Она сможет. Она сильнее этого. Хотя борьба с собой всегда обречена на поражение… *** Съемки закончились как всегда затемно. Проклятый октябрь пробирает каждую косточку, несмотря на то, что они находятся в теплом автобусе. Драповое пальто тоже не спасет. Сейчас бы чашку горячего чая. Нет, лучше кофе. — Скоро там? — спрашивает Волкова, забывшая сегодня где-то легендарную Дасю. — Такую холодрыгу не то, что люди даже техника не выдерживает, — откликнулся водитель. — Не боитесь, не починим, так здесь заночуем. Тем более, завтра, говорят, потеплеет. Гул, прошедшийся по автобусу, явно не разделял сию блистательную идею. Зуева и Алибеков смачно выругались на нерусском, в то время, как Волкова только молчаливо натянула на уши меховую шапку. Гецати как всегда невозмутимо восседающий на одиноком троне, неожиданно обратился к Марине, сидящей напротив, на правой стороне. — У меня немного теплее. Если хотите — можете занять мое место. Возмущению Егоровой не было предела. Чего это он с ней заигрывает? Значит вот в чем причина? Ему нравится постарше. Да уж, тут вне конкуренции. — А как же вы? — мигом похорошела португальская ведьма. — Вы-то точно знаете, насколько вредно сидеть на холоде. — Ну, я не только врач, но еще и мужчина, который по природе своей сильнее во многих отношениях. «Тоже мне, Тимуровец» — успела подумать Соня, с трепетом созерцая, как он приближается к ней. И убивая все надежды, теплящееся в сердце, приземлятся на свободное место рядом с ней! Совсем не случайно. Она старается не смотреть в сторону Гецати. Очень. Но то и дело ощущать на себе его взгляды просто нет сил! — Сонь, — неожиданно, Костя начинает сам — плавно, неспешно. Но, тем не менее, не оставляя шансов не посмотреть на него, тотчас утонув в спокойных темных водах его взгляда. — Прошу, не бегай от меня. Перестань изводить себя и меня, — он говорил тихо, но его слова доходили до самого сердца. — О чем ты? — только смогла произнести она. О чудо! Она еще может говорить? — О том, что у каждого из нас есть свое личное. То в чем нельзя признаться не то что всей стране, а даже самому себе. И у меня есть такое личное — Соня забыла собственное имя, когда его неожиданно теплая ладонь накрыла ее дрожащую от холода или волнения ладошку. Он смотрел на нее, — так желанно и так необычно. Ласково. — И это личное — ты… Нужно было сказать. Признаться в ответ. Или просто начать дышать. Снова. Или поцеловать. Но губы выдали совершенно иное. — А как ты узнал? — У тебя очень громкие мысли. И отчаянные фанаты. Все уши про тебя прожужжали. Мол, Костя это личное. А что Костя молчать будет, — в его глазах появились игривые искорки. — Я убью их, — сквозь зубы прошипела девушка. — Я думаю, не стоит. Да и к тому, же неужели для тебя это сейчас самое важное? — Нет, конечно, — она озарила Костю самым нежным взглядом. — Я хотела сказать. Что ты тоже мое личное… — Все. Ну, тогда горько! — бодрый голос Зуевой с переднего сидения заставил их вздрогнуть. — Чего медлим, молодежь? И так демографическая ситуация в стране оставляет желать лучшего. Ай, ты молодец! Вон че меня выгнал! — Да. Надо было взять с собой Дарью Патриковну, — задумчиво сказала незабываемая Волкова, поправляя очки, «дабы лучше видеть тебя, внученька».