Малахит

В подземельях холодно. Даже тусклый зеленоватый свет режет глаза. Он играет в гранях мутных сосудов с зельями, пляшет в расфокусированных зрачках гриффиндорца, отражается от стекол круглых очков. Снейп не видит в мальчишке ничего от Лили. В такие моменты перед ним только Джеймс. Взъерошенный, с вечно распущенным галстуком, наглый. И мысли у младшего Поттера такие же — сентиментальные, поверхностные, противные до зубовного скрежета. Стоит влезть в его голову, вывернуть наружу желания, препарировать их и увидишь розовое нутро — такое ничтожное и жалкое, что сразу хочется вымыть руки. С щелоком, сдирая с ладней кожу до мяса, до костей. Лица сменяют друг друга. Изможденный Азкабаном Сириус, семейство Уизли, Дамблдор. Лица, которые он — Снейп, ненавидит каждой частью своего сознания. Лица, который он — Гарри, любит, за которые готов жизнь отдать, бросившись под изумрудный луч смертельного проклятья. Гриффиндорец почти не сопротивляется, он устал. Виски уже блестят от пота, а спутанные волосы прилипают ко лбу и лезут в глаза смоляными неровными прядями. Гарри кажется, будто мутная толща воды пробила потолок, обрушилась на голову и теперь давит, давит, давит со всех сторон. Снейп знает, что у парня в мыслях. Рождество, омела и запах пряностей. Симпатичная мордашка Чанг так близко к его лицу… И солёный привкус девичьих слез на губах. Снейпа сейчас стошнит. — Хватит, — хрипит мальчишка, — хватит. Это личное. — Для Темного Лорда нет ничего личного, мистер Поттер. Заново. Легилименс. Он испытывает почти физическое удовольствие, когда Поттер сжимает зубы, а жилы на его шее натягиваются. Гарри пытается выгнать его из головы и когда наконец получается, Снейп рад сказать парню очередное «заново». — Мне нужен отдых. — Поттер почти задыхается. Он вскакивает со стула, чтобы покинуть подземелья, но ледяной тон преподавателя останавливает его. — Темный Лорд не отдыхает. Вы никогда не добьётесь успеха, если будете убегать. Вы такой же как отец — ленивый, безответственный, заносчивый… Трус. В тишине лаборатории слышно, как хрустят костяшки пальцев, когда гриффиндорец сжимает кулаки. Его кадык нервно дергается, и парень, только что хотевший бежать из кабинета, наступает на Снейпа и вздернув подбородок шипит: — Мой отец был великим человеком, храбрым. И я… не трус. Спейп усмехается и выплёвывает: — Тогда докажите мне! Легилименс! — Протего! Полог тишины трещит по швам, переполняя черепную коробку какофонией звуков. Обрывки воспоминаний — давних, запертых в самых темных глубинах сознания, мелькают перед глазами белыми вспышками. Калейдоскоп из событий и чувств складывается в картину двадцатилетней давности, и Снейп не может, не хочет это остановить. Полуденное солнце палит, отражается от масляной поверхности черного озера и безжалостно печет голову, которая все ещё идет кругом от выходки мародеров. Учебники, свитки, конспекты — все, что было у него в сумке, валяется на желтоватой осенней траве, рискуя разлететься в разные стороны при новом порыве ветра. Лили суетится, пытаясь собрать учебные принадлежности, и её руки дрожат от гнева на собственных однокурсников. Она присаживается на колени, протягивая ему полупустую чернильницу и комплект потрепанных перьев. — Мне так жаль, Сев, так жаль. Её малахитовые глаза смотрят сквозь слёзы. Волосы бросает на раскрасневшееся лицо жаркой огненной волной, и одна непослушная прядь задевает и Снейпа тоже. Обжигает так, будто это и впрямь было пламя. Лили — как синоним пламени. — Мне не нужна твоя жалость, грязнокровка. Не нужна… Не нужна… Не нужна… Если он примет её, он сгорит, он расплавится, осыплется пеплом прямо ей на руки. Это правда. Ему не нужна чертова жалость, ему необходима её любовь. — Хватит! Снейп выныривает из воспоминаний в своем кабинете. И перед ним все ещё эти глаза. За стеклами очков, малахитовые. На бледном, осунувшемся лице они горят зелёными искрами. И сейчас в мальчишке нет ни капли от Джеймса. Он растерян, подавлен, он видел все. Он чувствовал. От этого ещё гаже. Руки сами смыкаются на тонкой костлявой шее. Гарри не успевает понять как оказывается прижатым к стеллажу. Он молчит, только губы кривятся, когда позвонки врезаются в жесткую перекладину. Стекло с грохотом осыпаются на пол; реактивы, зелья и смеси вдребезги бьются у его ног. Снейп не слышит. Малахитовые глаза мальчишки должны жить на другом лице. Флакон с амортенцией разбит, и Снейп чувствует только запах горькой полыни, осеннего луга и лилий. Он одурманен, безумен, безволен. Приходит в себя лишь когда губы обжигает острой болью, а железный привкус собственной крови оседает ядом на языке. Поттер слизывает красную жидкость с нижней губы и его глаза болотно-темны. В них столько презрения, столько жалости, такой горькой и отвратительной, что ни одна отрава не могла бы подействовать на Снейпа лучше, чем этот взгляд. Снейп отпускает мальчишку. Вытирает рот манжетой форменной мантии. — Убирайтесь. Наши уроки закончены.