Die Vision vom Meer

      Море. Бескрайнее, глубокое и завораживающее море. Леви никак не мог отвести от него взгляд, хотя казалось бы, это лишь вода. Да, соленая, да, её было так много, что края не видно. Но это была лишь вода по его мнению, хотя для него, для всего оставшегося их отряда оно приобрело совершенно другой смысл. Оно символизировало свободу и хотя бы частичную победу для них, ведь они умудрились наконец очистить их земли от титанов, хотя бы остров Парадис. Но все равно для Аккермана это не имело никакого значения. Он был сломлен, и это заметили все. Как долго это продолжалось? Кажется, с середины осени. А сейчас было начало лета. Полгода прошло с тех пор, как они обнаружили то, что хранилось в подвале у доктора Йегера в Шиганщине. Полгода прошло со времён той ужасной битвы, той битвы, где героически погиб он.       Говорят, Леви всегда был хладнокровным и расчётливыми и мог, умел запросто поставить разум выше чувств. Некоторые даже говорили, что этих самых чувств у него не было вовсе. Он мог запросто откинуть свою человечность, если это было необходимо ради сохранения человечества. Ведь лучше пусть его называют монстром, чем все люди вымрут. Элдийцы, если быть точным, но капралу было глубоко плевать на точное название и на то, что они все — дети Имир. Глупо это даже как-то, тем более, учитывая, что они все явно не наследники одного человека, и этого Леви понять не мог, как бы ни пыталась объяснить ему Ханджи. Когда он в последний раз с ней разговаривал? Не помнил уже, ведь они отдалились, хотя когда-то и были, если можно так сказать, друзьями. Она была последней выжившей из тех, кто был, когда капрал только пришел в разведотряд. Был ещё Ирвин, он выжил, но… какой ценой… Аккерман вообще отдалился от всех с тех пор, как поддался уговорам и разуму. С тех пор, как отдал инъекцию командору, а не Арлерту, как велели сердце и душа.       Тогда был конец октября, и на улице заметно холодало. Выходить за стены ночью в такую погоду было не очень хорошей идеей, даже довольно глупой, но медлить было нельзя, и Леви помнил, как Армин разговаривал с Эреном во время дороги к стене Мария. Помнил каждое его слово. Помнил, как он вновь и вновь повторял о мечте увидеть море, огненную воду, страну льда, поля песка. Капрал помнил, как впервые услышал об этой мечте в тот день, когда заново собирал свой отряд и набирал людей туда. Армин был первым, кого он вызвал к себе в кабинет. И кажется, он один ответил честно, не лукавя и не говоря что-то пафосное о спасении человечества. На вопрос о том, почему он сражается, Арлерт ответил, что это просто ради исполнения мечты и чтобы увидеть море. И Леви знал, знал, что это лучшая мотивация, ведь никто, даже самые самоотверженные люди не способны выкладываться на полную ради кого-то, а не ради себя. Но он заставил себя откинуть чувства и спасти командора. Почему? Да потому что без него у разведотряда не было бы будущего. Армин, в отличие от Ирвина, не способен так просто отправлять на смерть людей. Армин милосердный, и в своих планах он постарается справляться с минимальными потерями, но тогда и эффективность, возможно, станет куда меньше. Ведь та атака в тот день… Смит повёл сотню новобранцев за собой, зная, что они идут на смерть. Арлерт — пошёл бы сам, как, в общем-то, и сделал.       Сделал, не дожив неделю до своего дня рождения. Сделал, не обращая никакого внимания на свою собственную судьбу. В отличие от Ирвина, он запросто поступился собственными мечтой и жизнью. Но одно бесило Леви. То, что это все было ради Эрена, который этого не ценил.       Все уже были давно в воде, все веселились и смеялись, праздновали свою победу. Третью в их истории человечества и пока что окончательную победу над этими всеми неразумными титанами. Только капрал один стоял босой на песке, будто бы боясь зайти в воду, боясь её. Хотя возможно, он просто не смел коснуться моря. Коснуться этой мечты Армина Арлерта, который так и не смог тут побывать. Леви не мог поверить, что это и правда был конец для того блондина, что он никогда не увидит море. Это было так дико — понимать, что его мечта не сбылась, понимать, что он вновь не смог защитить человека из своего отряда. Хотя о чем тут вообще говорить? Ведь гордые носители крыльев свободы вообще долго не жили. Ханджи была уже ветераном войны, равно как и он сам. Столько, сколько прожили они, не живут в легионе разведки. А Армин… Армин — герой посмертно. Аккерман смотрел на Эрена, который в восторге стоял в воде и говорил что-то Микасе, а эта девушка, кажется, подавленно молчала. Она помнила мечту Арлерта, помнила и друга. Наверняка, и Эрен помнил, просто не хотел это показывать, делать больнее и себе, и окружающим. Но это показное равнодушие так раздражало, что, кажется, Леви был готов его ударить. В этот раз безразличное лицо не мог сделать даже он сам при любом упоминании Армина. Он был готов на многое ради него. Но не готов был зайти в воду. Она казалась ему запретной зоной. Зоной, где жила та давняя мечта Армина, коей капрал его лишил…       Капрал не мог поверить, что они и правда освободили остров от титанов и добрались до моря. Не мог поверить, что Армин так его никогда и не увидит, а ещё… ещё он просто не мог принять тот факт, что они все здесь лишь благодаря его жертве, они добрались лишь потому, что он сумел одолеть Колосса. Он вместе с Эреном, хотя казалось бы, Ханджи, Микаса, Ирвин или даже сам он — куда сильнее и опытнее, казалось бы, было бы куда логичнее, если бы это была их заслуга. Но это сделал Арлерт своей гениальной стратегией, у которой не было недочетов, кроме одной — его собственной смерти, что, однако, также входило в план, как бы сложно этому блондину ни было. Он сжигал себя ради других, сжигал собственные чувства, мысли и тело — и сгорел. Для Аккермана это было даже как-то метафорично.       Леви остался единственным, кто не снял свою куртку, единственным, кто в такую жару все равно оставался в форме и даже не снял и фирменный плащ с крыльями свободы. Как будто именно это и придавало ему сил вообще находиться здесь, ведь, казалось бы, сам факт того, что они на море, должен был приносить нестерпимую боль. Но он держался. И держался лишь за счет старой потрепанной нашивки. это была единственная уцелевшая деталь из формы Армина, единственное, что не сгорело. И с тех самых пор Аккерман постоянно носит её в нагрудном кармане своей куртки, с тех самых пор он в самые трудные моменты доставал её и сжимал в руках. Эта полусгоревшая нашивка была тем стержнем, который заставлял его двигаться дальше и бороться за свободу. Эта нашивка уже почти почернела и давно смягчилась от вечного ношения в кармане, но капрал не мог иначе. Он и прежде всегда срезал нашивки своих солдат — так, у него в комнате были нашивки всех членов его прошлого отряда, — но это была единственная, которую он носил с собой.       И сейчас, взяв её в руки, он вдруг замер на секунду. Ему почудилось, или там, далеко в море, он и правда видел силуэт Армина? Его хрупкое тельце, тонкие руки, пшеничного цвета волосы, а главное — глаза цвета моря, того же цвета, что была и вода где-то вдалеке. Он улыбался. Улыбался так, как будто ни в чем и не бывало. Это невольно навеяло воспоминания. Много воспоминаний с ним, начиная с первых дней, как он попал в разведку. Леви все казалось, что этому блондину здесь не место, он постоянно думал, что ему бы надо было работать где-нибудь в городе, возможно — с детьми. Уж слишком он мягок, чтобы сражаться, но Арлерт, как и все новобранцы того года, уже пережил слишком многое в Тросте, чтобы просто уйти в военную полицию или стать учителем. Когда они в первый раз столкнулись, Армин спрашивал об Эрене, хотел убедиться, что все хорошо, ведь его тренировали отдельно от других новобранцев.       Он в тот раз настолько утомил капрала, что ему пришлось пригласить Армина в свой кабинет и уже там отругать его за настойчивость. Ведь если бы он это сделал на улице, то возникло бы много вопросов, особенно — у вечно лезшей не в свои дела Ханджи, тем более, было очевидно, что она и сама заинтересовалась довольно способным парнем. Он был прекрасным стратегом и смог даже разгадать безупречный план Ирвина. Он сумел догадаться, что именно они хотят сделать в лесу, сумел догадаться, кто именно был Женской Особью, а еще… Еще он, как тогда убедился Леви, когда Арлерт пришел именно к нему со своими предположениями, он умел мириться с действительностью. Если факты в тот раз указали на Энни Леонхарт, значит она виновна, и как бы больно ему ни было, он должен был это признать. И признал, в отличие от многих других, тех, кто не верил в её виновность до самого конца.       Слишком много встреч прошло с тех самых пор, но, пожалуй, самой запоминающейся оказалась та, во время которой он прибыл вместе с капралом в Караниз из Стохесса. Тогда еще они не ожидали, что Эрена схватят Бертольд и Райнер, но эта поездка запомнилась Леви надолго. Кажется, тогда он уже давно не ощущал такого адреналина, даже во время сражений с титанами. В тот день этот робкий и испуганный собственными чувствами мальчишка, когда все остальные уснули и, как ему показалось, Леви тоже, тихонько сказал: «знали бы вы, как я вами восхищаюсь, капрал». Это могло бы ничего даже и не значить, если бы Армин не поцеловал его в щеку, а потом, залившись краской, не отвернулся к окну. Леви не спал, он всего лишь погрузился в свои мысли, но не стал раскрывать того, что он тогда все слышал и чувствовал. Но пожалуй, ему не хотелось бы, чтобы Ханджи это узнала, а потому он сделал все возможное, чтобы никто не знал.       Когда во время операции по возвращении Эрена ему из-за поврежденной ноги пришлось остаться в тылу, он проклинал себя за то, что не смог вовремя ответить, что и он уже давно-давно заглядывается на эту уникальную личность. Однажды Армин рассказал историю из прошлого: о его знакомстве с Эреном. Было в Арлерте нечто особенное, и это — способность не унывать. Странно это слышать о пугливом и плаксивом подростке, но он и правда не унывал, ведь считал, что даже если не побили, а он не убежал, то это не поражение. Он стойкий и готов стоять за свои убеждения до конца. За это Аккерман безгранично его уже уважал. А в тот день — невероятно волновался, ведь Армин бы ради Эрена полез на рожон. А когда уж увидел и Ирвина без руки… Тогда, казалось, внутри что-то оборвалось, он был напуган, напуган тем, что, возможно, Армин погиб. Но он выжил. Чертовский живучий.       И дальше, дальше, когда они затеяли восстание… План Смита никогда не терпел поражений, и Леви в нем — своем хозяине из-за проклятья Аккерманов — не смел усомниться ни на миг, но ему казалось, что все новобранцы должны были быть против. Они и были, и если бы не этот неугомонный мальчишка Арлерт, ничего бы не удалось. Когда не смог выстрелить Кирштейн, выстрелил он и взял этот грех на душу себе. Но Леви все равно надеялся, что несмотря на него душу Армина ветра унесли на небеса. В ту ночь блондин долго не мог уснуть, его все рвало, а уснул он лишь после того, как Леви, безо всякого отвращения, поцеловал его, несмотря на то, что мальчишку все еще тошнило. Тогда он испугался, смутился. Да что уж там, спектр его эмоций можно было даже нарисовать как прекрасную картину какого-нибудь художника.       С того дня началась Их история. Их совместная история, в которой главными персонажами были уже они, хотя для Армина все равно несмотря ни на что на первом месте и был Эрен. Это не могло не бесить, но Леви пришлось смириться. Смириться, тем более, что и для него на первом месте был Ирвин, которому он был предан больше всего.       Аккерман был против той вылазки в именно ту ночь, он считал, что нужно было подождать, пока погода станет лучше, и солдатам не будет так холодно ночью. Но новолуние — лишь раз в месяц, а ждать конца ноября — себе дороже, а потому они отправились тогда. Уже тогда капрал многое слышал о мечте Армина, о море, огненной воде, ледяной земле… Он уже тогда знал, что отдаст многое, если не все, за то, чтобы исполнилась мечта Армина.       Но не смог.       Не смог подавить разум и рассудительность, спас Ирвина, пожертвовав жизнью того, которого сумел полюбить, того, кто показал ему чувства людей, коих у него, кажется, не было уже с самой встречи с Кенни.       И вот теперь Леви казалось, что Армин стоит где-то вдалеке, на воде. Стоит и машет рукой, улыбается, зовет к себе, и он не мог остановиться, не мог заставить себя отойти или моргнуть, не мог отвести взгляд от такого яркого видения… А видения ли? Силуэт стоял в морской пене, на волнах, разбивающихся о далекие скалы, он будто был невесомым и не проваливался в воду.       Аккерман и не заметил, как уже стоял по колени в воде, он даже не помнил, как вообще зашел в нее. Он сделал еще шаг. Шаг в пропасть, и с каждым шагом он все больше провалился в неё.       — Леви, его там нет, — тихо проговорил Смит, опустив руку на плечо капралу, как будто знал, что именно видел Леви и почему шел вглубь моря как завороженный. Он понимал, чем поступился его подчиненный, чтобы спасти командора. Любовью. Это то чувство, которое, как казалось всем другим, было недоступно капралу. То чувство, которое он променял на силу. Но оно же и сломило сильнейшего воина человечества. Конечно, Леви продолжал сражаться и вести человечество в бой, но теперь ему было это безразлично. Теперь ему все было безразлично, и его точно можно было назвать монстром, как и делали когда-то люди. Теперь он им и был.       Почему-то в мысли Аккерману пришло еще одно воспоминание. То, как он за день до той последней их вылазки искал подарок для Арлерта на день рождения. Он пробродил весь день в городе, пока не зашел в подземный город — свои родные края, хотя и обещал себе никогда-никогда больше не возвращаться туда. Но он знал, что искал — одну конкретную вещь, которую под небом не найдешь. Книгу. Книгу о географии мира до того, как они были заключены в тесные стены Мария. Книгу о том, что было на свободе — о больших лесах, о деревнях и даже войнах между людьми. Интересная, он даже сам её пролистал и собирался подарить, но… Но… Не успел.       Капрал слишком много всего не успел сказать и сделать, он даже не успел сказать, что любит, хотя это и так выражалось в его действиях. Но что действия, когда не сказал? Когда Армин даже не был уверен в этом. Да к тому же, он слишком много всего не сказал, не рассказал и не спросил. А теперь — уже нет такой возможности, ведь даже видение из-за командора вдребезги разбилось о скалы и утонуло в морской пене.       Ту книгу он до сих пор хранил в своей комнате и, хотя Ханджи столько раз умоляла его дать хотя бы посмотреть, не позволял ей даже прикасаться. И Зое понимала, ведь они были друзьями столько лет. Ведь они вместе прошли через столько всего. Пожалуй, Ханджи была единственной, кто понимал боль от утраты любимого человека. Моблит, пожертвовавший собой ради её спасения, ничуть не радовал майора, ведь она тоже не успела ему многое сказать, даже элементарное «спасибо» за ту заботу, коей он её всегда окружал.       В их штабе так тихо теперь, когда Армина не стало. Да и не только его, ведь из всего легион разведчиков выжило лишь девятеро. Так тихо было, что тишина давила и, хотя Конни и Саша продолжали веселиться, это было уже что-то другое. Зое перестала так носиться с титанами — хотя бы потому, что их больше не было. Леви перестал на всех смотреть своим тяжелым и презрительным взглядом, он будто закрылся в себе и стал еще более неживым, чем казался обычно. Хотя самообладания он и ни разу не терял, и никто не видел его боли от утраты Арлерта, хотя каждый и чувствовал на подсознательном уровне.       Леви в который раз уже винил себя за то, что он поставил цель спасти человечество выше, чем спасти друга. Ведь если подумать, теперь, когда выяснилось, что в дальнейшем им предстоит сражаться против людей, то у Армина было бы преимущество, ведь он так хорошо знает психологию и действительно мог бы разгадывать планы врагов, а то, как он дорожит людьми, тоже стало бы преимуществом. Но капрал и сам понимал, что это лишь отговорки, понимал, что он поступил правильно, но не по отношению к самому себе. Ведь он вместе с телом Армина похоронил и себя самого, свои душу и сердце. Теперь его точно можно было бы назвать бездушной тварью.       Ирвин все не отходил, а Аккерман впервые ощутил себя беззащитным и слабым, впервые понял, что один в поле не воин, хотя всегда и утверждал обратное. Кажется, он впервые захотел побыть слабым и мягким, захотел сдаться и показать всем, что у него тоже есть чувства, что он тоже человек.       Из горла вырвался отчаянный хриплый крик, и Леви упал на колени в воду, не обращая внимания ни на то, что форма намокнет, ни на ошеломленные взгляды окружающих. Морская вода брызгала в лицо, но они многого не изменили: и так уже капрал не сдерживался, и из его глаз струились соленые и даже горькие слезы. Впервые он показывал свою боль от утраты друга и любимого. Впервые он вообще показывал свою боль кому бы то ни было. Впервые, кажется, даже проявлял эмоции. Волны едва не сбивали его с коленей, все вокруг не смели оторвать взгляд от сломленного и, кажется, уставшего от всего Леви. А он сам… Сам он теперь вновь видел силуэт Армина, то, как его и правда уносит ветрами на небеса, то, что он больше не будет страдать в этом мире.       Глядя на море, он ощущал, как у него текут слезы. Горькие слезы от осознания того, что он не уберёг. Не уберёг своё чудо.