плацебо

РОV молоко "Я. Люблю. Его. " Это была единственная мысль, с которой я жил последнюю неделю. Я смог, наконец, признаться в этом хотя-бы себе. Боже, как же я просто люблю его.  Я лежал, крестом раскинув руки на кровати, волосы разметались по одеялу, а перед внутренним взором лишь его лицо. Его грубоватые черты так милы моему сердцу...так хочется укусить его за этот, словно выточенный из дерева, подбородок, впиться зубами в скулу, до крови прокусывая его кожу. Потому что мой. А потом зализать рану... да... просто до одурения хочется расцарапать ему всю спину, заходясь от приятных судорог! От одной только этой мысли изнутри начинает разбирать непонятная ярость, тело скручивается в тугую пружину и, дойдя до предела, выстреливает, захлестывая мозг тягой расколотить что-нибудь ко всем чертям. Я сел на кровати и помассировал закрытые веки пальцами. Завтра снова на сцену. С ним. Ещё один раз. И снова. Не имея возможности открыто ему сказать и заполучить, наконец, в свое распоряжение.  Хах, размечтался, идиот. Он никогда не согласится на такое. Быть со мной. *** Тихо затрещал металл взводимой внутри него пружины. В один миг он вдруг взвился с места и остервенело впился ногтями в рядом стоявшее кресло, отбросив его к противоположной стене, где оно тяжело врезалось в нее. Стена загудела. Бри же развернулся на месте и с размаху яростно всадил ногу в борт кровати, заполучив огромную, переливающуюся всеми цветами шишку, и с громким криком от боли упал лицом в подушку, сжав ее в объятиях по инерции, продолжая орать уже в нее. Приглушенный вопль сорвался на хрип, на ткань одна за другой срывались с ресниц тяжелые капли, тут же расплываясь в огромные мокрые кляксы всех форм и размеров. Воздух в легких кончился, и он просто принялся хватать пустоту ртом, словно выброшенная на берег рыбина. От недостатка кислорода уже жгло легкие, хотелось просто разодрать грудь и горло руками. Судорожно вздохнув, он сжал зубами кусок мокрой, соленой от слез ткани и зажмурился. Сердце сжималось в маленький комок боли, каждый удар которого сейчас казался молотом по наковальне. Секундные стрелки отмерили ещё тридцать делений. Парень лежал все также, обняв мокрую подушку и спал, провалившись в беспамятство. Сон без сновидений. *** - К черту все!!! Молко сидел в гримерке перед зеркалом за десять минут до концерта и молча глядел на свое отражение. Мерно гудела настольная лампа, у которой певец меланхолично двигал рычажок питания туда и обратно, беспрестанно включая и выключая свет. Выходить на сцену было... нет, не страшно, а, скорее, невозможно. Именно в той мере этого слова, когда все в тебе отказывается что-либо делать и активно сопротивляется этому действу, впадая в истерику. Он просто НЕ МОГ выйти туда и встать рядом с ним со своей обычной непринужденностью. Механический лязг рычажка доводил до исступления. При мысли о Стефе, рука непроизвольно сжала в кулаке мандарин, долгое время перекатываемый в ладони, и во все стороны брызнул сок, а ароматная мякоть, раздавленная сильной ладонью, клочками срывалась на пол. От одной только мысли о нем. За то время, что они были "вместе", Бри успел узнать так много самых разных вещей об Олсдале, что вполне хватило бы на небольшой том. Он знал, что, когда рождалась новая песня, Стефф первые три репетиции ни с кем не общался из команды, приходил, садился в центр площадки и две минуты сидел в наушниках с включенным на минимальную громкость любимым треком, бормоча слова нового детища, а потом играл также молча, изредка улыбаясь в особо удачных местах, и уходил домой, махнув рукой и тепло ощупывая взглядом каждого, прощаясь на каком-то ином, ментальном уровне. Это было, своего рода, причащение к новому плоду на дереве их творчества и сие сокровенное действо стало неким обрядом для всех них. Вокалист знал, что перед самым концертом Стефф нащупывал в кармане старый пластмассовый медиатор, синий с белыми разводами, зажмуривался на долю секунды и быстро открывал глаза, чтобы шагнуть под софиты из тени кулис. Он знал, что басист просто не терпит текилу после абсента и сладкое вино. Знал, что какао тот пьет исключительно с пятью зефиринками и не больше, но и не меньше. Что на правой лопатке у него маленький белый шрамик, полученный от лопнувшей струны, достигнувшей спины Олсдала на излете, а подушечки ладоней всегда в мозолях от игры в стритбол в свободное время. Ох, пожалуй, о шрамах, царапинах и родинках он может уже составлять отдельный атлас с навигацией по частям тела этой двухметровой орясины. Хотя очень хотелось расширить ещё свои знания в этой области... черт!!! Он просто овладел его мыслями. Еще недавно он вместе с ним смотрел на хорошеньких девочек и цокал языком, на что тот только морщился. А теперь. Хотя...недавно? Так ли недавно это было? Он и сам не помнил, с какого момента стал так внимателен к басисту их группы. Но как-то неожиданно и непременно вдруг при взгляде или даже упоминании, пусть мысленном, о Стефане, в груди расползалось уютное тепло, а по затылку бегали щекочущие мурашки. Но ещё долго не мог он признаться самому себе в этом чувстве. Он списывал это сначала на хорошую дружбу и большое, просто огромное количество времени, которое проводил с командой и, конечно же, Олсдалом. Но позже Бри понял, что попросту невозможно отнести то чувство, с которым он относился к Стефу, в категорию дружбы. Это было гораздо большее нечто. Но даже тогда он все же посчитал это чрезмерной симпатией, лёгким увлечением, не более того. Упорно не признаваясь себе в очевидном, пытаясь кричать "нет!!!" собственному сердцу, Молко лишь крепче увязал в этой щемящей нежности к ничего не подозревающему басисту их группы.  Бри стряхнул одним движением кисти оставшуюся мякоть с ладони и поднес ладонь к лицу. От кожи, стянутой сладким липким соком, что ещё стекал тонкими дорожками по его запястью, образуя замысловатый рисунок, пахло цитрусовым. Прошло не более пяти минут с момента, как его позвали на "выход" и он, наконец, решился. - К черту все...  Взъерошив волосы рукой, Молко порывистыми движениями вышел из гримерной и направился за кулисы.  *** - Где Брайан?! - негодовали артисты.  - Дьявол раздери этого гнома, у нас две минуты!!! Олсдал лишь крепче стиснул неровный край медиатора и уставился гипнотизирующим взглядом на дверной проем, откуда должен был, нет, просто обязан сию же секунду появиться этот раздолбай, а не то ему точно придется мерять шагами собственные кишки по заверениям продюсера. Видимо, Стеф все же обладал даром гипнотизера, ибо из темноты действительно показался Бри, размашисто шагающий к ним. Басист лишь поджал губу и облегченно выдохнул. Молко прошел мимо него, пытаясь избежать столкновения взглядом со Стефаном, принуждая себя смотреть на Стива, неодобрительно качающего головой. Прозвучал голос распорядителя сцены: - Пора начинать, давайте-давайте, парни, бегом на сцену! Хьюитт лишь положил руку на плечо вокалисту. Брайан вздрогнул, обернулся и посмотрел на ударника. На второе плечо также опустилась рука Олсдала. Боже, его ладонь чувствовалась, точно раскаленное железо, даже сквозь одежду плавя кожу. В горле пересохло, и потому слова вышли хрипловато: - Вы правы, - он сглотнул, откашлялся и посмотрел на Стефа. Басист почти ласково смотрел на него сверху вниз, аккуратно сжимая плечо.  - Вы абсолютно правы... Он с трудом отвел взгляд от лица Стефана и первым шагнул на залитую ярким светом сцену, навстречу жадным взглядам фанатов и ненасытным рукам, пытающимся дотянуться хоть пальцем, ногтем коснуться своего самоизбранного идола. Толпа взревела, заходясь в истошном визге, более всего похожем на предсмертный судорожный вопль какого-нибудь дикого животного, нежели на крик человека. Молко улыбнулся, подойдя к микрофону с гитарой через плечо. Ремень знакомо приминал одежду, а рука привычно лежала на гладком боку инструмента. Холодный металл микрофона мягко лег в ладонь, и приветственная речь пролилась сама собой, больше по привычке, чем от сердца, разве что улыбка была вымученной, а блеск в глазах почти потухшим. Он начал играть. На удивление песня выходила гораздо более живой, чем ему думалось, но часто в его поле зрения попадал Стефан, упоенно перебирающий струны и двигающийся в такт мелодии.  В перерыве между песнями Молко попросил вина и тут же опустошил примерно четверть бутылки. Это немного отвлекло от мыслей о притягательном басисте. Но с каждой новой песней он выпивал все больше, пытаясь убежать, скрыть в алкоголе свои чувства, но куда же денешься, если предмет, служащий причиной твоих тряских коленок, в трех метрах от тебя, а ты не имеешь права уйти? Ну, конечно же, надо уйти в себя, а точнее, в вино. Его поведение становилось все развязнее, пока он, наконец, вовсе не оборвал последний припев в песне, подбегая к публике и крича прямо в толпу «I WANNA CUMМ» и тут же разбивая пустую бутылку о сцену. Нет, ну он и раньше был дерзкий малый, но сегодня он перешёл все границы разумного, и, под тяжелым взглядом Хьюитта, Стеф в очередном перерыве выдернул из объятий разочарованно вздохнувшей толпы потрепанного Брайана и оттащил поближе к кулисам. Тот посмотрел на него блаженным невидящим взглядом и пошатнулся, едва не падая наземь, сдавленно хихикая.  - Бри, перестань срывать нам концерт! - возмущенно, но тихо, вглядываясь в пьяные глаза напротив, говорил Стефан, придерживая Молко за плечи. - Да ладно тебе, - отмахнулся было вокалист, еле ворочая языком. - Публике нравится... - Бри! Не поступай так с ребятами, чем они заслужили? Только что подернутые дымкой алкоголя глаза в мгновение прояснились, улыбка исчезла с лица, и он с болью посмотрел на Олсдала, судорожно вцепляясь в отвороты его кожанки и со скрипом притягивая к себе. - А я? - прошипел он, не разжимая зубов. - А я заслужил?! в уголках его глаз блеснули слезы.  - За что так СО МНОЙ? Почему именно я? Каждую... Каждую ночь, каждый миг... ты. Я...- он посмотрел на ничего не понимающего Стефана и руки его непроизвольно разжались. Он нервно сглотнул, отводя взгляд, и вновь взглянул на басиста. - Я больше не буду. Простите.  От слов веяло вечным холодом, они втыкались каждой буквой в мозг, как маленькие острые льдинки, и Олсдал изумленно выпустил юношу из рук, слишком ошарашенный этим поведением, чтобы что-то осознавать. Молко пулей вылетел на сцену под радостный гул толпы и взялся за микрофон, оглашая название следующей песни, холодными влажными ладонями плотнее обхватывая леденящий металл. Растворяюсь в тебе - Это кажется всё, что я делаю, Когда прикладываюсь к бутылке - Сзади уже вновь немым изваянием встал Олсдал, многозначительно переглядываясь с Хьюиттом и пожимая плечами. Лишь потому, что я боюсь остаться один. Волна публики одобрительно всколыхнулась, подпевая, ловя ритм. Но слова, хоть и лились довольно мелодично изо рта Брайана, были безжизненны, как все остальные планеты солнечной системы, кроме Земли, и не приносили обычного дикого кайфа от пения. Напротив, они казались вяжущими и даже горчащими на языке, хотелось их выплюнуть и замолчать, но он пел. Нас разрывает пополам - Вот и все, что с нами происходит. По мере того, как гнев проходит, Я вижу, что это жилище больше не мой дом… Он пел, не всматриваясь более ни в кого, лишь в толпу, разношерстную колыхающуюся массу, которая в экстазе заходилась лишь от того, что видит его. Он смотрел на противоположную темную стену, где трепетало месиво из густых черных теней. И эти тени складывались перед взором Брайана в долговязую фигуру с гитарой. Потому что я тоже хочу тебя Потому что я тоже хочу тебя Потому что я тоже хочу тебя Глаза невыносимо щипало, грудь разрывало изнутри совершенно дикое животное, внутренний демон, острыми когтями скребя внутреннюю сторону грудной клетки. Он кричал. Кричал в пустоту, кричал, срывая голос, посвящая строчки тому образу, слепившемуся из теней в его усталом воображении. Потому что я хочу тебя… Потому что я хочу тебя… Голос тут его надтреснул, и он продолжил уже тише. Бесконечно случайно нахожу тебя – Вот, кажется, и все, что я делаю. Моя память затуманена И я боюсь остаться один. Тень, как показалось Молко, опустила голову и отвернулась. Он поудобнее перехватил микрофон вспотевшей ладонью. Я вижу, что это жилище больше не мой дом. Слова, как ножи, прибивали к стене отвернувшуюся тень, но та не корчилась от боли, лишь необъяснимо сжималась и будто лишь тихонько покачивала головой, осуждая его. Последние слова вышли совсем уж осевшим голосом, шепотом. Потому что я тоже хочу тебя. Потому что я хочу тебя… Молко замолчал, обвел захлебывающуюся в аплодисментах и счастливом вопле публику глазами, уткнулся взглядом в стену, но тень уже истаяла в воздухе. Из руки с тихим глухим стуком выпал микрофон, музыкант развернулся и выбежал за кулисы, мимо ошарашенных парней, под непонимающим взглядом Хьюитта, продюсера, рабочих, подальше от этих умоляющих (карих?) глаз, подальше от Стефана. Брайан ворвался в гримерку и распахнул окно. Сырой прохладный воздух тут же ворвался в комнату, очищая мысли, вымывая единым махом все из головы. Ветер дул прямо в лицо, не давая вздохнуть, ероша волосы, но Молко не отворачивался, только крепче зажмуривал глаза до разноцветных пятен под веками и крепче цеплялся за край оконной рамы. Он вдруг окончательно понял, что он не сможет находиться с ним в одной компании, быть так близко, непозволительно близко, и не иметь возможности коснуться его ласково, нежно, чтобы до замирания сердец у обоих. Не дружеские полу объятия или похлопывания по плечу, а очень-очень личные касания самыми кончиками пальцев оголенной над воротником мягкой кожи, скольжения тыльной стороной ладони по небритой щеке и эта щекотка от маленьких жестких волосков, которую он даже сейчас фантомно ощущал кожей. Но этого ведь не будет. И потому лучше уйти. Загубить карьеру, к чертям в Марианскую впадину бросить дело всей своей жизни, лишь бы больше не видеть этого человека, которого так жаждет его душа, который так необходим его сердцу. Это больше не его дом. Слова гулко звучат в голове и, кажется, со всех сторон, он пытается себе внушить это, поверить в то, что так будет лучше, ведь при каждом взгляде на Стефана кто-то безжалостный отрывает с мясом кусок его души, оставляя тупую боль, но не срабатывает. Эффект самовнушения, эффект «плацебо» не работает. Он отчаянно хочет вернуться, но попросту не находит в себе сил, чтобы сделать это. И потому бежит прочь, на лету цепляя куртку, небрежно брошенную на кресле и выбегает на улицу, где в сыром воздухе стоит запах мокрого асфальта, земли и выхлопных газов. Без особых раздумий Молко отправляется в паб. *** Брайан не появляется уже неделю, срывая все назначенные на последние выходные концерты и выступления. Продюсеры скрежещут зубами и призывают всех известных им богов в помощь, мысленно обещая при встрече с несносным артистом задать ему дикую трепку, а то и к черту лишить его зарплаты на некоторое время. Парни тоже уже при упоминании Молко стискивают зубы и поигрывают желваками, сразу же заметно напрягаясь. Они сильно не одобряли его поведение, но Стефан просил их потерпеть, ссылаясь на то, что «они же его знают: побесится и прибежит». Но что-то не виднелась на горизонте пыль и Бри не приползал вымаливать пощады с обещаниями больше так не делать, и Хьюитт уже недобро качал головой. В один из многих таких дней во время обсуждения командой вопроса «а что же делать?» Стив все же отошел от стены, повел плечами и прямо обратился к Олсдалу, стоящему неподалеку от стола, за которым все собрались: - Стеф, ты должен поговорить с ним. Тот недоуменно посмотрел на него и вопрошающе поднял бровь. - Потому, что я хоть и слежу за вами, как мамка, с ним нянчиться не собираюсь, я ведь не сдержусь и просто прибью его при встрече. К тому же, ты пока единственный, кто верит, что он одумается. Иди и поговори с ним. Не станет слушать — значит, он больше не с нами. Cтефан хотел было возмутиться, но Стив, как всегда, все решил за него и потому ему больше ничего не оставалось, кроме как, обреченно выдохнув, согласно кивнуть и направиться к выходу. *** Олсдал находит его не сразу, лишь случайно натыкается взглядом на маленькую фигуру в углу стола, заваленного бутылками, в пятом или шестом пабе по счету и облегченно выдыхает. По крайней мере, он не в луже на улице или переулке. В стороне от столиков на сцене извивалась фигуристая негритянка, грудным голосом выводя причудливые джазовые переливы. Он отошел от барной стойки, где пытался добиться от флегматичного бармена, исступленно вытирающего бокалы засаленным, бывшим когда-то белым полотенцем, в какой стороне ему искать своего приятеля, и, лавируя между официантами и подвыпившими людьми, направился к угловому столу, где сидел Молко, вращая стеклянную бутылку из-под пива и разглядывая окружающее сквозь ее коричневатое грязное стекло. По всей видимости, пребывал Брайан здесь уже давно, постепенно спуская все содержимое кошелька на выпивку. Много же он имел при себе налички, учитывая то, что продюсер сразу заблокировал его карты, перекрывая кислород в финансовом плане. Так, чтобы быстрее одумался. Басист встал напротив Молко, загораживая своей немаленькой фигурой остатки тусклого освещения паба. В этом питейном заведении и так его было немного, тусклые крупицы света цедили мутноватые пузатые лампы, развешенные вдоль стен довольно редко. Призванные добавить атмосферности этому месту, они с успехом справлялись с задачей, если, конечно, ею было привнести еще больше грязи и неуюта. Промасленные абажуры были заляпаны черт пойми чем и потому пропускали лишь редкие тоненькие ниточки света. Брайан, пьяно вихляясь, посмотрел сквозь стекло на Стефана и мелко затрясся от нетрезвого смеха. - Ты правда пришел? - Его брови взлетели вверх. - Нет, правда ты?! - он еще пуще захохотал, уронив бутылку на стол, которая, глухо звякнув, дребезжа, описала полукруг и сорвалась с края на мягкую обивку маленького диванчика, пропахшего потом, вином и дымом дешевых сигарет. Угловатая фигура Олсдала не двинулась с места, лишь шевельнулись желваки под кожей. - Да, я пришел, чтобы забрать тебя отсюда. Надо вернуться. - Кому надо? - Брайан лукаво посмотрел вверх. - Нам. Без тебя невозможны наши выступления. Мы не можем тебя заменить. - Нам?! Ах да, в Стиве опять проснулась нянька, и он прислал тебя, хотя мог бы и сам заглянуть на огонек. Почему тебя?! Куда я ни пойду везде ты, ты, ТЫ!.. - его пробила мелкая дрожь. Кончики коротких прядей тряслись. Только сейчас Стеф заметил, насколько хрупким выглядел он, вот так сгорбившись, зрительно став еще меньше. Особенно на фоне его самого. Удивившись собственным мыслям, он с изумлением отмечал, что видит плещущуюся злость, боль и отчаяние в таких больших, красивых зелено-серых глазах. Олсдал нахмурился, отгоняя наваждение, и вновь попытался воззвать к голосу разума в солисте их группы. - Я не знаю, куда ты ходил, но сейчас ты, Брайан Молко, встанешь и уйдешь отсюда вместе со мной и мы поговорим на свежем воздухе, чтобы твои мозги, наконец, прочистились! - почти прокричал Олсдал прямо в лицо Бри, искаженное гримасой ненависти. Длинные фразы можно было нечасто услышать от немногословного Стефана и это ошарашило Молко. Вокруг все смолкло. Все смотрели на них. Басист осознал, что он только что сделал и испуганно сглотнул. Фанаты иногда были страшнее любой напасти. - Что ты наделал, теперь они от нас не отцепятся! - грозно зашипел Брайан в ухо Олсдала, прячась за его спиной. - Placebo в нашем заведении… - пронеслось благоговейно по притихшему залу со сцены. После секундной задержки вся масса народа будто сорвалась с цепи, в пабе бушевало людское море, обезумевшее, стремящееся протиснуться ближе к музыкантам. Молко ужом протиснулся к выходу и выскочил за дверь, а вот Стефу пришлось тяжело. Со всех сторон тянулись десятки рук с ручками, карандашами, клочками бумаги, салфетками с мольбами об автографе. Он вежливо отказывался, неумолимо раздвигая людскую массу локтями и ладонями. Наконец, он стремительно покинул паб и быстро ретировался в ближайший переулок. Там, прислонившись к стене, стоял, надвинув капюшон на самые глаза, Брайан и зыркал на него из под плотной ткани и упавших на лоб прядей. Его тонкая фигура вырисовывалась в окошке лунного света отчетливо, заворожив глянувшего на него Стефана. - Чего ты добиваешься? - недовольно буркнул Бри. - Чтоб вернулся в группу? Я не могу. Можешь не просить. Олсдал подавленно посмотрел на него умоляюще, плотно сжав губы и вздернув брови. Послышался тихий вздох. – Почему? Молко посмотрел на него тяжелым взглядом, оттолкнулся от стены, по пути пнув пустую банку, что с пронзительным грохотом врезалась в мусорный бак, шлепнув по луже, и прошел мимо басиста, оставив того наедине с темнотой переулка и небольшим окошком лунного света, еле пробивающегося в этот закуток. Олсдал стоял неподвижно, лишь сжимая и разжимая кулаки в карманах куртки, поджимая губы и пытаясь найти объяснение, причину ухода Брайана из группы. Он развернулся и пошел прочь, кутаясь в невысокий воротник и хмурясь от ветра, пронизывающего насквозь. *** Мысль о причине происходящего не покидала Стефана ни на секунду. Везде его сопровождал образ Молко, его тяжелого взгляда таких больших темных глаз, глядящего в самую твою суть. Незаметно для себя Олсдал стал размышлять о Молко, о его развязной походке, немного жеманных движениях и такой уверенной работе со зрителями. Он всегда безбоязненно руководил настроением толпы, и Стеф даже завидовал тому, с какой легкостью он брал в свои руки все волнения фанатов в зале и не давал этой массе бунтовать со спокойной уверенностью во взгляде серых с зеленоватым отблеском глаз и легкой улыбкой на губах. Но в последние недели что-то сломалось в нем. Он стал зажатым, почти не смотрел ни на него, ни на ребят, песни потеряли прежнюю энергию и, казалось, даже смысл. Простой набор слов под мелодию. Словно что-то терзало душу артиста, не давая продохнуть, набрать полную грудь воздуха, загоняя в угол. И, наконец, последние выходки и уход прямо со сцены. Это было совсем не в его духе. Он бы не бросил ни ребят, ни музыку. Она — неотъемлемая часть его жизни. Но вот репетиция, а двери не распахиваются под напором этого энергичного человека и улыбка не освещает студию своей искренностью. Пусто становится не только в самой студии, но и в сердце. Будто кто-то убрал какой-то пазл в картине и теперь его отсутствие мозолит глаз. Парни поминутно вспоминали забавные случаи с его участием, а Хьюитт лишь недовольно хмурился и укоризненно посматривал на Олсдала, напоминая ему о том, что тот не справился с задачей. Это опять возвращало Стефа к воспоминаниям о пронзительном взгляде исподлобья, в ушах снова застывала немая злость Брайана, отчетливо слышимая басистом, и в осколки разбивающий эту молчаливую сцену лязг жестяной банки о бок мусорного контейнера. Думать об этом было уже невозможно и он решил, что сегодня он должен снова найти Молко и убедить его все-таки вернуться в группу. Он выходил из очередного бара, уже почти потеряв надежду найти этого, наверняка пьяного, идиота, когда услышал знакомый смех на другой стороне улицы под вывеской аналогичного заведения. Сердце пропустило удар, в груди образовался холодный узел, Стефан с надеждой посмотрел в разномастную толпу. Глаз судорожно метался от одного силуэта к другому, но не мог найти нужного. Однако снова раздался смех и не осталось никаких сомнений, что Молко там. Олсдал не мог его видеть, но он слышал его и, без всяких сомнений, направился к источнику звука. Толпа уже зашла в бар, в котором звучал ритмичный джаз, оттененный глубоким звуком саксофонов. Стеф толкнул тяжелую дверь и снова оказался в стенах, на локоть пропитанных табачным дымом и парами алкоголя всех сортов. Он, уже без труда пробираясь к нужному столику, глубоко вздохнул и прикрыл на мгновение глаза. Вот и он. Сидит и смотрит, улыбаясь, на сцену, откуда доносились приглушенные звуки саксофона и грудного голоса чернокожего певца. Сердце сразу стало стучать вдвое быстрее, а внутри почему-то перехватило дух. Олсдал стиснул крепче зубы и подошел вплотную, смотря прямо на Брайана. Тот поднял на него не слишком трезвые глаза, затуманенные пеленой выпитого спиртного. Улыбка сразу сползла с его лица, он крепче вцепился в граненый бокал с плещущимся на дне виски. - Думаешь, зальешь проблемы алкоголем? - Уходи. - Почему нельзя просто сказать причин? - Почему нельзя просто оставить меня в покое? Наступило молчание между ними двумя Остальной бар продолжал гудеть, как улей, на разные лады, под звон стаканов, мужскую ругань и женский пронзительный смех. - Как ты не поймешь? Просто оставь меня, я не вернусь в команду, не взойду на сцену. - Я пытаюсь лишь помочь, но ты упрям, как осел. Молко усмехнулся. -Так может пора прекратить эти жалкие попытки по восстановлению целостности состава группы? Мне надоело… - он собрался встать и, оттолкнув Стефана, уйти за другой столик, но тот перехватил его руки и, приподняв, вжал в стену. - А мне надоело бегать за тобой! Ведешь себя, как истеричная девочка. Почему нельзя сказать причину? Я готов помочь, я пытаюсь это сделать, но ты так упрямишься! Почему не даешь помочь? Почему не хочешь вернуться? Ты нужен нам, как ты не понимаешь этого, нужен ребятам, мне! - Он пытался отдышаться от гневной тирады в адрес болтающегося над землей Брайана и только сейчас понял, что опять привлек излишнее внимание. В глазах Молко на миг блеснуло непонимание и слабая надежда, но потом тут же исчезла, как только он понял, что они опять влипли. - Ну почему как только ты появляешься, сразу начинается какой-то хаос? - Злобно прошипел он. В это время со сцены донесся мягкий баритон из микрофона: - О, нас посетили такие важные гости! Мистер Молко, не окажете ли честь спеть одну из своих композиций с нашей сцены? Все обернулись на них в ожидании ответа. Бри, ловко вывернувшись из рук оцепеневшего Стефана, открыл было рот, чтобы вежливо отказаться и улизнуть, но его прервал все тот же чернокожий певец: - Прошу вас, публика просит. - Он улыбнулся и белоснежные зубы ярко вспыхнули на фоне иссиня-черного лица. Публика и правда просила, они аплодировали и кричали вразнобой о том, чтобы он не ломался, чтобы спел. Молко поразмыслил и решил, что это меньшее из зол, и потащил Олсдала на сцену. Для них достали гитары, немного старые и истертые, но вполне работающие. Брайану торжественно передали микрофон. Стеф смущенно встал у микрофонной стойки, поправляя ремень на плече. Холодный пластик снова приятной тяжестью лежал в ладони, а струны слегка гудели от предвкушения. - И вот очередное моральное падение, Я всегда падаю лицом в грязь, И это своё отношение Я пытаюсь заменить любовью... Олсдал немного вздрогнул от этих слов, на его секундную заминку откликнулись чувствительные струны, вопросительно взвизгнув, но тут же зазвучав согласно мелодии, будучи подвластными длинным сухим пальцам. -Я хочу заглушить эту песню, Потому что в ней неправильная мелодия, И у меня начинается лихорадка… Молко улыбался с закрытыми глазами, выводя мелодию, вплетая душу в каждую ноту. -Трудно смириться с тем, Кем я в итоге стал - С раненым ребенком, Прячущимся глубоко внутри меня. - Он открыл глаза и было видно, как много боли накопилось в нем, она плескалась, вскипая, и вырывалась через край. - Дыши под водой! Я всплываю, чтобы глотнуть воздуха.... Я хочу увидеть другой рассвет И всплываю, чтобы глотнуть воздуха... Уставший убивать, Я всплываю, чтобы глотнуть воздуха, Потому что я здесь уже так долго плаваю… - в песню влился и голос Олсдала и Брайан на миг сбился и обернулся на Стефана, глядящего прямо на него. - Я всплываю, Я всплываю, чтобы глотнуть воздуха… Они смотрели друг на друга со смесью непонимания, нежности и боли: Молко, чуть сжимая микрофон похолодевшими пальцами, и Олсдал, чуть виновато и взволнованно потирая гриф гитары. *** Они шли рядом молча, и эта тишина напрягала их обоих, она, словно натянутая струна, трещала по всем швам, грозясь лопнуть. Оба изредка посматривали друг на друга, хмурясь и постоянно сглатывая, отводя глаза. - Почему эта песня? Трещавшая струна напряженного молчания лопнула, как перегоревшая лампочка, осколками осыпая все вокруг. В ушах еще стоял этот звон падающих осколков, а на языке вертелся единственный правдивый ответ, всплывший откуда-то из отдаленного уголка души, тщательно закопанный там, но рвущийся на свободу. И нельзя было его выпускать, ведь… - Потому что это то, что я чувствую сейчас. - Слова почему-то вырвались сами, по собственной воле, заставляя ошарашенно осознавать, насколько легко это было сказано, хоть все внутри сейчас кричало о том, что этого допускать было ни в коем случае нельзя, что сейчас он просто усмехнется и пошлет его куда подальше, он, тот, от которого кружилась голова, а сердце захлестывало ураганом бушующих эмоций. Олсдал резко остановился и, не веря, посмотрел, задержав дыхание от волнения, на Молко. Мысль о том, почему он делает сейчас то, что делает, мелькала где-то на границе сознания, никак не желая сформировываться, но он, повинуясь черт знает какому внутреннему импульсу, шагнул нерешительно вперед и замер рядом с подавленным Брайаном, нависнув над ним. Все существо Бри просто вопило о благоразумном молчании, запрещало, увещевало, но бесшабашный язык выдал еще одну фразу, словно это было простое пожелание хорошо провести вечер или что-то в этом роде: - Я люблю тебя. Произнеся это, он почувствовал облегчение, но сразу за ним страх. Страх быть отвергнутым, осмеянным, страх стать предметом ненависти. Он прикрыл веки. По щекам потекли предательские жгучие слезы. Но его лица просто коснулась осторожная, чуть дрожащая ладонь и принялась аккуратно вытирать прозрачные капли. Он ошарашенно распахнул глаза, хлопая мокрыми ресницами, и успел заметить, что Олсдал потянулся было к нему, и тут же отпрянул. - Не делай этого. Разве ты не понимаешь, как мне плохо? Зачем ты так со мной? - Он вырвался и быстрым шагом исчез в гудящей вечерней толпе. В голове Стефана пронесся запоздалый вопрос: «Что я делаю?» и ответ самому себе бегущей строчкой на экране внутреннего взора: «Ты дурак». *** Несколько недель прошли, как самый худший кошмар для басиста. Его охватило отвратительное ощущение неправильности, нехватки чего-то, он впал в депрессию и целыми днями лишь слонялся по дому, иногда даже забывая дойти до холодильника. Тоска сглодала его, иссушила, заставила окунуться с головой в липкие холодные щупальца стресса, граничащего с истерикой. Он не знал, а может не хотел знать причин такого своего поведения, не хотел принимать это чувство, связанное с темноволосым обладателем светящихся изнутри глаз, словно на глубине моря огонек глубоководных рыб, манящий за собой, гипнотизирующий. Он словно внезапно заболел неизвестной инфекцией, которую не способен излечить ни один врач, будто ему вынули сердце и он никак не может заполнить эту пустоту внутри грудной клетки, в которой заперта его мятущаяся душа. И ко всему этому паршивому состоянию его не покидали ни на миг мысли о словах солиста их группы. Его образы мелькали перед его взором и не покидали, когда он закрывал глаза. Они преследовали его всюду, не оставляя возможности убежать. У него не было даже шанса. Ведь как можно убежать от самого себя? Стеф готов был на стену лезть, бегать по потолку, лишь бы перестать видеть наполненные болью до краев глаза Брайана. Он пытался скрыться в музыке, но там тоже был Его голос. Это то, чем заражаются с возрастом, Это та болезнь, которой мы жаждем. Одни в конце гонки Мы ловим последний автобус до дома. Та самая мысль все также бегала по закоулкам измотанного рассудка Олсдала, ускользая от лап разума, который то ли все еще пытался осознать, с чего бы вдруг стало так нежно щемить сердце при взгляде на этого маленького светлоглазого музыканта, то ли наоборот, всячески старался отогнать подальше осознание собственного нарастающего чувства. Но попытка его отрицать также провалилась и Стефан затосковал еще сильнее. Разбужены "Корпоративной Америкой". "Кофе Репаблик" при случае. Мы открываем защелку на воротах Дыры, что мы называем своим домом. В один из очередных дней морального самоистязания над его ухом раздалась оглушительная трель телефонного звонка. Он нашарил аппарат и нехотя снял трубку. Защити меня от того, что я хочу. Защити меня, укрой меня. - Милана! Милана, боже, прости меня! Я такой глупец, умоляю, прости меня… - разорялся какой-то мужчина на том конце провода. Может быть мы жертвы судьбы Вспомни, когда мы будем праздновать Мы хотели выпить и быть важными до конца И теперь мы все одиноки. - Прошу прощения, но это не Милана. - Тихо произнес Стеф. - Вы ее новый парень? - Зло проговорил неизвестный. - Как она могла так быстро найти мне замену?! - Нет, вы ошиблись номером, здесь нет Миланы. - Все также тихо отозвался Олсдал. Свадебные колокола не будут звонить, Каждый из нас двоих виноват в преступлении. И каждый из нас двоих приговорены временем И теперь мы все одиноки. В трубке все стихло, а потом посыпались шумные извинения: - Ох, прошу прощения, просто моя девушка… Милана… ох, вы понимаете, это все так неловко. Защити меня от того, что я хочу... Защити меня, защити меня. Защити меня от того, что я хочу... Защити меня, защити меня. - Послушайте, как бы вы поступили, если бы вам признался в любви человек, который долгое время был вам другом, но которым последнее время забиты окончательно ваши мысли. Я даже люблю его, - проговорив это, басист на мгновение замер, а затем, словно пробуя на вкус эти слова, снова произнес — люблю его. Но боюсь, что он меня не примет. В трубке снова воцарилось молчание, а потом тот же голос ответил: - Почему вы боитесь, что этот человек вас отвергнет, ведь насколько я понял, он любит вас? Стеф замялся. Защити меня от того, что я хочу... - Я боюсь, что это причинит ему боль. Защити меня, укрой меня… - Вы говорите, что любите его, что он любит вас, так в чем проблема? Идите к нему, развейте все его печали, вы нужны ему. Защити... Эти слова словно сломали какой-то барьер внутри басиста и он, окрыленный таким правильным решением, единым махом поднялся с кровати и горячо сказал: - Спасибо. *** Это была какая-то тесная подсобка небольшой забегаловки, куда затащил Олсдал упирающегося Молко, лишил возможности двигаться и, нависнув, горячо и отчаянно впился в губы. Брайан боролся с собой: ему хотелось ответить, отпустить бешено стучащее сердце, но он не мог поверить, что это может быть правдой. Но перед глазами стояло, как Стеф врывается в зал, с горящими глазами отыскивает его и устремляется к нему, не задерживаясь ни на секунду, быстро шепчет, что он дурак, хватает за руку и тянет за собой, а встречая сопротивление, смотрит так нежно и умоляюще, что Брайан попросту поддается и оказывается в плену длинных пальцев, этого одуряющего запаха одеколона и глаз. И он борется, борется с этим желанием отдаться, потому что думает, он все еще думает, что такого не может быть. Однако вот он, целует и с отчаянной надеждой смотрит во все глаза на него, ожидая решения Молко. Тот смотрит в его огромные зрачки, пытаясь зацепиться за них, как за спасательный круг, чтобы не утонуть в приливе нахлынувших эмоций, но он просчитался: это черные дыры, и Бри определенно попался в них. Что-то внутри опадает и он сдается, подхваченный волной всепоглощающего жгучего пламени, исходящего от Олсдала, он отвечает на поцелуй, примешивая в него свою горькую боль и тоску. За стеной слышится из колонок тихий голос, выводящий знакомые строки: Посмотри мне в глаза и повтори сказанное, Прижми меня к сердцу, впусти меня, Вознагради искусственным дыханием, Снеси мне крышу, как героин. Много рук везде, много касаний, жадных, стремительных, слишком много одежды. Она мешает. Убрать ее. Вот так, ногтями по спине, до низкого рыка, до ответного укуса в губу, за свою боль, за все это. Не нужно ни отречения, ни притворства, Не пойми меня неправильно, не пойми превратно. Обоюдные укусы, расплывающиеся под кожей пятна от яростных поцелуев. Ничего не осталось, нечего защищать, Сегодня ночью мы положим начало концу. К черту брючные ремни, к черту брюки вообще! Какая ненужная деталь гардероба! Руками в чужих волосах, ближе, еще ближе. Это сражение, но выиграют его они оба и оба же проиграют. Мы всё пытались принять факт того, Что я прогибался под тебя, Но так было и, увы, так и будет, Так что сегодня мы положим начало концу. Дикие первобытные рыки, наполненные болью стоны, от одной возможности касаться друг друга у обоих реально сносило крышу. Это было грязно, с мелким бисером крови, выступившем на царапинах, с беспрестанными поцелуями, от которых горела каждая клетка тела. Двое голодных животных, сцепившихся в схватке. </i>Я пытался, видит Бог, пытался, Но ты никак не изменишь моё мнение. И я не хочу видеть, как ты разрушаешься, Не хочу видеть твоих слёз. Не наделай ошибок, Только не наделай ошибок</i>. Молко обхватывал руками шею Стефа, пытался вцепиться в плечи, чтобы не потеряться в ощущениях, чтобы видеть, что да, все это происходит с ним, его боль уходит с каждым взглядом этих ласковых глаз, с каждым новым движением, его не отвергли, а приняли, впустили в себя, пытаясь извиниться за неосторожно причиненную боль. Взгляни мне в глаза и повтори сказанное, Вини меня в своём состоянии. Но я не виноват, что ты не понимаешь – Сегодня мы положим начало концу. Олсдал разрывался между манящей шеей и припухшими от яростных укусов губами. Они наконец целовались, а не сталкивались зубами и языками, словно закрытые в железные панцири воины сталкиваются мечом о щит, сталь о сталь, высекая друг из друга искры. Но исход уже близок. Не наделай ошибок, Только не наделай ошибок. Пожар захватил их обоих мгновенно, не дав опомниться, не дав и шанса спастись. Они оба выиграли эту битву, они оба проиграли в ней. Сердце колотилось, как дикий мустанг, загнанный в вольер, разрывая ребра, пытаясь вырваться. Дыхание было прерывистым, они не могли отдышаться, слабость растеклась по всему телу, ноги дрожали, голова кружилась и они сосредоточились лишь на глазах друг друга. Губы Стефана шевельнулись, пытаясь что-то сказать, но сил не хватало даже на это. В конце концов он все-таки просипел: - Ты мне нужен также, как я нужен тебе. Посмотри мне в глаза и скажи это снова... Молко счастливо улыбнулся и уткнулся в излом сильной шеи, проваливаясь в небытие. *** Брайана впервые за последние недели разбудила не ужасная головная боль, раскалывающая череп надвое, а легкие поцелую в плечо. Он снова не поверил и обернулся, встречаясь взглядом с Олсдалом, нежно глядящим на него. - Зверь дикий. Вся спина — царапины. - Он усмехнулся. - Потому что мой. И не надо тут мне никаких. Мой. - Бри капризно надулся. - Твой, - с радостью согласился Стефан. Они помолчали, наслаждаясь уютом и простым присутствием друг друга. - Вернешься теперь? - Ах, так это было только для этого?! - еле сдерживая смех, «праведно» вскинулся Молко, стряхнув темные пряди со щеки. - Вернешься? - Да. Глаза их закрылись. Они оба проиграли эту битву, они оба в ней выиграли. И были весьма довольны результатом.