Но я подкрадусь к твоему сердцу. Ты не в силах от меня избавиться, Пока я контролирую тебя.
Он смотрит только на неё: на её изящные движения, лёгкую, но милую улыбку, хаотичный и маниакальный блеск глаз, на то, как она плавно вальсирует с выскочкой Малфоем среди множество других пар — и не может оторвать глаз от её фигуры в этом прекрасном фиолетовом вычурном платье из дорогой ткани. Панси Паркинсон. Его наваждение, слабость в груди, все его мысли и эмоции, вся его жизнь, его личное зелье удачи, то, что заставляет главный орган в его организме отплясывать чечетку с самим Мордредом. Эта девушка вырвала сердце из груди Теодора, разорвала его жалкую и ничтожную душу на тысячу мелких клочков и заставила преклонить колени перед своим образом. Истинная слизеринка, опасная змеюка, настоящая стерва и ядовитая любовь Нотта — в одном флаконе сильнейшего яда, что разлит в его венах, заменяя ему кровь, отравляя и убивая изнутри. Тео сглатывает вязкую слюну, когда Панси выгибается в объятьях белобрысого Хорька, и сжимает кулаки. Хочется проклясть Малфоя, вырвать свою прекрасную принцессу из его лап и увести, улететь с ней за пределы магической Британией, спрятать там, куда не сунется ни одна живая душа. Это только его, Теодора, сокровище и больше он ни с кем не собирается её делить. Но сейчас он может только наблюдать за своей королевой с конца гребанного большого зала не в силах что-либо предпринять, ведь это она так хочет, она решает, а Нотт повинуется ей молча, иногда ловя на себе её лукавый взгляд зелёных глаз, и медленно сходит с ума.Я чувствую себя как дома Среди хитросплетений и лжи.
Для Панси всё это фальшь и лицемерие. Она погрязла в этом царстве лжи и роскоши, не может вырваться из паутины иллюзии и снять маску презрения. Девушка завязывает чёрную атласную ленту на глаза и слепо играет свою роль в этом мнимом, пустом театре высшей аристократии и не ищет спасения. Панси улыбается Холодному Слизеринскому Принцу, но взгляд её направлен на совершенно другого человека. Теодор Нотт. Автор первой в её жизни сопливой розовой валентинки на день всех влюблённых, что она получила на втором курсе, человек, что смотрит на неё, как на одно из чудес света, чистокровный маг, что пытался пригласить её на этот святочный бал и даже втерся в компанию Малфоя, чтобы быть поближе к ней. Всё это слишком странно для неё одной, всё это слишком много для её души. Всё это слишком искреннее и настоящее… Она кусает губы до крови, вспоминая все это. Ей хочется закричать, разрушить иллюзию своего игрушечного ненастоящего счастья и сбежать, словно бездарная маггловская Золушка с бала. Но она не может. Панси должна продолжать идеально играть свою роль, как ни в чем не бывало. Так, будто нет убийственного яда в её венах, что давно заменил ей кровь. Голова идёт кругом от происходящего вокруг, от собственных мыслей, чужих голосов, от лоска и блеска нарядов, от величия зала и новой порции лжи и тщеславия. Она снова кидает взгляд зеленых, цвета первой весенней листвы, глаз на него, одного-единственного рыцаря своего каменного сердца. Смотрит так лукаво на Теодора Нотта и мечтает оказаться в его объятьях, что проклятый орган под ребрами сжимается от одной мысли об этом. Мерзкая, маленькая, эгоистичная, тщеславная, неблагодарная лгунья, да как она смеет мучить его? Как она смеет присваивать его себе? Она противна самой себе.Я обучаюсь всем твоим уловкам, Могу пронзить болью твою душу!.. Ох, я пообещала себе, Что ты никогда не увидишь слёз моих… Пока я сама не заставлю тебя…
Она покидает Большой зал тихо и незаметно для остальных, но он замечает и покорно следует за ней, словно послушный щеночек за своей гордой, но скупой на ласку хозяйкой. Панси знает, что он пойдёт за ней хоть на край света, и от этой мысли ей хочется смеяться. От этих мыслей Нотт противен самому себе. Она такая жалкая, но он все равно её любит… Любит ли? Паркинсон хочется верить, что да, любит искренне и нежно так, как не смог бы полюбить кто-нибудь другой в этом фальшивом мире иллюзии и обмана. Как любят в ванильных книжках и в глупых песнях. Она оборачивается к нему на выходе из замка, манит своей улыбкой и безмолвно приказывает подойти к ней ближе. Обнять её так крепко, чтобы хрустнули ребра и никогда не отпускать от себя ни на один крохотный шаг. И Теодор подчиняется. Он подходит ближе, прижимает её к узорчатой каменной, но такой серой и безликой колоне и целует жадно, нежно, порочно, боясь, что она может исчезнуть или раствориться в его объятьях, превратиться в воздух и заменить ему кислород в лёгких, окончательно убив изнутри. Панси отвечает, смеётся, как безумная, прижимается так, как будто боится оттолкнуть. Хочет, мечтает, лелеет о нём и получает то, что хочет. Её красивое платье мнется в его руках, с её губ уже стерлась помада, ноги не держат её и девушка судорожно цепляется за его плечи, слушая его сбивчивый шёпот, от которого у неё мурашки по всему телу. Он клянется ей в вечной любви, верности, в том, что никогда не оставит её и не понимает, что Паркинсон его теперь сама никуда не отпустит от себя. Ни на один крохотный шажочек. Он теперь в её власти и в её подчинении, только её. Она чувствует, как Теодор жадно припадает к её шеи, целуя, кусая, словно вампир из старых учебников ЗОТИ, и ловит её тихий стон. Нотт отстраняется, заглядывает в её глаза и снова сбивчиво шепчет признания в дикой похотливой любви, клянется, что Панси та единственная и неповторимая, и девушка верит. Судорожно верит каждому слову юноши и снова целует, уже сама. Целует искренне и нежно. Брюнетка понимает: он неосознанно, по своему жадному корыстному желанию, влюбил её в себя. Панси сама клянется ему, что он заплатит за это. Обязательно заплатит. И обнимает его, прижимаясь к телу.Ты никогда не узнаешь, что ранило тебя, Не увидишь, как я приближаюсь!.. Я заставлю тебя страдать… Этот ад, что ты поселил во мне… Я внутри тебя, Искуситель внутри
Они сидят на астрономической башне. Уроки кончены, экзамены сданы и они здесь и сейчас совершенно одни. Теодор осторожно перебирает пряди чернейших волос своей возлюбленной, шепча, какая она красивая, а затем укрывает её своей мантией, даря лёгкий поцелуй в щеку. Панси никак не реагирует на ласку. В её голове вихрь мыслей и все они быстрым движением сменяют друг друга, разрывая её на части. Девушке кажется, что она сейчас превратится в прах и развеется по ветру. Будет лететь, лететь, лететь… Окружать его, заставлять вдыхать этот пепел, а затем царапать и оседать в его лёгких, перекрывая кислород. Она хочет видеть его муки, как он будет задыхаться и корчиться в агонии своей любви так же, как трепещет сердце Паркинсон перед ним. Ей противно от собственных мыслей и чувств, но Теодор любит её, ведь она его сказочная прекрасная принцесса и он позволит ей властвовать над ним, мучить его, убивать своей холодностью, тщеславием и ложью. Панси смотрит в его глаза и ей кажется, что в них целый мир, что она утонет в этом бездонном омуте и потеряет себя раз и навсегда. Нотт смотрет в эти зелёные изумруды и видит, как мир вокруг него тускнеет, умирает, теряет окрас, он вымучен и разрушен, просто мёртв.Я буду здесь, Когда ты будешь думать, что ты совсем один. Просачиваясь через трещины, Я — яд в костях твоих… Моя любовь — твоя Напасть… И я не отпущу тебя, Пока не сломлю тебя
Война настигла их обоих слишком резко и неожиданно. Левую руку Нотта украсила Чёрная метка, а Панси потеряла родителей, что пытались сохранить нейтралитет в этой ужасном кровавом месиве. Их убил Орден Феникса, подозревая в том, что они поддерживают связь с Тёмным Лордом, что, конечно, было ложью. Панси снова кусала губы до металлического привкуса у себя во рту, пыталась защищать друзей от нападок гребанного Отряда Дамблдора, а затем ночью, утыкаясь в грудь Теодора, давала волю непрошеным слезам. Тогда какая-то грязнокровка из Пуффендуя научила её курить, давясь кровью после десяти круциатусов от Амикуса с его шизанутой сестрой Алектой, тогда Малфой научил её глотать огневиски и не закусывать, тогда Нотт научил её терпеть боль и разделять это жгучие чувство на них обоих, тогда Паркинсон забыла о лжи, пафосе и тщеславии и заставила забыть об этом Забини и глупых, нежных девчонок Гринграсс. Тогда она решила бороться за свою жизнь и за жизнь своего бракованного Пожирателя Смерти. Она была готова заложить Поттера, как только увидела, и плевать она хотела на то, что он чьё-то спасение, ведь он разрушил её счастье. Их эвакуировали как раз в тот момент, когда гребанный герой появился в большом зале. Тогда Паркинсон поняла, что потеряла себя и Теодора навсегда в этой фальшивой безликий войне.Я пыталась быть приверженцем Твоих кошмаров, Посмотри, во что ты превратил меня… Теперь я тяжкий груз, Который ты не в силах вынести!
Отца Теодора Нотта приговорили к поцелую дементора, а сам парень поддался в бега, как последний трус. Он прятался в маггловском мире достаточно долго, чтобы его просто причислили к мёртвым. С каждым днём Нотт все больше понимал, что окончательно потерял её ещё в той последней битве за Хогвартс, которая перечеркнула всё их счастье на светлое будущее. Он просто сошёл с ума, слетел с катушек и не знал как излечиться от страшного диагноза «Панси Паркинсон» и есть ли вообще лекарство от этой болезни? Теодор покидает очередной накуренный, душный и пропитанный бар в маггловском районе и сползает по кирпичной стене на грязный асфальт, сжимая до боли свои волосы, громко скуля, как уличная побитая псина, от собственного безумия. Она снится ему. Снится каждую гребанную ночь. Такая жалкая и ничтожная, но такая красивая и желанная. Что-то шепчет ему, зовёт, судорожно цепляется за его одежду, словно одержимая, впивается ногтями в его кожу до крови и мяса, тянется за поцелуем. Сводит с ума. Он просыпается в холодном поту и чувствует как низ живота скручивается в тугой узел. Это так унизительно, что ему тошнит от самого себя. Но именно это заставляет его перевернуть всю магическую Британию вверх дном в поисках её. Это бесполезно. Панси Паркинсон просто растворилась в этом мире так, как будто её никогда не было здесь, как будто она лишь сон или видение Нотта. Никто не знал где она сейчас, что с ней стало, жива ли его сказочная нимфа… Никто не хочет, чтобы Теодор нашёл её… И это заставляет окончательно потерять те крупицы здравого рассудка, что у него были и безнадёжно сдаться. Но Судьба та ещё штучка. Она всегда непредсказуема и непокорна. Именно она сталкивает их возле пешеходного перехода на маггловской улице возле недорогой кафешки. Теодор замирает, судорожно щипая себя до синяков на коже. Она сейчас перед ним такая красивая, слабая, беспомощная, настоящая, искренняя, восхитительная, прикованная к этому ужасному инвалидному креслу. Он видит, как Панси судорожно сжимает в руках плед, тяжело дышит и сильнее сжимается спиной в спинку кресла, не веря своим глазам. Она также замирает перед ним, смотря снизу вверх.Посмотри, во что ты превратил меня… Я заставлю тебя это увидеть!..
Они стоят друг напротив друга на обломках воспоминании в окружении магглов, лишенные чувств и эмоции, а в глазах целая история их гребанной любви.