softly

Это получилось само собой, очевидно. Но Кагеяма часто ловил себя на мысли, что в объятиях Хинаты, кажется, можно спастись от любой проблемы, от любой катастрофы. В объятиях Хинаты было тепло, мягко и уютно. И неважно даже было — после тренировки они или нет, были ли на них несколько слоев одежды или одна футболка и шорты. Когда Хината его обнимал, Тобио казалось, что его сердце вот-вот остановится. И все его проблемы — сущие пустяки. И ему интересно, как же он раньше жил без этого? Хината цепляется за него руками, прижимается так тесно-тесно и вдруг становится так хорошо — до одури. Сначала Кагеяма стоит как вкопанный, потому что это произошло неожиданно, глубоко дышит и в рот лезут рыжие лохмы — дышать тяжело и нос забивается запахом жасмина и какао, который Хината пролил на себя часом ранее и ему пришлось все-таки переодеться, напялив на себя тот глупый, бледно-изумрудный свитер. До ужаса глупый, но до того мягкий и теплый свитер. Хината обнимает его крепко, стискивает в объятиях так, будто еще немного — и ребра превратятся в мелкую крошку. И Кагеяма едва заметно улыбается — Шое такой еще ребенок. Хотя совсем скоро, лет так через пять, им перевалит уже за третий десяток. И в груди от этой мысли так непонятно. Тепло и тесно. (и наверное, немного тоскливо, но Тобио об это предпочитает не думать) Прямо как в объятиях Шое. И Кагеяма обнимает его в ответ, сжимает также крепко и понимает, что он действительно сейчас счастлив. Это счастье заставляет его руки немного подрагивать, но Тобио прячет это в складках огромного свитера Хинаты и тот благополучно делает вид, что совершенно этого не замечает. А свитер этот так больно колется, что руки чешутся. Но он все равно его не отпускает, дышит жасмином и прячет свою улыбку в волосах яркого апельсинового цвета Кагеяма вдруг думает невольно — он такого не заслуживает. Но Шое, почему-то, считает иначе. И в данном случае спорить с ним, ясное дело, не хочется. Они выглядят глупо, точно также глупо как и чужой свитер — стоят посреди темного коридора, который лишь слегка освещает теплый свет из гостиной. Там привычно шумит телевизор, а на кухне мама Хинаты готовит ужин — посуда гремит и стаканы звенят. И время будто превращается в сладкую патоку — тянется и вяжет язык. Незаметно исчезает. За окном медленно падает снег и свет изредка мигает. У них над головой нет никакой рождественской омелы, но они все равно целуются. Неловко и так неуклюже, будто бы в первый раз. Хината улыбается сквозь поцелуй и его сердце стучит громко-громко. Кажется, что он сейчас оглохнет. И Кагеяма не отстает. Ведь даже в таком деле он не может проиграть. И когда мама Шое зовет их на ужин, крикнув с кухни, они оба вздрагивают и резко отстраняются друг от друга. А Хината смеется — совсем негромко и он весь красный, немного растрепанный и глаза светятся самым настоящим счастьем. Он глубоко дышит, и дыхание у него такое неровное и сбитое — будто бы отбил несколько пасов подряд, перед этим пробежав кругов пять или шесть. Шое зачем-то приглаживает волосы, хотя это совершенно не помогает, подмигивает Тобио и идет на кухню первый, радостно начиная пересказывать маме недавнюю игру. Кагеяма остается стоять один — он до сих пор чувствует запах жасмина, руки чешутся, а еле заметная улыбка все не проходит. Он стоит в одной футболке, в темном коридоре, где гуляет едва заметный сквозняк и холодные полы заставляют ежится, а за окном начинается метель. Но ему совершенно не холодно.