Лучшая ошибка

      — Курочку тебе положить? — Полина ласково улыбается и уже было заносит столовую ложку над большой тарелкой с горячей едой. Данила сначала собирается действительно отказаться, потому что не хочет от слова совсем: ментальной пищи хватает, так сказать, энергии солнца, — но мама смотрит на него этим своим «добрым» взглядом, и как-то язык сам поворачивается, и в итоге получается слабое «Да».       Данила смотрит, как в собственной тарелке вырастает небольшая горка из еды и благодарит. В столовой повис ненавязчивый гул, состоящий из разговоров, звона посуды и иногда — смеха. Парень медленно жуёт и пытается проглотить кусок куриной грудки, что, на самом-то деле, непонятно, как вообще изначально смог оказаться у него во рту, и приходилось работать челюстями вдвое интенсивнее. Но процесс тормозился ощущением пристального наблюдения. Даня сам навис над тарелкой, опустив глаза в стол, но чужой взгляд скользил практически по каждой клеточке головы, шеи и грудной клетки, будто Ваня обладает трехмерным зрением. Так что хоть кувыркнись через стол — а этот сгусток зла все равно будет держать на мушке. Есть такая у человека способность — прожигать взглядом, вот только у Ивана она развита, наверное, куда больше, чем у всего остального населения земного шара. Даня нервно сглатывает и решается поднять голову, но затем сразу же вперивается в гладкую столешницу, ибо ну это же правда невыносимо.       Ваня сжимает челюсти и закусывает губу: так сильно старается сделать брату неприятно и неловко, чтобы трусливо поджал хвост. Ему нужно сделать плохо прямо сейчас, остро необходимо, прямо тут и при всех; потому что Ване самому отнюдь не шоколадно. Потому что знает, знает, что Данила виноват. Не просто виноват — облажался по-крупному. Ваня хочет, чтобы брат не находил себе места и чтобы захотел вырезать кусок кожи прямо с шеи, тот, что закрыт сейчас плотной зеленой тканью воротника чужой рубашки. Вот этого хватило бы, но, кто знает, глядишь, там ещё себе что-нибудь вырежет. Глаза, например, чтобы не было во что долбиться, а, следовательно, исчезнет корень всех ваниных насущных проблем. Перестанет жрать своими глазищами чужих девушек, следовательно, не будет лезть своим мерзким языком в глотки чужих девушек и не будет светить вот этим прямо перед лицом Вани. Как яркое табло пять на пять на одном из зданий на Таймс-сквер.       Ваня четко видит, как там чёрным крупным шрифтом написано: «Эй, смотри! Видишь этот засос? Его оставила твоя девушка! Хочешь себе такой же?» — и все с нижним подчеркиванием. Скорее, хочет сломать светловолосому наглому пиздюку лицо, а затем зашить Эле рот ко всем херам. Неровными и толстыми стежками, чтобы она никогда больше не смогла открыть его и каждая попытка это сделать приносила тупую боль.       Так бывает, когда у ребёнка отобрали любимую игрушку, вот только Ване кажется, что это какой-то новый уровень, как говорится, доселе невиданное.

***

      Они и правда были вместе, одной из версий «настоящей пары» — и таких отношений у Вани ещё никогда не было. То есть было, конечно, многое и много, но здесь не просто физическое влечение — определенно, нет. Эля, она… Это просто она: смелая, дерзкая, умная и с хорошим чувством юмора, веселая, а ещё невероятно красивая и харизматичная. И все — Иванов пропал, вместо него нашёлся её мальчик на побегушках, но тот никак не протестовал, а умело вживался в новую роль. А что здесь, спрашивается, не очевидно, что дети родителей, которые дружат уже с десяток лет и пророчат своему чаду счастливое будущее в семейной жизни, хотя бы не попробуют начать отношения? Ваня знал, ждал, верил — и добился. Правда — парень был практически идеальной кандидатурой: богатый, красивый, харизматичный, с хорошими перспективами. Но ума ему бы позанимать. А Дане — нет. Появился, свалился просто с неба, уже идеальным по всем параметрам и посчитал, что вообще может говорить, что испытывает к Эле симпатию. Эй, думает Ваня, это моя жизнь, я ее шестнадцать лет жил и знал Элю почти столько же, так какого же ты тогда хера подозрительно часто оказываешься рядом с ней? Но Оганян в итоге просто выбрала его, Ваню, и сделала парня самым счастливым на свете в ту секунду.       И вот — случилось то, что случилось.       — У тебя здесь… — Ваня стал как вкопанный, вытянул руку вперед, тем самым заставив Даню остановиться наравне, и несколько раз моргнул. — Воу, — выдавил парень и заливисто рассмеялся, а затем наклонился ближе, дабы рассмотреть одну очень интересную деталь: на шее брата буквально «цвёл» бледно-красный след, вернее, лишь его часть, — та, что виднелась из-за горловины футболки. Даня приподнял бровь, затем потрогал то самое место и резко выдохнул. Видимо, не хотел, чтобы это вообще кто-нибудь когда-нибудь заметил. Уж слишком он «ботан» и «мамина радость», чтобы признаваться самому себе, что на выходных занимался отнюдь не уроками, а нарушил все предписания комендантского часа и отлично (и пьяно) проводил время в большой компании на вечеринке.       — Это не… — начал светловолосый, но запнулся, — не то…       — Да все там то! — хмыкнул Ваня и похлопал брата по плечу. — Красава.       На самом деле, братья были приглашены на вечеринку одноклассника вдвоём, и Иван туда так же честно пошёл. Вот только изрядно перебрал и, конечно же, не заметил, как Даня успел совершить свой первый подвиг на любовном фронте. Ведь ботан-то оказался не промах, попал в нужную компанию, и вуаля — повзрослел. Ивáнов взъерошил волосы Данилы на макушке и начал приговаривать, какой тот молодец, что наконец начал завоевывать дамские сердца. А Иванóв как-то резко сник, мямлил что-то о том, чтобы брат прекратил. Но Ване плевать, конечно же, ведь одни посреди коридора, рядом с их общей комнатой, и никто эти разговоры услышать не сможет.       — Я это… — тихо начал Даня, когда они наконец ввалились в комнату и Ваня плюхнулся на кровать. — Хотел сказать кое-что, — казалось, сейчас съест собственную нижнюю губу.       — Что у тебя самый лучший в мире брат и ты благодарен за это всем богам? — смеётся. — Брось, это и так понятно без слов.       — Ну, я… В общем, Вань, — светловолосый мнётся и пытается не отводить взгляд. — Ты реально самый лучший в мире брат, — выдаёт в итоге и выдыхает.       Ваня в ответ хмыкает и продолжает копаться в телефоне. А Иванóв с каждой секундой приближает наступление всецелого пиздеца, потому что свершилось непоправимое. И пока что брат не догадывается ни о чем, но это неотвратимо, так как результат он уже видел. Парень трёт место кровоподтёка и морщится, но больше ничего сказать не может, поэтому ложится на диван лицом в подушку и глухо стонет.       Когда Ваня уходит гулять с Элей и оповещает об этом Данилу, тот весь подбирается, но делает вид, что печётся об этом чуть меньше, чем никак, — отмахивается и ещё больше зарывается носом в учебник по информатике. А внутри все бурлит и едва не переливается через край, руки трясутся и ладони потеют. А когда за Ивáновым захлопывается дверь, начинается обратный отсчёт.       И когда парень возвращается домой, практически бежит по коридору, Иванóв спокойно себе сидит в комнате и размеренно строчит слова в тетради по литературе. А когда дверь распахивается — видимо, тут помогла Ванина нога, — и его хватают за шкирку и стаскивают со стула, Данила даже не удивляется. Ваня держит за грудки и тяжело дышит и будто все больше нависает.       — Ничего рассказать не хочешь? — голос точно звенит от злости и напряжения; у Вани трясутся губы и лихорадочный блеск в глазах. Это пиздец, отвлеченно думает Даня. Ему просто крышка.       — Как ты мог? — спустя несколько секунд выдавливает Ваня. Просто не находит, что сказать, настолько ком в горле заострился и не даёт вымолвить и слова. — Как ты, сука, мог такое сделать? Как? — повторяет и сжимает челюсти. — Объясняй!       Данила застывает и нервно облизывает губы, тупо пялится на Ваню и не знает, куда деться и куда деть свой стыд. Куда спрятаться от протыкающего глазные яблоки взгляда, от которого хочется отвернуться.       — Это вышло случайно. Мы оба были пьяны, — тихо выговаривает парень. — Эля… оно само… Не знаю, что было в спрайте, или что м-мы там пили. Видишь, я даже и этого вспомнить не могу!       — Значит, забыл, что в тот вечер в рот брал? — цедит брат и резко отпускает Даню. — Напомню: её язык. Вы, блядь, сосались, значит, там в уголочке, пока я был в отключке?       Тогда Ваня наговорил много гадостей, пообещал превратить жизнь брата в Ад и пригрозил больше никогда не приближаться к Эле, иначе вырвет конечности ко всем чертям, — все это в течение пяти минут. И Даня начал злиться. Черт подери, да, стыдно, да, не хотелось портить отношения чужие, но это по пьяни, спонтанно — Данила почти ничего не помнит, разве что чужие язык и губы на своей коже. Все. И это Иванóв пытался втолковать в пустую голову брата, пока вконец не психанул и просто толкнул в плечо:       — Я, черт подери, не знаю, под чем там была твоя Эля! Очнись ты уже, придурок! Может, она думала под этим делом, — он прикладывает ладонь тыльной стороной к шее, — что тебя целует?!       Эта фраза немного полоснула по слуху самого Дани, ведь, если быть предельно честным, Эля действительно парню была небезразлична. Но уговор есть уговор — выбор пал на Ваню, а, значит, он и победил. Черт бы побрал за то, что думал, мол, тут ему светит что-то — разве что на прощание. И было обидно, правда, иногда особенно сильно, поэтому парень пролистывал ленту в Инстаграме гораздо быстрее, дабы не натыкаться на новые Элины фотографии, потому что на многих из них они вдвоём.       Ивана этот вопрос, кажется, злит ещё больше — хотя куда уже. Он оттягивает ворот чёрной футболки и тычет пальцем в то место над своей ключицей, где примерно находится засос у Данилы. Только там, конечно же, ничего.       — Что, ослеп?! Правильно, потому что здесь ослепительно, просто, блядь, сверкающе чисто.       Они ещё долго препирались, в итоге Данила устал кричать и оправдываться и просто приложился кулаком о чужую челюсть. Ваня в долгу не остался и ответил тем же, в результате у обоих синяки, ссадины, у одного — подбитый глаз, другой — с разбитой губой. Родители даже не удивились, ведь это произошло снова; мама Полина только больше причитала, а потом сама же парням ссадины и обрабатывала антисептиком.       — Ну, мелочь, — поздно вечером в комнату заглядывает папа-Лёша, чтобы осмотреть «поле боя», — рассказывайте, из-за чего поцапались-то?       Как ни странно, оба отвечают, что все уже нормально — следовательно, переживать не стоит. Только смотрят друг на друга открыто и зло, будто собираются снова начать перепалку.       — Ладно, петушня, выяснили отношения и разошлись, — хмыкает папа-Леша. — Молодцы, — и выходит за дверь, оставляя парней один на один.       Но целую неделю длится «холодная война», и Данилу это уже порядком достало. Устал постоянно терпеть косые взгляды и тычки, пакости и позднее — просто безразличие со стороны Вани; придурка хочется хорошенько встряхнуть, чтобы перестал так задирать нос. Предел их взаимодействия — такие вот манипуляции за обеденным столом, когда Ваня абсолютно никого не стыдится и прямо на глазах у родителей пытается выпилить Данилу из жизни взглядом. Ну, они ведь не СССР и США после Второй мировой, — а люди. И они братья.       Иванóву жутко хотелось узнать, что произошло с отношениями Эли и Вани, или в них. Поэтому однажды вечером, после водных процедур, лёжа на диване и накрывшись тёплым пуховым одеялом, стучит пальцами по клавиатуре телефона. Воздуха под импровизированным «куполом» не хватает, но чего не сделаешь ради конспирации, так ведь? Даня нажимает на «Отправить» на свой страх и риск и тупо пялится на чёрный буквы на экране. Да, конечно, рисковый парень, ведь неизвестно, прочтёт ли Эля вообще, ответит ли и, — что самое главное, — будет ли вообще с ним общаться в будущем: как-никак, Иванóв теперь, оказывается, злой разлучник. Хочется рассмеяться: какой-то мелкий ботан, тихий заучка — а разрушил отношения короля и королевы гимназии. Блядь, яблоко раздора. Данила пытается сдерживать рвущийся наружу смех и сразу же замолкает, как только видит на экране всплывшее окошко с оповещением о новом сообщении. Эля ответила. Эля ему ответила, черт возьми! Уже что-то.       «Я тоже почти ничего не помню, Дань. Только, что поцеловала тогда кого-то. Видимо, это был ты.»       На последующие вопросы о Ване, о том, как он обо всем узнал, Эля как-то односложно отвечает — сказала только, что он добавил в «Чёрный список», наговорил гадостей и потребовал держаться подальше. Им обоим теперь несладко приходится, потому что Ваня — твердолобый придурок.       Внезапно импровизированный купол исчезает, и холодный воздух врывается в личное Данино пространство; Ваня хватает за плечо и резко тянет на себя, а светловолосый пытается брата резко отпихнуть от себя, махая руками.       — Ты чего, придурок?!       — Ой, кто-то тут шалит у нас, — улыбается Иван и сжимает челюсти, сверлит Данино лицо злым взглядом. А затем натыкается на телефон: вкладка с сообщениями все ещё открыта. А там — переписка с Элей. Ивáнов хватает гаджет, пробегает глазами по буквам и хмыкает. — Как же это, блядь, мило. Красиво вы все построили.       — Да что построили-то?! — Даня сидит на диване — одеяло сбилось вокруг талии, как спасательный круг, — и растерянно моргает. — Ты заебал уже!       — Мамина радость матерится? — смеётся Ваня, но отнюдь не от веселья. — Нет, дорогой, это ты меня заебал. Просто, блядь, вкрай, — наклоняется ниже, опирается руками о диван, где-то у Даниных ног, накрытых одеялом. — Я же тебя предупреждал.       — Так ты Эле то же самое сказал. Мы оба к тебе не приближаемся, придурок.       Они снова сцепились, в очередной раз, но это, по крайней мере, не безразличное молчание. Даня бы даже обрадовался такой перемене, вот только разбитая в очередной раз губа помешала улыбнуться от счастья.

***

      Ваня копается в телефоне и пропускает все реплики учителя мимо ушей, как и обычно. Сейчас у них пара по математике, в коей парень не смыслит ничего от слова «совсем». Даня сидит рядом за партой и внимательно слушает, временами записывает в тетрадь и на брата старается не обращать внимания. Ивáнов чувствует на себе чей-то взгляд и, оторвав свой от экрана телефона, видит, как Эля, повернувшись в их сторону, просто смотрит на него, никого и ничего не стесняясь. Она выглядела шокировано, или очень чем-то удивлённой, что можно было определить по чуть приоткрытому рту и расширившимся глазам. Ваня смотрит в ответ, вопросительно приподняв бровь, а затем кривит губы в усмешке, мол, решилась совести в глаза посмотреть? Девушка, будто опомнившись, сразу же разворачивается и утыкается взглядом в собственный конспект. Ваня смотрит в спину ещё несколько секунд, ухмылка сходит на нет; что могло так озадачить Элю? Почему взгляд был не извиняющимся и виноватым, каким должен, — Иван в этом уверен, как в том, что форма земного шара — геоид, — а удивленно-недоумевающим? В конце концов, снова утыкается в телефон.       Ивáнов шёл по коридору из столовой в класс, когда почувствовал сильный толчок в бок, а затем и вовсе оказался в темном подсобном помещении, предназначенном для хранения швабр, тряпок и моющих средств, коими орудовали уборщицы. Дверь сразу же захлопывается, а затем парень оказывается с Элей лицом к лицу. Она, по всей видимости, совсем спятила, раз затащила его в кладовку. Решила прощение действиями вымаливать? Эту мысль Ваня и озвучивает, а после получает ощутимый тычок в плечо.       — Какого хера, Оганян?! — шипит и трёт ладонью место удара. — Ты долбанулась?!       — Нет, — шипит девушка в ответ. — Это ты долбанулся, придурок! — выражения ее лица не видно в темноте тесного помещения, но оно, наверное, крайне раздражённое сейчас. — Лучше объясни, какого хрена ты вообще творишь?!       — Да ты о чем вообще? Что мы в кладовке делаем-то?!       — Иначе тебя на разговор не вытащишь, потому что идиот твердолобый!       — Слушай, я не хочу вообще тебя видеть, выпусти меня прямо сейчас!       Но Эля опирается руками о плечи Вани, давая понять, что этого не произойдёт, и просит заткнуться и слушать внимательно.       — То есть как оскорблять меня и своего брата, орать, что ненавидишь нас и больше не хочешь знать, — так это да, пожалуйста. А как признаться, что сам запал на его задницу, — так это для нас невыполнимо, да?       Лицо Ивана за несколько секунд принимает несколько разных выражений — от вопросительного, недоумевающего, а после всего — улыбающегося.       — Ты что городишь? В компот подсыпали что-то?       — Не строй тут из себя пай-мальчика, Иванов! Я видела все.       — Что ты видела, Оганян? — копирует интонацию Эли парень. — Небось, как вовсю там языком своим в его рту орудовала? Так можешь не рассказывать, и так… — его перебивают звонкой пощечиной. У Эли хорошо поставлен удар — Ваня прикладывает ладонь к уже краснеющей щеке.       — Заткнись, Иванов, прошу, заткнись! — голос девушки подрагивает, наверняка, глаза на мокром месте, но Ваня в душе не знает, какого чёрта с ней происходит. — Неужели совсем ничего не помнишь?! Как это ты Дане засос поставил?       — Чего? — у Ивана глаза невольно расширяются; этого не может быть просто ни при каких обстоятельствах. Абсурд. — Уже не знаешь, как бы и соврать, чтобы вернуть наши отношения? Не думал, что до такого бреда дойдёт. Ты упоротая просто.       — Не веришь мне? — усмехается Эля, а затем достаёт из кармана телефон. — Тогда сам посмотри.       Она заходит в «Галерею» и находит в разделе «Удаленное» видео — не единственное там — и нажимает на «Воспроизвести». Звук заблаговременно выключен, но картинка есть. Ваня затыкается и прилипает взглядом к экрану, на котором сейчас происходит что-то невозможное. В тусклом освещении видно, как они с Даней сидят на широком диване вдвоём, но лица Вани не рассмотреть, потому что устроился где-то позади Иванóва и опустил голову брату на плечо. Чем он там занимался, было не рассмотреть, но Данила сидел с закрытыми глазами, зарывшись обеими руками в Ванины волосы; свет падал на лицо неровно — красноватые отблески на глазах и губах, которые парень периодически покусывал. Ваня приоткрывает рот в немом шоке. На диване рядом больше никого не было, то есть они были совершенно одни там, не считая Эли, которая это все записывала.       — Горячо, правда? — шепчет девушка и смотрит Ване в лицо. Видео подходит к концу, она выключает телефон и кладёт обратно в карман. — Так что там по братской любви, Ванечка?       — Думаешь, смонтировала видос и теперь в «дамках»? — все ещё не может поверить в происходящее Иван; голос дрожит, но парень ничего не может с этим поделать. Это ступор, полное непонимание происходящего и неверие в реальный факт.       — Думаешь, я настолько продвинута в этом деле? Вань, ты поцеловал тогда Даню, как бы ни притворялся, что не помнишь, — голос Огянян смягчается, кажется, будто она больше не хочет заехать темноволосому кулаком по лицу. — Мы все тогда прилично перебрали, и я вообще не помню, как это сняла на видео. Но ты видимо, даже разницы не почувствовал между Даниными губами и моими, — теперь голос звучит удрученно.       Ваня качает головой, отпихивает Элю от себя и вылетает из подсобки. В тот день на занятиях он больше не появляется.

***

      Данила лениво плетётся на второй этаж, волоча рюкзак: так сегодня устал, не выспался и просто банально хотел выпилиться из жизни, что даже присутствие Вани в комнате не помешает его законному отдыху.       Но в комнате Вани не оказывается — ну и хорошо, Данила-то плевать хотел, где брата носит, поэтому просто заваливается на диван лицом в подушку, оставив рюкзак возле компьютерного стула. Но от того, чтобы окончательно провалиться в сон, парня отвлекает звук входящего сообщения. Нащупав рукой телефон, с усилием поднимает голову и видит сообщение от Эли, пришедшее две секунды назад.       «Встретимся у забора? Мне нужно тебе кое-что показать.»       Сон как рукой снимает; Даня быстро переодевается из школьной формы в повседневную одежду, что, честно говоря, мало чем отличались друг от друга. Через десять минут он уже подходит к условленному месту и замечает Элю, что стоит за оградой.       Она как-то натянуто улыбается и закусывает губу. Нервничает, наверное, отвлеченно думает Иванóв.       — Так что случилось, Эль? — Данила обхватывает пальцами прутья забора и опирается лбом о перегородку.       Оганян решает долго не тянуть и сразу переходит к делу: показывает видео, где они с Ваней намного в… в необычном амплуа. Иванóв всматривается в экран, наклонившись максимально близко, а когда запись заканчивается, чувствует, будто место, где находится уже практически незаметный след, покалывает.       — Эль, — выдавливает парень, — ты это не... Это не монтаж?       Девушка поджимает губы и отвечает, что нет, мол, и ты туда же, никакого монтажа и в помине. Произошла путаница, притом случайно: все были пьяны на той вечеринке больше недели назад, так что Эля на Даню зла не держит. Иванóв не понимает, как так-то — целовался с парнем (с братом своим — нужное подчеркнуть) и даже не заметил разницы. Интересно, что же тогда было в спрайте, раз так сильно подкосило? Этот вопрос светловолосый и озвучивает девушке, а Эля хмыкает и отвечает, что теперь ясно, что будет, если чередовать коньяк с абсентом. Полный пиздец гарантирован.       — Я его урою просто, — цедит Данила и отцепляется от прутьев.       — Это за что? Ты вроде не против был, — девушка складывает руки на груди, искажая принт с мишками на футболке.       — Он тебя обидел. Я-то ладно — переживу как-нибудь, что лизался с мужиком, но тебя-то этот придурок опустил. Сомневаюсь, что это было приятно.       Эле это, по всей видимости, кажется смешным, раз она начинает заливисто смеяться.       — Да вы оба придурки, Дань. Ты вообще парня отбил.       Иванóв смеется вместе с ней думает, что, Господи, ну насколько же бредовая ситуация. Этого же просто не может быть. Определённо, не может. А Ивáнова он просто закопает: нужно же за девушку отомстить.

***

      Открывая дверь в их общую комнату, Данила уже знает, что будет говорить и с какой интонацией — все максимально, чтобы опустить твердолобого придурка ниже плинтуса. Он самый как раз и обнаруживается лежащим на большой кровати с наушниками в ушах; глаза закрыты — не подозревает даже, что его погибель уже здесь и сейчас настигнет.       — Ва-аня, — вытягивает Иванóв и резко выдергивает наушник из чужого уха. Брат резко вжимает голову в подушку и распахивает глаза. Это просто план «Барбаросса» в миниатюре, хмыкает Даня. — Братик, а ты ничего рассказать мне не хочешь?       Ваня тяжело сглатывает, но берет себя в руки и злобно вперивается взглядом в лицо напротив, будто может так его расцарапать в мясо.       — Хочу только нахуй тебя послать, — резко отвечает, даже дерзит, а у Иванóва уже бурлит все внутри; хватает брата за плечо и тянет на себя, а темноволосый от неожиданности не сопротивляется.       — Странно. А как же рассказать о том, как ты мне вот это, — Данила оттягивает ворот футболки и указывает на бледный след, — оставил? Я мало чем на Элю смахиваю, не заметил?       Иван, как ни странно, молчит и только дышит тяжело. Кажется, даже краснеет, — или это все игра света?       — Вы с Элей на пару рехнулись. Ты реально веришь в это? — Ваня снова возвращается к привычному себе и хмыкает. — Долбоебизм.       Данила цокает языком и, резко поддавшись вперёд, заезжает кулаком по лицу; удар получается смазанным, а Ваня только чуть отшатывается. Иванóв падает плашмя на кровать из-за неудачной попытки испортить лицо короля гимназии, а этот самый король в долгу не остаётся — бьет в ответ, только не промазывая. Но Данила берет реванш, из-за чего в итоге у Ивáнова под глазом будет синяк. Парни увлекаются потасовкой и оба сваливаются прямо на пол, подняв грохот. Благо в доме никого больше нет: родители очень вовремя решили всей толпой свалить, — так что никто не помешает петушиным боям.       — Ты, сука, столько гадостей девушке наговорил! — тяжело выдавливает Данила, увернувшись от удара в челюсть, с помощью которого Ваня планировал сломать брату лицо.       — Тоже мне… — дыхание прерывистое. — Защитник нашёлся.       Ваня валит Данилу наземь, тот извивается и отмахивается руками, а темноволосый пытается пригвоздить чужие мешающие конечности к полу. В итоге парень и вовсе взбирается на чужие бедра и отвешивает Дане звонкую пощечину. Иванóв сплевывает кровь и смотрит затуманенным взглядом прямо в глаза напротив; они оба дышат тяжело и хрипят. И тут Даня решает помедлить и несколько секунд просто лежит, ничего не предпринимая, и только потом поворачивает голову и вцепляется зубами в предплечье Вани, сильно сжав челюсти. Темноволосый шипит от боли и вынужденно отпускает чужие руки, а затем едва не сталкивается с братом лбами: Данила резко приподнимается. И Ваня в ту секунду не придумывает ничего лучше, кроме как укусить в ответ.       И так получается, что вместо щеки прихватывает зубами чужую нижнюю губу и через секунду слышит тихий треск — тонкая кожа треснула под нажимом. Ваня сразу разжимает челюсти и отстраняется, пока не отдавая себе отчёт о том, что сделал. Данила вскрикивает и прикладывает пальцы к ране, из который уже выступила кровь. Вот она проступает сквозь пальцы и стекает по подбородку.       А Ваня тупо пялится на эту картину и несколько раз подряд моргает, будто увиденное исчезнет. Даня на коленях и с окровавленными губами смотрится… странно. Иванóв решает отомстить и за это тоже, поэтому подаётся вперёд, обхватывает двумя руками лицо брата, пачкая тем самым его щеку и волосы кровью, и кусает.       — Блядь, — ругается Ивáнов, так же прикладывая к ране ладонь. — Мне теперь укол от бешенства нужен!       И сам подается вперёд, снова кусая, за что ухватит, — в этот раз оказывается щека. А Данила не собирается сдавать позиции и отыгрывается. Они ещё полчаса так воюют, пока окончательно не выдыхаются; больше всего пострадали, конечно же, губы. Ваня укусил Данилу за нижнюю раз пять, а светловолосый — и то больше.       — Может, хватит уже? — сдаётся Иванóв и вытирает кровь с руки.       — У тебя тут ещё осталось, — Ваня наклоняется и касается языком участка кожи под нижней губой Данилы.       Он немного увлекается процессом и, когда Даня облизывает губу, прихватывает зубами его язык.       В кармане брюк Иванóва вибрирует телефон, оповещая о нескольких входящих сообщениях.       Эля: «Эй, так как все прошло?»       «Если не ответишь через пять минут, я вызову полицию.»       «Але, Иванов!»       «Вы там, что ли, увлеклись?»       «Опять целуетесь, небось.»       «Не обижайся только, я шучу.»       Но Данила и вовсе позабыл о том, что игнорировать чужие сообщения невежливо, потому что был чрезвычайно занят: пытался не дать Ивáнову вытолкнуть свой язык из его рта, а тот — наоборот.       Они не целовались, конечно, нет. Просто проигрывать очень не хотелось.