The game never ends

В жарком феврале Мельбурна к Рафе впервые приходит осознание, что этот год будет другим, особенным. Снова увидеть имя Роджера рядом со своим в финальной строке турнирной таблицы — всего лишь ностальгия. Но когда Роджер в пятом сете совершает невозможное, переворачивает ход игры и в итоге поднимает над головой один из четырёх заветных кубков, появляется уверенность, что это не просто повторение прошлого, а что-то новое, лучшее, захватывающее. На награждении они, когда не говорят речи и не принимают овации толпы, то и дело обмениваются ошалелыми взглядами, словно спрашивая друг у друга, а точно ли это происходит на самом деле. Роджер, кажется, светится изнутри посильнее, чем в былые годы, а Рафа, хоть и проиграл, не может не чувствовать душевного подъёма, азарта и желания бороться с таким Роджером и дальше. И как можно дольше. Конечно, проигрывать всё равно больно, и в раздевалке он смахивает слёзы, что не укрывается от внимания Роджера, как Рафа ни старался. Тот мягко подкалывает, что спустя восемь лет они наконец поменялись ролями, сжимает плечо — и Рафа наконец понимает, как Роджер чувствовал себя тогда, разрыдавшись у всех на глазах, и почему ему на самом деле стало легче от поддержки Рафы. Сквозь слёзы он улыбается и неловко благодарит, а Роджер присаживается рядом и некоторое время молчит с задумчивым видом. — Проигрывать тебе всегда было больнее всего, — наконец говорит он. — Но с другой стороны, как-то даже легче, чем другим. Видимо, на лице Рафы отражается полное недоумение, потому что Роджер, усмехнувшись, поясняет: — Каждый раз я точно знал, что это не я накосячил, а ты играл слишком хорошо и заслужил победу. — Намекаешь, что сейчас её заслужил ты? — против воли Рафе становится смешно. — Я и так это знаю. — Намекаю, что когда мы играем друг с другом, это всегда… важнее, чем обычно, — Роджера не так-то легко сбить с мысли. — Для тебя разве нет? — Ты сам знаешь, что да. Поэтому… Я надеюсь, мы ещё не раз сыграем в этом году, — Рафа протягивает руку, и Роджер крепко сжимает её. — Жду с нетерпением, — без тени сарказма отвечает он. * * * — Ты что, в режиме неудержимости после Австралии? — полусерьёзно ворчит Рафа в Майами, в третий раз за четыре месяца сжимая награду финалиста и не без доли зависти глядя на кубок, сверкающий в руках Роджера. — Когда я сказал, что хочу, чтобы мы чаще играли, я не думал, что… — Что не сможешь меня обыграть? — Роджер выглядит чересчур довольным собой. — Считай это маленькой местью за годы, когда я не мог обыграть тебя. Рафа, внезапно задумавшись об этом, рассеянно кивает, и Роджер тут же хмурится: — Обиделся, что ли? — Не дождёшься, — заверяет его Рафа. — В Париже я точно тебя побью. — Посмотрим, — поднимает бровь Роджер, а потом не приезжает в Париж совсем. Рафа знает, что для этого полным-полно объективных причин: желание хорошо подготовиться к Уимблдону, необходимость отдохнуть после ударного начала сезона, в конце концов, семья, но всё равно чувствует, что ему как будто расчистили дорогу. Долгожданный десятый Кубок Мушкетёров возникает совсем близко на горизонте, и Рафа говорит себе, что раз уж Роджер не приехал, у него нет ни единого оправдания не взять этот трофей. С удивлением он понимает, что всю весну, пусть и неосознанно, боялся, что Роджера не остановит даже магия парижских кортов, всегда — вот только не в последние два года — благоволивших Рафе. Но Роджера нет, и нет словно и ни малейшего давления. Рафа пролетает по турниру, как вихрь, не останавливаясь ни на миг, и позволяет себе перевести дыхание, только когда в небе над кортом Филиппа Шатрие поднимается испанский флаг. Роджер звонит, едва Рафа доезжает до отеля, и поздравляет чуть ли не многословнее, чем все остальные, вместе взятые. Рафа сидит перед входом в гостиницу, как идиот, хотя давно мог бы подняться в номер и позвать команду праздновать, и, может, и хотел бы вставить хоть слово в монолог Роджера, но боится, что слишком расчувствуется — и так трудновато дышать. — Спасибо, — только и хрипит он, когда Роджер переводит дыхание. — Эй, ты там в порядке? — доносится обеспокоенно, и Рафу прорывает на смех. — Лучше не бывает, — заверяет он. — Серьёзно, это лучший «Ролан Гаррос» в моей жизни. — Ну ещё бы, ты ни сета не проиграл. — А слабó повторить на Уимблдоне, а, Роджер? * * * — Понял, не слабó, — восхищённо качает головой Рафа месяц спустя и подскакивает с диким радостным воплем, когда Роджер выигрывает матчбол. Лучший финал Мельбурна за восемь лет и установленные обоими рекорды на любимых «Шлемах». Газеты и статьи в интернете пестрят заголовками «Федерер и Надаль переписывают собственную историю». Федерер и Надаль, Надаль и Федерер, гудят все вокруг и повторяют друг за другом с неизменным удивлением — а неужели несколько лет подряд так не было? — Этот год может стать ещё круче? — выпаливает Рафа в трубку, дозвонившись до Роджера, и только потом накидывается с поздравлениями. Слушать, как у Роджера дрожит голос, почему-то немного смешно — наверное, так звучал он сам, выиграв в Париже. А Рафа, как и Роджер тогда, не может перестать говорить — всё кажется, что сказано недостаточно, ничтожно мало по сравнению со значимостью события. — И не вздумай останавливаться. Теперь все ждут от тебя десять Уимблдонов, — на другом конце трубки смех и слегка смущённое бормотание о завышенных требованиях, а Рафа думает, что ни один фанат не ждёт этого сильнее него. — Ладно, ладно, иди уже, празднуй, а то я тебя заболтал. — До встречи в Нью-Йорке, — обещает ему Роджер в конце разговора. Но встречи в Нью-Йорке не случается. Позвонив Роджеру — чёрт возьми, это становится традицией — Рафа, даже не поздоровавшись, возмущённо выпаливает в трубку: — Эй, какого чёрта? Это должен был быть наш полуфинал! Роджер искренне и заразительно смеётся над его возмущением и предлагает встретиться. — Думаю, неудержимость, как ты выразился, немного сдала, — объясняет он Рафе, когда они гуляют по парку рядом с отелем, со всех сторон ловя горящие взгляды фанатов. — Что поделать. Если я не смог победить Хуана, то тебя бы не смог тем более. Считай это заочной победой надо мной, — он едва заметно улыбается. — Ну уж нет, — категорически заявляет Рафа, — мне нужна только очная. — Пусть так, — в глазах пляшет огонёк азарта. — Но раз уж я сейчас подвёл… Сделай мне одолжение и выиграй турнир, хорошо? Первым, что произносит Рафа после финала, пусть этого никто и не слышит, становится: — Да не проблема. * * * Про Кубок Лэйвера они оба, конечно, помнят, но что может быть особенного в очередном выставочном турнире и даже в том факте, что они в одной команде? А потом Бьорн, обсуждая со всеми стратегию, вдруг задумчиво роняет: — А сыграйте-ка вы в паре, — и все остальные стонут от восторга и жалеют, что не додумались до этого сами, а Роджер и Рафа дуэтом выпаливают «да» и только потом переглядываются с весёлым удивлением. — Я давно хотел по-серьёзному сыграть пару с тобой, — признаётся вполголоса чуть позже Рафа Роджеру, когда Бьорн отвлекается на других игроков и их никто не слышит. На лице Роджера удивление сменяется недоверчивой улыбкой. — И молчал? Мы же сто раз могли это устроить. Рафа неопределённо пожимает плечами, жалея, что упомянул это. Как объяснить Роджеру, что при всей их дружбе он всегда боялся, что лишь оттеняет его величие, что тот не ценит их общение так, как сам Рафа? Глупый, старый страх мальчика с Майорки, что никак не в силах поверить в равенство со своим идеалом. Роджер пытается заглянуть ему в глаза и недовольно хмыкает, когда Рафа отворачивается. — Неужели думал, что я откажусь? Рафа, чувствуя себя загнанным в угол, молчит, но ему уже и не обязательно что-то говорить. — Идиот, — Роджер несильно толкает его в плечо, — я бы согласился с не меньшей радостью, чем сегодня. — А что ж не предложил сам? — парирует Рафа, и Роджер тут же перестаёт ухмыляться и чуть заметно краснеет. — Ладно, — после небольшой паузы кивает он, — мы оба идиоты. Настолько, что потребовалось больше десяти лет и просьба Бьорна Борга. Но ведь лучше поздно, чем никогда? — Никогда не поздно, — вдруг уверенно улыбается Рафа. — Мы всех разнесём, вот увидишь. — Разнесём, — повторяет ему Роджер спустя несколько дней перед самым выходом на корт. Публика вскакивает на ноги и сходит с ума ещё до начала матча — Рафа нечасто видит такое, но гораздо непривычнее, что Роджер ставит свою сумку не по другую сторону от судейской вышки, а здесь, на той же самой скамейке, что и Рафа. Словно напоминаний об уникальности ситуации кругом недостаточно, на экранах большими буквами загорается хэштег «Fedal United», и Рафа невольно повторяет его про себя: ему нравится, как это звучит. Они не играют идеально — не так, как друг против друга. Оба сильные индивидуалисты, да и выступать командой раньше не приходилось. И всё же разные и потому дополняющие друг друга стили игры и привычка читать друг друга, как открытую книгу, что на корте, что вне его, делают своё дело. Да, проигрывают второй сет — но на чемпионском тайбрейке вдруг наступает момент гармонии, идеальной синхронизации. Играть против Роджера все эти годы было всё равно что дышать. Но сейчас, касаясь его руки после каждого розыгрыша, постоянно обмениваясь с ним замечаниями, подбадриваниями, улыбками, Рафа понимает, что играть с ним в тысячу раз лучше. Обнимая Роджера после победы, Рафа видит в его глазах то же разочарование, что матч уже закончился, что испытывает сам. Но голова не перестаёт кружиться в эйфории. На пресс-конференции журналисты наперебой спрашивают, не хотят ли они играть в паре на постоянной основе. Рафа с Роджером отшучиваются, говорят вслух «нет», давая все возможные намёки на «да», и взглядами обещают друг другу «может быть». А в раздевалке, в короткий момент, когда они одни, Роджер впечатывает Рафу спиной в стену и целует с таким напором, что это даже немного пугает. Впрочем, это не мешает Рафе не менее яростно ответить, и к команде через полчаса они выходят до неприличия растрёпанные. Многозначительных взглядов чувствуют на себе много, но, к счастью, не слышат ни единого двусмысленного слова или неосторожного вопроса. На следующий день Роджер в одиночке добывает для команды Европы победу, и Рафа, наплевав на то, сколько глаз и камер устремлено на них, не просто первым кидается поздравлять, а запрыгивает на Роджера, игнорируя его не слишком убедительный возглас протеста. — Ты понимаешь, что ведёшь себя как подросток, встретивший кумира? — шипит на него Роджер, но крепко держит — хотя, наверное, тяжело, — и его глаза смеются. — Даже хуже. Фанаты никогда на меня так не набрасывались. — Я твой главный фанат, — успевает сказать Рафа, прежде чем их окружают остальные. — Мне можно. После празднования вечером им предстоит разлететься по разным турнирам, и уже сейчас невыносимо ждать Шанхая, где они снова смогут сыграть. — Так что ты на самом деле думаешь? — набравшись смелости, спрашивает Рафа, когда выдаётся минутка наедине. — Мы бы могли выиграть несколько «Больших Шлемов» вдвоём. Если ты, конечно, хочешь. Роджер делает извиняющееся лицо. — Только не в следующем году. Не пойми неправильно, это очень заманчивое предложение, но после того, как прошёл этот сезон… — Ты ещё хочешь зажечь в одиночке, — кивает Рафа. — Пожалуй, я тоже чувствую в себе силы года на два-три… — Восемь-десять… — Ну ты-то понятно, — Рафа толкает его плечом. — Мне иногда кажется, ты и в пятьдесят будешь летать по корту. Роджер прищуривается. — Ты точно не обиделся? — Точно, — заверяет Рафа. — Тем более, они сказали, что хотят сделать Кубок Лэйвера ежегодным. Как думаешь, кого же они снова туда позовут? — Какая губительная самоуверенность, — поднимает бровь Роджер. — А вдруг нет? — Тогда… им придётся объясняться перед очень большим количеством недовольных фанатов. Начиная с меня. — Мы обязательно ещё сыграем в паре, — вдруг очень серьёзно и горячо говорит Роджер, кладя руку ему на плечо. — Обещаю. — Спасибо, — закуток ресторана пуст, и Рафа пользуется этим, чтобы урвать поцелуй. — Но знаешь, — шепчет он прямо в губы Роджеру, — я только что кое-что понял. — Что нам срочно нужно найти более тихое место? — пальцы Роджера скользят к пуговицам пиджака Рафы, как бы невзначай расстёгивая. — Это тоже, — фыркает он. — Подожди, не сбивай. Я хотел сказать, что… Неважно, играем мы как команда или по разные стороны сетки. Я одинаково ценю и наше соперничество, и нашу дружбу. — Посмотрим, что ты скажешь, когда я по-дружески обойду тебя и стану первой ракеткой. — Вот как, значит? — Шучу. То есть нет. Про первую ракетку — нет, — Роджер смеётся ему в ухо, опаляя горячим дыханием. — Будем сменять друг друга на вершине, совсем как раньше. Рафа отрывается от его губ и, схватив за плечи, с нажимом говорит: — Не повторяй за журналистами это проклятое «как раньше», окей? В этом году было не как раньше. В глазах Роджера постепенно отражается понимание. — Было даже лучше. — Вот именно. А дальше будет ещё лучше, нет? — Не сомневаюсь. У нас ещё впереди Итоговый… — И я тебя там обыграю, — их губы снова соединяются, и Роджер мычит что-то явно отрицательное. — И не мечтай, — наконец удаётся выговорить ему. — А что, боишься, что правда смогу? Роджер отстраняется — Рафа подавляет недовольный вздох — и смотрит на него с раздражением и весельем одновременно. — С тобой-то? Каждый чёртов раз. Прежде чем Рафа успевает засмеяться, Роджер затыкает его поцелуем, и ему остаётся только невнятно пробурчать: — Взаимно. На следующее утро они прощаются — возможно, разговор совсем немного затягивается, потому что агент Рафы несколько раз напоминает о ждущем внизу такси — желают друг другу удачи и расходятся, зная, что скоро сойдутся вновь. По дороге в аэропорт Рафа видит огромный рекламный щит Кубка Лейвера, который, видимо, не успели заменить на более актуальный, и на нём — фотографии его и Роджера, много, разных лет и с разных турниров, но с неизменными улыбками, светящимися глазами, крепко соединёнными в знак уважения руками. Знакомое «Fedal United» красуется в качестве подписи. — Какое к чёрту повторение прошлого, — шепчет Рафа себе под нос, не отрывая взгляд от фотографий, но видя перед собой только лицо Роджера в тот момент, когда они выиграли парный матч. — Это самая настоящая новая эра.