Грань

В какой момент он переступил эту грань? Немыслимое и несвойственное ему, ну совершенно, теперь оправдывалось надменным — я смею все — читавшееся в холодном синем взгляде, которым Рокэ одаривал любого, у кого хватало наглости, глупости, бестактности (нужное подчеркнуть), хотя бы молча упрекнуть его в том, что он творил. Впрочем… какое ему было дело до всех прочих? Важным сейчас было только мнение мальчишки… Смущенного, сбитого с толку активностью сумасшедшего монсеньора, такого… желанного. — Хотите мне что-то сказать, Ричард? Тот лишь качал головой, и прикрыв затуманенные негой глаза, подставлял уже изрядно подпухшие губы для очередного поцелуя. Рокэ целовал… Упоительно, отдаваясь чувственности так, словно снова был молод, словно все еще мог любить и получать от этого истинное наслаждение. И имя этому сладостному самообману было — Ричард. Россыпь русых мягких волос ласкала пальцы, кожа юноши мягка и упруга, дыхание часто… — Ну же, мой хороший, — шепчет Рокэ, скользя ладонями по гладкой груди оруженосца, заставляя себя не думать о грани, которую переступил, как и о том, к чему все это неминуемо должно привести, — позволь мне… И Дикон позволяет. Откидывает голову назад, открывая по-мальчишески гибкую шею горячим поцелуям того, кто целовать его не должен, ни в коем разе… И это сводит Рокэ с ума, сбивает в бездну, лишает воли. Взволнованные трепещущие пальцы, как у юнца, прости Создатель, пробегаются по гладкости прогнувшейся гибкой спины, мягко очерчивают линию позвоночника, спускаются ниже, туда, где напрягаются полушария бедер, осторожно раздвигая их. Ричард дрожит и стонет от неожиданной ласки, прямо в жадный рот своего эра, вызывая внутри Рокэ опаляющую волну. — Ничего не бойся… Он и не боится. Взгляд утратил остатки смущения, отросшие волосы разметались по шелку покрывала, колени послушно разводятся в стороны, позволяя Рокэ добраться до сокровенного. Подрагивающие пальцы Ричарда путаются в волосах Алвы, перебирая их, губы заполошно шепчут какую-то глупость… Рокэ не слушает. Он отпустил себя, поддавшись страсти вызванной этим безропотным и совершенно немыслимым непротивлением Дика… В этом юноша весь. Открытый, готовый очертя русую голову броситься в глупость, за которую возможно будет завтра себя корить. Или нет? Рокэ берет его осторожно, смиряя себя, не позволяя рвануть с места в карьер, чтобы до искр из глаз, именно так, как нестерпимо хочется. Движется осторожно, чувствуя напряжение юноши и впившиеся в плечи сильные пальцы Ричарда. — Потерпи немного, — сипло шепчет, ускоряясь, стремясь, найти внутри Дикона ту заветную точку, которая расслабит и подарит мальчику наслаждение, — будет лучше… Пальцы слепо нащупывают слегка опавшее естество Ричарда и обхватив его, подхватывают ритм заданный остальным телом… Юноша выгибается и с силой подается навстречу, давая понять своему эру, что его усилия не прошли даром. Громко стонет, доводя этим низким сладостным звуком своего монсеньора до самого пика. До грани… за которой из обоих ожидает… — Почему ты согласился, — голос еще подрагивает пережитым удовольствием и можно было бы помолчать, то было бы пристойно и правильно, но отчего-то Рокэ хочется знать и именно сейчас. — Потому что… — Дик замирает и Рокэ очень жалеет, что в сгустившейся темноте не может видеть его лица. Пауза затягивается. — Потому что что? — Рокэ находит рукой лицо Ричарда, гладит щеку, желая знать еще сильнее, желая понять было ли обосновано нарушение собственных запретов. Стоило ли оно того. — Люблю, — просто отвечает Окделл, одним словом навсегда стирая пресловутую грань.