прекрати

— Прекрати, — отрезает Даня, когда Ваня очередной раз липнет к нему. — Что прекратить? В лице Иванова — чертова невинность, а в голове — полный треш. Он делает это каждый вечер перед сном, словно лапать задницу Иванова является его жизненно важной прерогативой. Брюнет явно не намерен останавливаться; длинные руки мгновенно проскальзывают под футболку Дани и поглаживают торс, а губы жадно впиваются в шею, словно юноша выступает в роли ненасытного вампира, а перед ним — лучшая в мире жертва с самой сладкой кровью, которая, кажется, понимает свое положение и даже практически читает мысли вампира. Может, даже практически привыкает к ним, но логика не позволяет соглашаться до конца, заставляя блондина невольно вздрагивать и теряться. — Не надо, — раздраженно хрипит он, скидывая ванины руки со своего живота. — Неужели так неприятно? — Неужели я твоя игрушка? Иван хмурит брови. — С чего ты, блять, взял? — Решил мною своих телок заменить? Ощущений мало? Даня знает Ваню не день и даже не два. За все время, проведенное вместе, они смогли кое-как разрулить парочку вопросов, касающихся этой темы, где Иванов Первый вроде как любит Иванова Второго, но Второй Первому не верит совершенно и безоговорочно. Оно и ясно, почему — вечные подставы со стороны брюнета, подколы, грубость, иногда даже до драк доходит. Компьютерный гений, определенно, устал и, определенно, заебался делать за него домашку. А еще бесит гребаная привычка приставать к Дане, трогать его там, где не положено, заставлять смущаться и волноваться об этом в то время, как сам Иван, довольный и удовлетворенный, нормально высыпается и бесстыдно делает вид, будто все нормально и вообще так и должно быть. Сегодняшний вечер становится точкой кипения, гребаным концом всего этого дерьма, которое так доставляет Ване и так ненавидит Данила. — Если я скажу нет, ты перестанешь истерить? — Я перестану истерить, просто не смей трогать меня, придурок. Иванов ухмыляется, пока блондин садится за рабочий стол и пытается делать уроки, но нихуя не выходит. Тело Дани все еще чувствует на себе холодные руки, а на шее, кажется, остался не хилый такой засос. Очень некстати, особенно, когда в понедельник на третьем и четвертом уроках — физ-ра. — Хэй, что ты делаешь? Брюнет подходит к Данилу со спины и слегка наклоняется, чтобы посмотреть, чем занят юноша. — Серьезно?! — со смешком выдает Иванов, толкая парня в плечо. — Братан, ну кто делает домашку в субботу? — Не твое дело, — отвечает, все также пялясь в учебники, отличник. — Если нечем заняться, то иди спать. Или хотя бы не мешай мне учиться. — Так и сделаю. Ваня с шумом плюхается в постель и, кажется, пытается уснуть, в то время, как Иванов успокаивается, расслабляется, старается довести начатое до конца. Он реально не собирался делать уроки в субботу и даже надеялся поиграть с братом в приставку, но, блять, как это возможно сделать в подобной обстановке? Вот вам очередная из причин, по которой блондин заебался думать. Его оценки не ухудшались, отношения с родителями лишь улучшались, а вот происходящее с Ваней приводило в ужас. Все, что понимает парень на данный момент, базируется на любви к Ивану и его непонятных действиях по отношению к даниловскому телу. Или он просто ебанутый. В любом случае, ситуация не из приятных, особенно, когда понимаешь, что сосед по комнате и, вроде бы, твой брат, да к тому же, блин, парень, творит подобное. Что с этим делать, собственно? Ведь в начале вроде как от Эли вставало, а теперь встает от Ванечки. Эдакий переход от одного имени к другому, а конечный итог — выпадение Данилы в осадок. На часах три ночи, на улице, наверное, пиздец холодно, а в душе все еще десять, все еще прикосновения, от которых тепло. По крайней мере, было. В наушниках играет Maroon 5 и какая-то их песня, в груди — ванин смех. Такой отчетливый, милый, дурацкий. Такой родной. Самое ужасное то, что музыку заглушить вполне реально, а вот смех этого дебила — невозможно. Даня заебывается до предела; его голова грузно падает на стол, из правого уха вылетает левый, на минуточку, наушник; в левом давно играет что-то получше. Может, ему даже хорошо. Может, он даже дремлет, пока спустя минут семь-десять вдруг не слышится так протяжно и ласково: — Я хочу тебя. Точно слышится. — Я говорю, что хочу тебя. Данила открывает глаза. Его правое ухо чувствует что-то теплое и щекочущее, а на коленях нагло расположились знакомые руки. — Я сказал тебе не трогать меня! — крикнул он, со всей дури размахивая кулаками, отчаянно стараясь зарядить в губу хотя бы одним. — Тише ты. Ваня блокирует каждый последующий удар. Он оказывается сильнее, и Дане приходится принять поражение. — Что тебе от меня надо? — Я уже сказал. Иванов грузно выдохнул. — Спятил? Ваня улыбнулся. — Может быть, — он подошел ближе, нежно обвивая правое запястье блондина. — Нельзя? Даня не ответил. — Я так и знал. Парень зарылся рукой в светлые пряди, поглаживая ухо. Иванов покорно стоял на месте, все еще размышляя о побеге, но так и не успел принять окончательное решение, ведь губы придурка прильнули к его рту, и все это превратилось в протяжный, мокрый, жадный поцелуй. Они страстно сосались, перемещаясь от одного комнатного угла к другому, потому что Ване все время мало места, а Даня — заложник его мертвой хватки. Рука троечника все еще ласкала правое ухо, и в процессе ласк оно пиздецки покраснело. Иван знал, что именно эта часть тела являлась для Данила чувствительной, а еще то, что она была не единственной. Вскоре ухо сменилось талией, которую брюнет крепко-накрепко лапал. Может, чересчур, а, может, так и нужно. И каждый раз, когда он трогал блондина или тупо дышал рядом с ним, Иванов мертвел, с ума сходил, готов был бежать на край света, лишь бы не испытывать этого стыда, но в то же время отчаянно грезил о продолжении. Юноша ненавидел себя за чувствительность собственного тела и жалкие постанывания в процессе Ваниных ласк, но не имел возможности что-то с этим сделать. Потому что для Дани все это было слишком ново и неправильно. Потому что его лапает немножко брат, друг и, на минуточку, парень. А еще потому, что ему, блин, реально нравится, пока из уст почему-то невольно вырывается: — Прекрати... Они падают на постель Ивана. — Нас могут услышать, — озадаченно продолжает ботаник. — Тогда прекрати так стонать. Сказал брюнет, нарочно кусая оппонента за ухо, продолжая поглаживать соски, отчего бедняга лишь по-старому робел и по-новому заводился. — Ты весь красный, — проинформировал его Ваня, пока сам братец продолжал издавать непонятные звуки, стараясь как можно тише, но у него явно не получалось. — И пиздец чувствительный. Мне даже нравится. — Хватит... Иванов навис над парнем, аккуратно стягивая футболку; влажный палец проскользил вдоль живота прямиком до пупка. — Я не хочу трахаться с тобой. Ваня ухмыльнулся, проводя ладонью по джинсам в районе паха; по твердой штуке между ног было более, чем понятно, что слова Данила — стопроцентная ложь, а вставшая шишка — безоговорочная правда. — Ты хочешь. Иванов раскраснелся, прикусил губу и снова умолк, пока брюнет тщетно пытался расстегнуть его пояс. — Что за ебанутый ремень. — Ебанутый здесь только ты. Спустя еще минуту у него все-таки получилось. Ваня приступил к стягиванию джинс, а Даня продолжил гореть со стыда. — Хорошо, что у тебя лифчика нет, — брюнет облегченно выдохнул. — Та еще морока. — Очень вовремя, — упрекнул его Иванов, нервно сглатывая слюну. — Бля, я уже устал. — Хочешь остановиться? — Ни за что. Ваня чутко поцеловал его, забыв перед этим набрать воздуха в легкие, чтобы было протяжнее и приятнее. Он буквально задыхался, но от сплетения языков, казалось, Даня стал его персональной кислородной маской. А если и нет, то все, что угодно, лишь бы поцелуй не прекращался до самого утра, а лучше — пусть длится гребаную вечность. — Как тебе больше нравится? — шептал в то самое ухо Иван, отчего блондина бросало в дрожь. — Я же сказал, что не буду... Не успел юноша закончить, как смазанные пальцы Иванова нагло проникали внутрь его дырки. — Узко. Данил был готов заорать на него, но слова почему-то не хотели выходить из уст, и все, на что был способен парень — злостно скрипеть зубами. Бесспорно, он хотел трахаться с Ваней — это было понятно уже по вставшему члену — но неужели этот мудак не может быть с ним хотя бы чуточку помягче? Конечно, нахуй мягкость. Лучше резко засунуть свои пальцы в задницу, так, без предупреждения, когда у бедного Данилы такое впервые и ему реально не по себе. — Мне, блять, больно, — кое-как выдавил из себя блондин, стараясь отделаться от Ивана и, конечно же, снова безуспешно. — Извини, — брюнет виновато поцеловал его в затылок. — Обещаю, скоро будет приятно. Одна рука Вани — влажная и теплая — все еще ласкала данину талию, все еще смущала. Другая пыталась смягчить первый раз, неопытно скользила вдоль отверстия и аккуратно входила вовнутрь, отчего сам Даня ощущал себя странно и непривычно. Иванов понял, что брат слишком сжался, и решил помочь — свободная рука соскользнула с талии, обвила твердый член и начала водить вверх-вниз. Стоны блондина раздались по комнате с новой силой, а в теле появилась неимоверная слабость. Он хотел сказать что-нибудь обидное Ване, чтобы хотя бы немного защитить свою гордость, потому что быть оттраханным в эту субботу — последнее, о чем можно было, блять, догадываться — и он не мог, потому что брюнет принялся вставлять и вставил довольно-таки удачно. Странно, что вышло с первого раза, но так даже лучше. За одним вздохом последовал второй. Брюнет двигался медленными толчками, которые с каждым новым становились все сильнее и, блин, приятнее. — Делать такое... противоестественно... — умничал ботаник, притом очень вовремя. — Я тебе сейчас твою противоестественность в жопу засуну. — Ты уже засунул. Иванов улыбнулся и ускорился. Его искренне заебали подобные претензии, но что-то в претензиях этих местами даже заводило. Даня вцепился зубами в простынь, стараясь сдерживаться, потому что, кажется, только его одного волновало, что их могут услышать, пока Ваня становился все смелее и раскрепощеннее. Их пальцы сплетались в замок, дыхание было учащенным и синхронным, поцелуи — максимально долгими. — Я сказал тебе перестать стонать так громко, — напоминал брюнет, который, кажется, и сам уже не мог нормально сдерживать свои эмоции. — Нас же услышат. — Вытащи... — просил Даня со слезившимися глазами. И нет, ему не было больно, а, скорее, становилось непонятно, и он боялся, что не в силах разгадать подобный алгоритм. — Не сейчас. Ваня увлекся. Его влажный от пота лоб уткнулся в данины плечи, рот с жаром дышал в лопатки, отчего становилось только страннее. — Подожди немного. По частой и громкой отдышке становилось понятно, что оба парня уже на пределе. Последние толчки были настолько сильными и быстрыми, что Данил буквально не успевал глотать воздух; его легкие пустели, разум мутнел, а стоны стали неконтролируемыми. Паршивец-садист в лице Ивана был ужасно доволен, что довел блондина до подобного состояния. Он всегда успевал улыбнуться, лишний раз схватить стонущего Даню за волосы и слегка потянуть вверх, потому что видел что-то подобное за просмотром очередной порнухи недели две назад. Правда, там была девушка, но не суть. Как бы то ни было, вместо той бабы есть кое-что получше, ведь Даня все-таки здесь, и он такой нежный, ласковый, близкий, родной, и каждый его робкий поцелуй отдавал признанием в любви. Брюнет выходит из «брата» и кончает, громко простонав напоследок. Он падает рядом с измученным Даней, который тоже сумел успешно кончить и запачкать ванину простынь. — Типа отомстил? — Иванов смеется. — Типа. Блондин все никак не мог отдышаться, пока рука Вани импульсивно трепала его макушку. — Неужели не понравилось? — Немного, — соврал тот, имея ввиду очень. И ведь придурок понял его ложь. — Бля, — полушепотом произнес Иванов, поворачиваясь к Даниле и сплетая их руки в крепкий замок. — Кажется, я люблю тебя. В комнате ужасно душно от того, что надышали, а окно не открыли. Кровать загажена, и хуй знает, как вообще возможно беспалевно оттереть сперму от простыни, ведь оба парня понятия не имеют, как включается стиральная машинка. Кажется, самое время научиться, а пока что — глубокий сон, потому что они вымотаны до безумия. Оба. И оба в шоке. В приятном. Классно, что Даня впервые услышал признание от брата, а забавно то, что услышал он его только после хорошего секса. Может, сегодняшняя суббота не такая уж и дерьмовая. Может, Ване даже не кажется.