Толстуха

      — Твой муж, — сказала тетка. — Он ищет тебя, чтобы убить. Никто не запретит ему это сделать, потому что ты сбежала от него.       Елена села на камень у двери и посмотрела на тетку снизу вверх. Та поджала губы и покачала головой.       — Он мужчина, ты знаешь. Никто тебе не поможет. Когда речь идет о женщинах, мужчины солидарны.       — У меня никого нет, кроме тебя, — говоря это, Елена почувствовала, как ноют рубцы на голове, оставленные последней встречей с родней первого мужа.       — Он привел полицию, — тетка вытерла руки тряпкой и бросила ее в корзину в углу, где собиралось грязное белье для стирки. — Сказал, что ты обокрала его, и убила его ребенка.       — Но это неправда, — Елена охрипла от возмущения, но тетка ничего не заметила. — Я потеряла ребенка потому, что меня избили, а даже если бы и не потеряла, он все равно умер бы на солнцепеке, пока я просила денег на его лечение. Он был нужен ему, только чтобы заработать.       — Уезжай, — глухо сказала тетка. — Он не станет искать тебя повсюду, потом вернешься. Я тебе не защита.       Переставляя распухшие ноги, Елена побрела наружу. Ее вещи были на ней, кусок хлеба в кармане, больше у нее ничего не было.       — Корова, — сказал детский голосок за ее спиной. — Жирная корова!       Кусок засохшего дерьма ударился ей в лопатку, потом в затылок. Елена развернулась. Мальчишка был мал, но когда он вырастет, будет таким же мужчиной, как те, кто не дает ей жить тихо и спокойно. Она подняла с земли камень и бросила в обидчика.       — Сучонок, — крикнула она. — Сгори в аду, ишачья требуха!       Мальчишка струхнул и сгинул, но через некоторое время вернулся с подмогой.       — Свинья, — верещали мальчишки азартным хором. — Жирная свинья!       — Корова!       — Потаскуха!       При последнем слове в нее снова попал камень, по шее потекло теплое. Она стерла рукой струйку и вышла на дорогу. Машины были редки тут, и она шла по расплавленному асфальту с одной мыслью — чтобы проезжающий грузовик не захотел останавливаться и сбил ее насмерть. Тогда все кончится и как знать, может святая дева Гваделупская заступится за нее перед престолом Иисуса. Но грузовик остановился.       — Бедолага, — искренне произнес пожилой водитель, американец. — Тебя подвезти?       Елена смерила его взглядом — нет, такой не возьмет натурой, тем более ее, жирную и вонючую.       — У меня нет денег, — сказала она, продолжая идти вперед.       Водитель тихонько поехал рядом, положив локоть на опущенное стекло.       — Я могу подвезти тебя до следующего города, — предложил он. — За это я денег не возьму. Я все равно еду в ту сторону.       Он был пожилым и разговорчивым, лицо его сморщилось от солнца, и было похоже на коричневый клубень. В кузове грузовика валялись старые мешки из рогожи. Елена не захотела садиться рядом с ним, настояла на том, чтобы ее пустили в кузов, и когда они добрались до города, просто перелезла борт, не дожидаясь, пока водитель его опустит. Грузовик уехал, оставив ее на базарной площади. Откуда-то тянуло чечевичной похлебкой с чесноком, и она достала кусок хлеба из кармана, чтобы съесть его, пока полуденный ветер не угнал запах. В куче мусора ей попался недоеденный початок вареной кукурузы. Так, с початком и огрызком хлеба она и осталась сидеть там, где отказали ей ноги, толстые, отекшие, неприятно ноющие от жары. Сколько нужно так просидеть, чтобы умереть? Трое суток? Пятеро?       — Эй, убирайся, — беззлобно сказал торговец, открывающий свой прилавок. — Тут мое место.       Елена встала и перешла в тень возле другого прилавка, но и там скоро появился владелец, который был не в пример грубее первого. Поменяв еще пару мест, она оказалась в тени забора, где проходящие косились на нее, а некоторые и ругались. Елену это не волновало, от жары и голода она впала в оцепенение, сходное со сном, и в мареве этого сна представила, что вот вместо беззубых ларечников ее найдет бывший муж. Наверное, он схватит ее за горло и ударит головой о забор, а потом, когда она упадет на землю, добьет ее ногами под хохот торговцев с базара. Очнулась она только тогда, когда кто-то действительно свалил ее на землю. В свои удары она вложила всю отпущенную ей жизнью ненависть к собственному существованию, она рычала, брыкалась и царапалась так, что ее обидчик скатился на землю и остался лежать, раскинув руки и ноги в ботинках на каучуковой подошве. С открытым ртом он выглядел совсем юным и удивленным.       — Ну ты и кошка, — пробормотал он, приподнимаясь.       У него была оливковая кожа и ямочка на щеке, рубашка выбилась из джинсов и пылилась на дороге, пока вокруг собирались зеваки.       — Врежь ей, Пабло, — посоветовал кто-то под дружный хохот вокруг. — Вот ведьма!       Но Пабло не торопился привести совет в исполнение, он поднялся и протянул к ней руку. Елена съежилась, но ее только торопливо подергали за плечо.       — Пойдем, — быстро сказал он. — Пойдем со мной. Да не бойся ты, я тебя не обижу.       Елена заметила, что веко левого глаза у него наливается краснотой.       — Это я?       Пабло засмеялся, по-детски простодушно взял ее за руку и потащил за собой в дальний угол площади.       — Бабочка, — объяснил он на ходу. — Попала мне в глаз и только поэтому я на тебя налетел. Но ведь бабочки так просто в глаз не попадут!       — Да? — зачем-то сказала Елена.       — Конечно, — Пабло выглядел возбужденным, и у нее мелькнула мысль, что он позвал ее с собой для того, для чего ее обычно звали другие мужчины.       Она смирилась и решила, что если он даст ей немного еды, она не будет больше сопротивляться. Даже если он будет груб или жесток, шрамом больше или меньше ничего не изменят. Его лачуга на вид была крепкой и починенной на совесть. Пабло втолкнул ее в дверь, и она на секунду закрыла глаза, набирая в себя воздух. А когда открыла, увидела, что ее провожатый одной рукой прижимает к глазу маленький железный утюг, а другой широким пригласительным жестом указывает на что-то, стоящее вдоль стены.       Этим чем-то оказалась не застеленная шерстяным одеялом лежанка, а гладильная доска. Он предлагал ей работу. Елена опустилась на пол, закрыла лицо руками и заплакала. Если бы ее спросили, почему она плачет, она сказала бы, что от счастья.