Бессилие

Этот альбом никогда ей не нравился. Слишком искренний. И всё-таки она записала его. И сорвала большой куш. Настолько большой, что хватило на стационарную кардио-установку для отца, которую доставили прямиком с Зенита. Муза не любила, когда вокруг неё было шумно. Но выбирать не приходилось. Времена беззаботного веселья в компании подруг прошли. Запас злодеев мирового масштаба сильно истощился, и Вселенная могла себе позволить обходиться без Винкс. Необходимость в отважных волшебницах, готовых самоотверженно броситься в самое пекло, давно отпала. И теперь отважные волшебницы выживали, как могли. Блум и Стелла устроились лучше всех. Наследные принцессы, они нашли себе места при родительских дворцах и жили практически припеваючи. Техна вернулась на Зенит и стала пробиваться в науку. Про неё даже писали в каком-то новостном издании. Муза не помнит, в каком, но зато помнит, что их с Тимми домик стоит очень близко к транспортным путям, и потому новорождённая малышка плохо спит по ночам. Флора работает преподавателем в Алфее. Помогает профессору Палладиуму, читает лекции по истории новой магии и проводит занятия по ботанике. Гелия души в ней не чает. Он тренирует специалистов в неизменном Красном Фонтане и зарабатывает достаточно, чтобы снимать для них двоих квартиру в самом центре Магикса. Лейла вернулась на Андрос и посвятила себя дипломатии. О её личной жизни мало что известно, она не любит об этом говорить. Муза поддерживает связь с подругами, но очень часто ловит себя на мысли, что лучше бы закрылась в тёмном подвале, где не ловит ни один прибор, и сидела бы там до скончания века. Муза просто хочет тишины и спокойствия. Она иногда мечтает вернуться в то время, когда она, наивная и полная надежд, выступала в шумных клубах исключительно ради своего удовольствия и гордо отклоняла все предложения о сотрудничестве. Она хочет, чтобы обстоятельства, которые вынудили её принять все эти предложения разом, никогда не произошли. Теперь Муза занимает первые места в топ-чартах. Клипы на её песни постоянно крутят на музыкальных каналах. Из радио доносится её мелодичный голос. Обложки журналов пестрят её фотографиями, а журналисты задаются вопросами о её личной жизни и молятся богам, чтобы взять у неё интервью. Муза всей душой ощущала, как продаётся. Этот жестокий мир равнодушного шоу-бизнеса её покупал. Она вовсе не хотела светиться на телевидении. Но отцу скоро понадобятся новые лекарства, которые можно добыть только на очень далёкой планете, отчего и цена за трансфер так велика. И Муза чувствует, что скоро подпишет ещё десятки контрактов, лишь бы не лишиться единственного дорогого человека, который продолжал оставаться рядом с ней. Потому что другой дорогой ей человек рядом быть не пожелал. Она так и не поняла до конца, чем же заболел отец и в какой момент всё стало настолько плохо. Но страшный недуг в её понимании не нуждался. Он продолжал медленно, капля за каплей, вытягивать жизнь из уже немолодого мужчины. Единственное, что Муза понимает — пыльца Энчантикса здесь не поможет. Силы Беливикса смогут лишь отсрочить исполнение приговора. И всё, на что вообще способны Винкс, будет тщетно, потому что соперник чересчур силён. Потому что соперник — сама Смерть. Старая, как мир, невероятно назойливая и неуничтожимая. Муза чувствует себя никчёмной, когда стоит у постели отца и слышит за спиной её уродливое дыхание, не забывая крепко сжимать руку старика и изо всех сил улыбаться. На лице у Музы намертво прилипшая маска позитива и дружелюбия. В клипах она — само обаяние, на сцене — недосягаемая и блистательная поп-дива, на встречах с фанатами — самоуверенная и стильная леди. Наедине с отцом — нежная, любящая дочь, у которой всегда всё хорошо. И только ночами, когда мир утопает во мраке и никто ничего не может узнать, Муза позволяет себе стать собой. Кажется, бармены из паба на окраине города выучили её предпочтения наизусть. Вечера она начинает с лёгкого коктейля, названия которого даже не знает, а заканчивает стаканом чего-то янтарного и жгучего, но очень-очень тёплого. Если день прошёл спокойно, она позволяет себе спеть пару песен, натягивая капюшон свободной серой толстовки до самого носа. И хотя Муза знает — тем, кто сидит в баре так долго, наплевать на неё, как и на её песни, её музыку и её внешний вид. Но в тени капюшона Музе намного проще. А если день выдался паршивым, Муза разрешает себе побуянить. Отключить совесть, разум и вообще всё то, что загоняет её в рамки из года в год. Она позволяет себе обижаться на каждую звёздочку, которая прожигает её своим жалостливым взглядом, дерзить каждому камню, который безмолвно упрекает её в нежелании избавиться от одиночества, ныть целому миру о своих желаниях и пропадающих возможностях, чтобы случайно не проболтаться в очередном прямом эфире. Папа, кажется, иногда замечает круги под глазами и печаль в радужке цвета грозового неба. Он всё твердит о том, как хотел бы увидеть внуков и провести её под венец. А Муза кивает, щебечет что-то о том, что вообще-то у неё есть избранник, но с таким серьёзным шагом следует всё же повременить. Про себя она не без злости думает о том, что легче будет дождаться победы невидимой соперницы, чем решиться на брак с незнакомцем ради счастливых глаз старика. Однажды она всё-таки решилась и привела в дом кого-то кудрявого, милого и весьма музыкального. Музе он, конечно, очень даже нравился, но ощущение чего-то неправильного не покидало. Она всё ловила себя на мысли о том, что хочет разбить тарелку у него под носом, со всей силы ударить его в грудь острым кулаком и как следует поскандалить. Всё, что угодно — лишь бы стереть с его лица эту невыносимую позитивную улыбку, выжечь этот счастливый, довольный блеск в глазах, заставить его кричать и спорить. Но Муза понимала: для него это будет слишком. Потому что он… не тот. Кудрявый и милый во всех отношениях парень сам уходит после того, как натыкается на презрение и жестокость в словах её отца. «Прости, я не должен оставлять тебя в такой момент твоей жизни, но тебе будет проще справиться самой. Ты сильная девушка, ты справишься. Я знаю,» — милый во всех отношениях парень прячет глаза и, едва разговор окончен, кидается к выходу, чтобы больше никогда с ней не связываться. Муза морщится даже когда вспоминает. Потому что он не знает. Возможно, когда-то она и была сильной. Но что-то её сломало. Подкосило и сбило с ног. Что именно? Никто не знает. Потому что сама фея Музыки предпочитает не знать и носить непробиваемую маску, скрываясь от любопытных взглядов и настырных вопросов. Раз за разом она возвращается в свои воспоминания, о которых никто не знает, и переживает моменты, о которых никто не знает, ощущая бессилие и отчаяние, решительно отвергает желание всё вернуть. Никто не знает о том, что по ночам Муза рыдает в подушку от усталости, собственной беспомощности. А потом во снах к ней приходит кто-то с невозможными фиалковыми глазами, волосами цвета вечернего заката и наглой самоуверенной улыбкой, и Муза забывает обо всём на свете. И если бы кто-то знал о распорядке её обычного дня, непременно бы спросил, почему же Муза так много спит. Она совсем не безумна. На мир куда легче смотреть осознанно, без всяких глупых мечтаний о том, что когда-нибудь свершится чудо. Муза когда-то сама творила чудеса. Для неё теперь чудес творить некому. Поэтому когда на пороге её дома появляется фигура в потрёпанном временем и дорогами походном плаще, Муза сильно удивляется. Она не знает, что и думать. Рука непроизвольно вытягивается вдоль тела, ладонь сжимается в кулак, где концентрируется её громкая магия. Муза вспоминает — своим голосом она, при желании, может убить, — и делает шаг навстречу незваному гостю. Когда тот поднимает голову, и капюшон спадает, Муза считает, что она спит, ведь то, что она видит перед собой, обычно приходит к ней только во сне. Глаза-фиалки обжигают лукавыми огоньками. Муза молчит и тянет руку вперёд, чтобы проверить. Когда она уже готова к тому, что образ растает от касания её пальцев, горячая рука перехватывает её ладонь и тянет вперёд. Муза пролетает считанные сантиметры и врезается в твёрдую мужскую грудь, обтянутую белой пижонской рубашкой с двумя расстёгнутыми верхними пуговицами. Муза не замечает, что по её щекам текут слёзы, она вообще ничего не замечает, только ловит звуки сердцебиения, слышит горячее дыхание и чувствует тихий смех того, кто не чужой, того, кто знает. — Ривен! — восклицает Муза, лупя изо всех сил острыми кулаками по его спине, плечам и животу. Тот стоит, не двигаясь, лишь продолжая смеяться, аккуратно проводя тёплыми пальцами по её спине. Если бы у Музы было под рукой что-нибудь стеклянное или керамическое, она разбила бы это прямо об его голову. — Где ты пропадал, скотина?! Ты думаешь, исчезнуть из моей жизни — значит быть героем? Муза кричит и срывается на шёпот. Она сцепляет руки в замок за его спиной и сжимает так крепко, как только может, надеясь, что это причинит ему боль. И только тогда решается, наконец, посмотреть ему в глаза. Ривен довольно улыбается. Смотрит прямо на неё с непривычной теплотой. Муза почти верит, что он всё-таки сильно изменился, и почему-то остро ощущает укол разочарования из-за этого. Как вдруг он внезапно хитро щурится, наклоняет голову и тихо шепчет прямо ей на ухо: — Ну, что ещё за телячьи нежности? Ты же знаешь, я терпеть их не могу! Тогда у неё за спиной вырастают два мощных крыла, и Муза знает — ни одно превращение не дарует ей такой силы. Она смеётся искренне едва ли не впервые за три года, и ей кажется, что быть слабой теперь она совершенно не против.