Ухожу (Breaking The Habit)

      Низкие серые тучи медленно проплывали по небу. В тоскливом полумраке домашней студии за синтезатором сидел мужчина лет сорока пяти, с поблёкшим взглядом некогда выразительных карих глаз и неухоженной изрядно поседевшей бородой; он сидел, замерев, будто ждал чего-то: что кто-то придёт, что-то скажет, окликнет его. В этом ожидании он медленно водил указательным пальцем по ладони, медленно шевелил губами, будто хотел что-то произнести. Всё перепуталось. Его взгляд плавно переходил к окну: от тёмного сада к небу, которое вот-вот должно было озарить вырвавшееся из-за туч солнце.       Всё перепуталось. Сегодня он уходит. Он не раз сказал себе с утра: «Я ухожу. Ухожу. Я не могу так больше». Но по-прежнему сидел, не предпринимая никаких попыток, час за часом повторяя: «Я ухожу. Ухожу. Я больше ничего не делаю». Без тени ликования, заученно: «Что взять с собой? Gibson SG в кофре? Да. Что ещё? Что ещё?» Далее — по кругу: «Я ухожу. Ухожу. Я больше ничего не делаю». Действительно, он больше ничего не делал.       Медленно просыпался к полудню, медленно вставал. Медленно завтракал, медленно спускался в студию. Медленно играл на синтезаторе, затем медленно подбирал какие-то аккорды на акустической гитаре. Медленно играл с семьёй в карты по вечерам. Наконец, медленно шёл спать. Всё — медленно, будто нарочно: чтобы скоротать время.       Действительно, день за днём — он больше ничего не делал — ничего нового, ничего интересного.       Но сегодня это должно случиться: больше не будет этой студии, больше никаких аккордов и карт по вечерам, ведь каждый день одно и то же, ставшие бездарными мелодии и эти раздосадованные крики его сына: «Я думал, туз пик уже вышел! Вечно мне не везёт! Мне никогда не везёт! Никогда!» Он больше не услышит: «Майк, уже полночь! Пошли спать!» Сегодня он уходит. Об этом никто не знает, но это так. Он уезжает из Лос-Анджелеса вечерним поездом.       «Я ухожу. Что взять с собой? Gibson SG в кофре? Да. Что ещё?»       Он с трудом поднялся в комнату: он долго сидел в студии, медленно играя какой-то до боли знакомый мотив, его тело затекло. Кажется, оно затекло давным-давно, ведь он всё время сидит. Майк огляделся вокруг. Чтобы как можно скорей избавиться от этого неприятного ощущения, он бросился быстро паковать сумку, отчаянно швырнув туда сначала кисти и краски в тюбиках, затем ещё несколько вещей, про которые смог вспомнить. Всё в порядке. Всё в порядке! Он уходит.       В последний раз он пошёл в свою домашнюю студию. На кухне гремели чашками — невыносимый уютный звук! Есть он не хотел: он поест на перроне перед отправлением, если он проглотит что-то сейчас, его стошнит. Медленное ожидание не тяготило его. Поезд в 22:17. Он снова всё сверил: Вандеринг 22:13, Вондеринг 22:17.       Он начал играть Breaking The Habit: та-та-та-та-та-та-та-там-та-та-та-та-та-там — ноты ностальгически стекались в разрывающую тишину и душу мелодию. В студии было темно, он ничего не видел. Та-та-та-та-та-та-та-там-та-та-та-та-та-там — мелодия сама напоминала ему: Вандеринг 22:13, Вондеринг 22:17 — невозможно перепутать или забыть.       Пока его пальцы медленно скользили по белым клавишам, он размышлял: «Я больше не буду играть Breaking The Habit, в ней — атмосфера прошлого. Всё, я играю эту мелодию в последний раз!» Композиция медленно иссякла, и вот Майк сидел в полной тишине в тёмной студии, в воздухе медленно растворились отголоски мелодии. На кухне снова загремели чашками, и он словно очнулся. «Я ухожу!»       Он встал и медленно вышел. Вечерний ветер нежно шелестел травой: как будто несколько сотен указательных пальцев тёрлись о ладони. Никаких других звуков. Он чувствовал лёгкость в ногах, никто не слышал невесомых шагов. По дороге он повторял: «Наконец-то! Это случилось! Я ухожу! Наконец-то!»       Вандеринг 22:13, Вондеринг 22:17.       Куда пойти — в Вандеринг или в Вондеринг? На перекрёстке он остановился. В Вандеринге обычно безлюдно, в Вондеринге же он непременно наткнётся на старых поклонников, а они точно захотят автограф или спросят о прошлом. Решено: в Вандеринг. Не то, чтобы его это как-то волновало… Его уже ничего не волнует, он уходит. Уже — ушёл.       Ему было тепло, от нарастающего трепета участилось дыхание. Он вспоминал, что взял с собой, но ничего кроме «Gibson GS в кофре» не приходило в голову. Тот был в правой руке. Не важно. Уже ничего не важно. Он отпустил прошлое, он будет в порядке. Эта мысль принесла удивительное спокойствие. Он был уверен: он больше не будет играть Breaking The Habit, в обед он сыграл его в последний раз, вот он — конец его прошлому и невыносимо медленной жизни после смерти.       «Я ухожу!»       Ему было тепло, тело ласкала приятная — словно мягкий ночной ветер — дрожь. Он больше не боялся. Внезапно в нём воспылало негодование, даже ярость: «Никто не поверит, что я ушёл! Но это правда! Я ухожу! Наконец-то я ушёл!»       Сумка становилась тяжелей. Поставив её на землю, он закурил. И, кажется, снова погрузился в свою медлительность, будто вернулся в унылую пустоту студии. Он даже собрался потереть указательным пальцем о ладонь; в голове звучала Breaking The Habit. Проклятый синтезатор! Одна клавиша давно западала. Нелепо! Он попытался представить себе новую жизнь, но не смог. Очнувшись, он воскликнул: «Я ухожу!» И радость стала ещё больше.       На платформе горел единственный фонарь. Его удручающий судорожный желтоватый свет тоскливо пронзал полумрак. На перроне никого не было. В холодной пустоте он не слышал ничего кроме собственных шагов. Вдалеке издевательски горели красные семафоры — казалось, они никогда не меняли своего цвета. «Я ухожу! Ухожу!» И вдруг: «Я всех ненавижу! Я теперь другой, я смогу! Я ухожу!»       С нетерпением ждал он поезда. Странно… Он впервые вспомнил о времени. Быстро поставив кофр, он посмотрел на часы. 22:30! Он почувствовал холод в груди. Оглянулся: красный свет семафоров насмехался над ним. «22:30… конечно…» Он старался не придавать этому значения. «Конечно, он опаздывает! Поезд опаздывает!» Но этот холод в груди — на самом деле, его страх — стремительно нарастал, пока, в конце концов, он не потерял надежду.       Низкие серые тучи медленно проплывали над его головой. Тоскливо завывал ветер, пророча терзания. Разочарован. Ему было холодно, но не было сил, чтобы дрожать. В тоскливой темноте он повторял себе: «Это не единственный шанс! Когда-нибудь я уйду! Когда-нибудь!»       Он сидел в тишине студии. В зале играли в карты, он услышал раздосадованный голос Отиса: «Я думал, туз пик уже вышел …» Кто-то прыснул. «Мне никогда не везёт! Никогда! Никогда!»       Ужасно! Невыносимо! Надо что-то сделать, чтобы остановиться. Это слишком. Он снова начал играть Breaking The Habit. По щекам текли слёзы.       «Это не единственный шанс! Когда-нибудь я уйду!» — уверял он себя.       Снова и снова он играл эту мелодию, наклонив голову, роняя слёзы на клавиши, повторяя себе одно и то же:       «Когда-нибудь! Когда-нибудь!»       © Дуня