Когда не хватает веры

Мотор Импалы рычит уже девятый час, и Сэм спит на соседнем сидении, оставив попытки перебраться за руль. В голове вертятся слова Билли «для вас есть работа», но память услужливо подкидывает эту же фразу, сказанную другим, куда более приятным голосом. Странно только, что всезнающая Смерть не понимает очевидного — Дин больше не тот, кто может выполнить какую-то там «работу», задачу, миссию. Но ведь даже Бог ошибался. Чего уж ждать от новоиспеченного всадника апокалипсиса. Резкий звонок мобильного рвет тишину в лоскуты. Сэм просыпается, а Дин, вопреки заботливой привычке, не сразу берет трубку. С незнакомых номеров ему уже давно не звонили, да еще и на этот телефон. Но раздумывать смысла нет: — Да? — Здравствуй, Дин. Если бы его сердце не оборвалось раньше, то сейчас точно бы разбилось. Сил хоть на какие-то эмоции не хватает, но Дин непроизвольно напрягается, и Сэм, выучивший всю его мимику за долгие годы, тут же настораживается: — Что там? Дин не может ответить на вопрос, прозвучавший в трубке. Только когда родной голос называет адрес, он хрипло выдыхает: — Еду. Он роняет телефон между сидений и выжимает педаль газа в пол. Сэм подбирает мобильный и с непониманием смотрит на номер: — Кто это был? Челюсть сводит судорогой, когда Дин отвечает: — Кас. — В смысле? Призрак? А если это ловушка? К счастью, Сэму достаточно одного взгляда, чтобы заткнуться. Дин видит краем глаза, как он перезаряжает пистолет. И правильно. Это чья-то злая шутка, и лучше бы весельчаку умереть от меткой пули, чем от рук Дина, когда тот до него доберется. Хотя Дин не уверен, что сможет. — Куда едем? Сэм готовится вбить адрес в навигатор, но Дин игнорирует его, словно ответ нарушит магию и никого там не окажется. Всю дорогу, все гребанные два часа он не может ухватить в своей голове ни одной мысли, всей его концентрации хватает только на шоссе. Благо ночью транспорта немного. Импала возмущенно свистит шинами на резких поворотах, которые можно было бы проехать и аккуратнее, но у Дина нет времени на безопасное вождение. Словно каждая секунда промедления прибавляет десяток километров. Он сбавляет скорость только после пересечения городской черты. Проклятые узкие улочки заставляют ехать еще медленнее, сжимая руль до побелевших костяшек. Подсвеченный неоном церковный крест выглядит насмешливо и в то же время искрит надеждой, которую Дин решительно гонит прочь от себя. Знакомый силуэт в плаще стоит к ним спиной у самой телефонной будки. Дин не понимает, как останавливается, как глушит двигатель, как выходит из машины. Он бросает растерянный взгляд на Сэма — собственные руки дрожат и любое оружие в них бесполезно. Кас оборачивается, и мгновение превращается в вечность. Его непослушные волосы как всегда растрепаны, верхняя пуговица рубашки привычно расстегнута, а это выражение лица вряд ли сможет подделать самый гениальный оборотень. Если это ловушка, то Дин однозначно попался. Он идет навстречу Касу под предостерегающий шепот Сэма, которого не слышит. Обнять, прижать к себе, задохнувшись этим успокаивающим ароматом свежескошенной травы и неба. В этом прикосновении все так, как и должно быть: легкая щетина колет шею, ткань плаща сминается под пальцами, горячая ладонь на спине заставляет ожог на плече пульсировать. Кас. Его Кас. Он пытается что-то объяснить, возможно даже Сэму, а Дин мотает головой, требуя сейчас же замолчать. Слова рассеивают чудо, скрадывают его яркость, насыщенность, превращают в жизнь, а Дин не хочет сейчас возвращаться в реальность. Он во сне, навеянном ядом джина, и у него нет желания просыпаться. В Импалу они возвращаются молча, и Дин боится выпустить ладонь Кастиэля, словно он может исчезнуть в этом забвении. Сэма явно раздирает любопытство, но он почему-то тоже не нарушает тишины. Прикосновение разрывается, отчего пальцы тут же начинают ныть, но, оказавшись на заднем сидении, Кас с пониманием накрывает правое плечо, и покой снова затапливает душу. Дин ловит его улыбку в зеркале заднего вида и почему-то не может улыбнуться в ответ. Все мышцы будто скованы, в горле ком, а за грудиной холодит пустота. Отпечаток горит и пульсирует, тепло расползается под кожей и проникает все глубже. Дорога мелькает фонарями: желтыми, белыми, голубоватыми, ярко оранжевыми. Сэм порывается о чем-то спросить, и Дину мешает это беспокойство: — Это Кас. Не призрак, не оборотень, не зомби — полыхающая ладонь однозначно принадлежит ангелу. Никаких проверок серебром, солью, святой водой — ничего не нужно. Это искусная иллюзия, от которой Дин не может отказаться. Он тонет в ней с головой, не пытаясь проснуться, не ища момента, когда попался. В бункере, куда они приезжают уже на рассвете, без разговоров не обходится, и от слов чешется все тело. Дин не отпускает Каса взглядом, пока тот обнимается с Джеком, пока о чем-то говорит с Сэмом. Он тратит слишком много времени на болтовню, на улыбки, чертовски солнечные, хоть и усталые. Дин не выдерживает, хватает его за рукав и тащит в свою комнату. На взгляды Сэма и Джека ему плевать. На бутылки под ногами, пачки чипсов и наушники на постели ему тоже плевать. Он стаскивает их вместе с покрывалом на пол, перешагивает и усаживает Каса на кровать. Белье чистое — он почти не спал на нем — и на нем остаются серые следы от ботинок и пальцев, когда они перебираются на середину кровати. Дину не нужно ни секса, ни разговоров, ни неуклюжих поцелуев — он крепко обнимает Каса за пояс, утыкается лицом ему в грудь и прислушивается к живому биению сердца. Пальцы Кастиэля скользят по его волосам, по плечам и шее, и Дин пытается впитать в себя эти прикосновения, замирает, боясь пропустить или помешать хоть одному. За незапертой дверью слышатся шаги. Скрипят несмазанные петли — он опять забыл про них — и Джек заглядывает в комнату: — А что это… В другое время Дин бы дернулся прочь, изображая полную невинность происходящего, но сейчас ему все равно. Психика парня еще не такие испытания повидает, что уж. Сэм вносится следом и, уверенно твердя «не сейчас, Джек», захлопывает дверь с той стороны. Дин так и засыпает, не разжимая рук и цепляясь пальцами за плащ, пусть Кас и шепчет: — Я с тобой. Он боится проснуться в пустой постели, да и проснуться вообще. С наступлением реальности начнется боль, а Дин слишком устал, чтобы ее чувствовать. В этом сне нет кошмаров, нет последнего света благодати, выжженного следа изломанных крыльев, и только покой укутывает его усталый разум. Когда шея затекает слишком сильно, чтобы оставаться в том же положении, Дин все-таки открывает глаза, с удивлением встречаясь с небесно-синим взглядом Кастиэля. — Доброе утро, Дин, — он не верит собственным ушам, а видение остается реальным. — Я вернулся. И Дин позволяет себе улыбнуться.