Лунное серебро

У крови отвратительный запах. Сперва в воздухе витает легкий железистый привкус, вызывающий тошноту, затем, очень быстро, кровь сворачивается, густеет, начинает разлагаться. Закрытое помещение насквозь пропитывается этим запахом за считанные минуты, и нахождение в нем превращается в еще одну изощренную пытку. Лежа в луже собственной крови, изнемогая от раны, боли, слабости и холода, Кея думал о том, что по полу растекается какая-то часть его самого. Он разрушается, он сломан, и скоро организм, устройство которого невозможно осознать обычному человеку, перестанет функционировать, останется только груша ненужного, отвратительно воняющего мусора. Куда при этом денется он сам? Что происходит с сознанием в тот самый момент, когда сердце перестает биться, а головной мозг постепенно отмирает? Возможно ли так: мир продолжает двигаться, но Хибари Кеи в нем уже нет? Это возможно, и мир даже не заметит утраты, продолжит свой размеренный бег, и кто-то будет плакать, а кто-то смеяться, солнце спалит очередную былинку на вытоптанной лесной тропе, а ледяной ветер безжалостно коснется кожи северного оленя, проникнув под густую шерсть — и все это произойдет одномоментно. Мир — он огромен, и ему нет дела до того, что какая-то пылинка по имени Кея вдруг перестанет существовать. Сознание путалось, осознание собственной слабости, незначительности и ничтожности, занимало весь разум, но жажда жизни прорывалась сквозь эту пелену, заставляя легкие разворачиваться, а сердце сокращаться, разгоняя кровь, продлевая существование еще на секунду, на полминуты, на минуту, на две… Жить хотелось невообразимо, в двадцать лет вообще так сильно хочется жить, как никогда больше. Все еще впереди, все еще возможно, и организм стойко встречает любые испытания, совершая невозможное. Какой бы удачной ни была ситуация, пока человек жив, он может придумать тысячу и один выход из нее, обнадежиться, разочароваться, очароваться и снова ринуться в бой с судьбой, обстоятельствами, врагами, союзниками, друзьями — всеми вокруг, назло целому миру. Кея не знал, зачем Бьякуран притащил его в это место, почему не начал лечить или же не добил, зачем оставил болтаться на границе между жизнью и смертью. Хибари было неведомо, что с его телом стали бы делать после смерти, и какие планы имеются у Джессо на случай, если он выживет, но за жизнь он цеплялся изо всех сил. Уговаривал себя терпеть, соорудил перевязку из обрывков одежды, усилием воли вырывал себя из липких, но таких соблазнительных объятий забытия. У Хибари Кеи имелась своя цель: выжить во что бы то ни стало, вытерпеть все унижения плена, освободиться и отомстить Бьякурану за каждую секунду причиненной им боли, за каждый миг борьбы с собственной смертью. День, возможно, сменялся ночью, в подземелье не было окон, для дневного света не оставалось ни малейшей лазейки, так что Хибари не смог отследить течение времени. Просто однажды, кажется, спустя целую вечность, послышались медленные, будто бы усталые шаги, замок со скрипом щелкнул, по камере поползли оранжевые отблески факельного пламени. Хибари перевернули с бока на спину, пристальный взгляд скользнул по измученному лицу. Пока Кея собирался с силами, посетитель сделал несколько шагов, чем-то загремел, а потом вышел из камеры, не обращая никакого внимания на пленника. Полностью очнувшись, Хибари смог разглядеть глубокую миску, несколько тряпок и какой-то странный продолговатый предмет. Кея подполз к миске и обнаружил внутри чистую воду, тряпки прекрасно подошли для перевязки, а странный предмет оказался тонким, свернутым в рулон матрасом. Напившись, умывшись, даже сумев немного привести себя в порядок и рухнув на тонкий и жесткий, но показавшийся пуховым матрас, Хибари почувствовал, что теперь-то он точно выживет, несмотря ни на что. Надежду, впрочем, омрачало какое-то нехорошее предчувствие: если Бьякуран решил позаботиться о своем пленнике, значит, у него есть какие-то планы. Планы, не сулившие Хибари ничего хорошего. — Я буду держаться до последнего, — негромко произнес Кея, обращаясь к равнодушному тюремному потолку, — я еще отомщу. Потолок предсказуемо промолчал, однако на сердце у Хибари стало гораздо легче. Бьякуран появился наутро. Он улыбался, торжествовал, говорил какие-то гадости, восхвалял великого себя. Хибари не слушал, он неподвижно лежал на полу и смотрел вверх, не позволяя противнику ощутить победу в полной мере, не показывая ни единой эмоции. Да, возможно, он и проиграл в сражении на магии, но битва еще не окончена, теперь в расчет принимается сила духа, и, сцепив зубы, Кея мог только ждать своего часа. Бьякурана это не устраивало. Приподняв пленника за волосы, он нанес ему несколько ударов, пятная светлую кожу лица красными следами. Дерзкий взгляд Хибари будил внутри него что-то темное. Кея смотрел на тяжело дышащего Бьякурана и мог снова скользнуть в собственные мысли. Хибари было страшно, впервые за все это время ему было по-настоящему страшно: он словно бы заглянул в глаза бездне, и та лишила его способности двигаться, притягивая к себе все ближе и ближе. Прикосновения Джессо изменились, он огладил грудь и живот пленника так, словно бы… Хибари вскинулся, стараясь обуздать ослабевшее тело, заставить его драться. С силой он оттолкнул от себя Джессо, отполз в сторону, но замер, угодивший в страшную ловушку. Вокруг Бьякурана ярко светилось пламя с отчетливым привкусом гнильцы, его глаза горели от бешенства, задора и предвкушения, а Хибари не мог пошевелиться, двинуться с места, защититься. Ледяной воздух камеры ожег обнажившуюся кожу, Бьякуран заставил пленника опуститься на четвереньки, прижал его голову к полу. Кея плакал от унижения, когда в его тело вторгся член Джессо, разрывая инстинктивно сжавшиеся внутренности. Сквозь зубы прорвался задушенный крик, смешавшийся со стоном мучителя. Бьякуран двигал бедрами, вгоняя член все глубже и глубже, покрывал спину Хибари укусами, прижимал парня грудью к полу, заставляя подставляться под насильника. Джессо стонал, шептал какие-то пошлые гадости, а его магия наполняла камеру, заставляя пленника задыхаться, лишая его малейшей способности сопротивляться. В какой-то момент Бьякуран отстранился от Хибари и резко перевернул его на спину, задвигав рукой на собственном члене. Еще один торжествующий вопль, и потеки спермы расплылись на лице растерзанного юноши, пачкая спутанные волосы, оседая мутными каплями на прикрытых веках. — Конфетка… — прошептал Бьякуран, приводя себя в порядок. — Ты думаешь, все закончилось? Скоро ты сам будешь умолять меня об этом! Джессо ушел, камеру наполнили слуги. Хибари лежал, покоряясь чужим рукам, очищающим его, и не мог ни сменить позы, ни даже открыть глаз. Он был раздавлен и сломан, лишился сил спрятаться, не сумел бы сейчас даже сжаться в комок — так раненые ежи больше не могут прятаться за иголками, оставляя себя на растерзание. Пожалуй, теперь он проиграл окончательно.