Мертвая надежда

« — Джилл…» Так тихо. Имя раздается идеальным эхом, отразившись от стен зала. « — Джилл…» Когда это началось? Вчера? Месяц, год назад? « — Джилл…» Так бесполезно; никто не ответит. Здесь уж точно. Некому ответить. Голос дрогнул: « — Д-Джилл…» Скука смерная. А раньше можно было драться круглые сутки всеми доступными способами. Как так получилось, что все это закончилось?.. В этом зале темно. Даже факелы не горят, ведь никто сюда даже не заходит, кроме одного единственного человека. Который приходит лишь для того, чтобы услышать ответ. — Джилл… — уже как-то бесцветно и потерянно выдыхает Бельфегор, слушая такое же бесцветное и теряющееся в собственных отзвуках эхо. Сегодня он пришел сюда в который раз, чтобы побыть в тишине развалившегося разума и сделать еще одну бесполезную попытку оправдать свою единственную надежду. Но обо всем по порядку. Девятнадцать лет назад Бельфегор убил своего брата. Возжелав лишиться препятствия на пути к трону короля, он лишь обрел новое: дух Рассиэля, отказавшийся покидать брата, нашел приют в его разуме. Произошло это спустя десять лет после смерти старшего Каваллини и ужасно было хотя бы потому, что теперь сознание Беля будто раскололось ровно надвое; он больше не мог принадлежать исключительно себе. « — Равноправие, — пожимал плечами Рассиэль, заставляя голову брата раскалываться от боли. — Ще-ще-ще». Когда говорят о сумасшествии, обычно имеет ввиду полную утрату нормальности. А с Белем было не так: близнец своим внедрением отнял лишь половину его рассудка. Внутренняя боль при этом очень даже похожа на одну из средневековых пыток, когда человека просто медленно разрывает пополам. Только тогда в середине процесса он уже умирает, а у души мазохиста болевой порог слишком велик. Вся Вария помнила протяжные крики, слышные ночью с двадцать первого на двадцать второе декабря на всю резиденцию. Поскольку дело было почти сразу после битвы за кольца Вонголы, весь отряд понадеялся на то, что Беля мучают раны, полученные во время сражения. Но Скуало все же на утро зашел к нему, чтобы убедиться в нормальности произошедшего, и Бель догадался списать все на действительно еще не зажившие раны, потому что говорить о вернувшемся и расколовшем его старшем брате было бы похоже не минимум на бред психа, коим Потрошитель и так рисовался почти для каждого. С того дня он имел с Рассиэлем еще большую связь, чем в то время, когда брат был жив. Ведь теперь он был с ним всегда, причиняя жуткую головную боль как своим прибыванием, так и почти не прерываемым разглагольствованием на философские темы, постоянно твердя о равноправии, а порой и о своем превосходстве. Бельфегор бы точно умер от полного развала в границах собственного сознания, если бы не было единственного места, где брат по какой-то неведомой причине не мог с ним находиться. — Джилл. — Вновь иступленно повторил младший Каваллини в тишине тронного зала. Он знает, что молчание в ответ будет длиться бесконечно, пока он не уйдет, но сдаваться, не получив никакого результата, не хочется совсем. Отчего-то глаза тронула пелена слез. Бельфегор скучает. Скучает по брату-близнецу, которого сам и убил. Никто не услышит его в пустующем замке семьи Каваллини, поэтому нет нужды в сокрытии эмоций. — Джилл, — уже почти неслышно шепчет Бель. — Ты ведь здесь, правда? Как же ему хочется услышать ответ. Хоть какой-нибудь, хотя бы один звук, хотя бы шорох… — Ты не мог уйти. Я же знаю, Джилл. Я же знаю! На первый взгляд удивительно: присутствие братца в голове Бельфегора лишь тяготит его, причиняет боль. Но в то же время брат с ним постоянно. Почему же он так скучает? — Джилл, вернись, — настойчиво продолжает Бель. — Ты другой. Ты не такой, как он, я знаю, знаю! Спустя час он все же покидает тронный зал. Голову мгновенно пронзает острая боль, постепенно сосредотачивающаяся где-то в висках. Рассиэль уже здесь. « — Жаль, я не могу добраться до мыслей „твоего полушария“, ще-ще-ще, — смеется он, каждым словом вызывая ускорение биения сердца, которое пока едино с самим собой. — Ведь все же мне интересно знать, зачем ты туда сматываешься от меня». Губы Бельфегора кривятся в некоем подобии ухмылки. — Меньше знаешь — крепче спишь. — «Мне не нужно спать, братик». Голова начинает раскалываться. — З-знаю, ши-ши-ши… Неожиданно Рассиэль выдает: — «Королю скучно. Развлеки брата, Бель». Его голос звучит, как приказ, и сознание уже готово подчиниться, но младший Каваллини вовремя останавливается, не произнося ни слова. — Ты не мой брат. — Наконец тихо говорит Бель. Повисает недолгое молчание. Кажется, Рассиэль думает, что сказать. — «М, — все же продолжает он разговор. — Как интересно. Кто же я тогда?» Ни с того ни с сего младший близнец начинает злиться. Ухмыляясь во всю ширину рта и чуть не шипя от бешенства, он выкрикнул: — Да ты мне никто! Эхо повторило это злое «никто» еще много раз, пока в голове раздавалось до ужаса противное щещеканье. Но Бельфегора понесло, и он просто выкрикивал все, что думает о то ли копии, то ли демоне на месте старшего брата. — Ты чудовище! Не настоящий Рассиэль! Мой брат совсем не такой, а ты сволочь, одна головная боль! В висках резко запульсировало. Как в тот самый раз, когда дух внедрился к нему в разум. Невыносимо… Но он продолжал кричать: — Ты поганый лжец! Я думал, что ко мне вернулся старший брат, а не астральный монстр! Ты совсем не Рассиэль! Мой брат другой! Больше ему орать не дали. Точнее дали, но от боли. Казалось, черепная коробка сейчас разлетится к чертям, а мозг сплавится под страшным давлением. Потрошитель схватился за голову и в перерыве между вскриками кое-как произнес: — Убирайся!!! А после крик продолжился. Вдруг он почувствовал, как некая тень вырывается из него, разрывая границы не только разума, но и души. Черная, почти идентичная младшему Каваллини фигура, оттдалилась на пару метров и растворилась в воздухе. Боль не утихала, и Бельфегор ворвался в тронный зал, от которого, благо, не успел отойти. — Джилл! — позвал он. — Пожалуйста! Но тут что-то будто ударило в затылок. Это была все та же боль, вот только это и было достижение болевого порога. На раскалывающуюся голову резко стало плевать. Как и на все остальное. Кроме одного. Бель тихо засмеялся. — Джилл… — еле слышно позвал он в последний раз, хрипя из-за сорванного голоса. — Д-Джилл… — и повалился на мраморный пол, будто мешок с костями. Спустя минуту рядом появился Рассиэль, вроде совсем не отличающийся от настоящего. Он поднял на руки какую-то тень, отделившуюся от тела брата и вскоре материлизовавшуюся. Напоминало разделение тела и души. — Ще-ще-ще, — тихо засмеялся старший близнец, прижав к себе еще не очнувшегося брата. — Мертвые, знаешь ли, не глухие. Он стал перебирать пряди волос младшего брата, ожидая его пробуждения. — И то, что я не отвечал, не знак того, что не слышал. Странно улыбнувшись, он посмотрел на лицо пришедшего в себя Бельфегора. — Джилл… — будто не веря, констатировал тот. — Я, я, — усмехнулся Рассиэль. Он обнял брата. Бель незамедлительно обнял его в ответ, цепляясь, как утопающий за соломинку. — Запомни-ка одно, непутевый братец, — тихо проговорил старший Каваллини. — Даже когда твоя надежда мертва, она все еще с тобой. Две фигуры, стоящие посреди зала, растворились в воздухе.