Beach House — Lazuli
Radiohead — Like Spinning Plates
Radiohead — Daydreaming
— Чонгук-иии, ты идешь? — снизу послышался требовательный голос, — мы тебя уже пятнадцать минут ждем. — Идууу, — детский голосок срывался в попытках докричаться. Маленькая ладошка, смахнув с ресниц влагу, схватила с тумбочки последнюю фотографию в голубой рамочке. Оттуда сквозь стекло смотрит счастливый низенький мальчик, с очаровательной беззубой улыбкой. Одна рука его приветливо машет на камеру, вторая же тонет в золотистой шерсти ретривера, который повернул свою мордочку в сторону камеры, подобно хозяину. Под фотографией на рамке аккуратными буквами выгравировано «Бардо». Соленая капля с детской щеки скатилась ровно на «2002 г.» под родным сердцу именем. Спину уже ломит от непосильного рюкзака на хрупком плече. На темном ранце в хаотичном порядке нацеплены яркие значки с супергероями. Под локтем — любимый плед и синяя подушка с мишкой, а из-под зажатой ладони выглядывает голубая рамка. Нужные и любимые вещи уже давно скинуты в сумки и запечатаны в коробках, ненужные и старые — распроданы и розданы другим. Оглядев свою пустую комнату, мальчик зашмыгал носом быстрее. На еще недавно заставленном игрушками столе теперь покоится пыль. Кровать застелена лишь пожелтевшим матрасом, а сквозь открытое окно ветер гонит холод одиночества. Грустно. Насупившийся от тяжелой задачи ребенок нехотя тащит себя и вещи вниз по лестнице. На дрожащих то ли от тяжести, то ли от нахлынувших эмоций ногах перешагивать скользкие ступеньки стало страшно. Поэтому рукой мальчик сильно вцепился в деревянные перила, чем привлек внимание со стороны: — Милый, ты чего так долго? Нам уже давно пора. Спускайся к папе, отдай ему свои вещи, — развернувшись вполоборота к лестнице, мама одарила сына теплой улыбкой. Аккуратная женщина нервно хлопает дверцами, проверяя их на наличие забытых в спешке вещей. Теперь от каждого родного уголка веяло пустотой. Там, где еще вчера семья собиралась за ужином, обсуждала, как прошел день, смеялась — сейчас стоят запечатанные коробки. Электричество и воду в доме уже отключили, свет не работает. И хоть за окном день, кухню освещает лишь проникающая сквозь него серость. Где-то с улицы раздался сигнальный гудок папиной машины. Мама в спешке толкает мальчика в сторону выхода, снимает с хрупких плеч тяжелый рюкзак, а вместо протягивает пакет с полотенцами. От прижатой детскими пальчиками к груди фотографии у женщины беспокойно сжимаются губы. И сердце, наверное, тоже.***
Вскоре вещи уже вынесены и с трудом утрамбованы по всей машине. Еще десять минут семья потратила на попытки закрыть багажник. Теперь дом окончательно опустел. И вот они — последние щелчки замочной скважины. Такие знакомые и родные. Именно этот звук еще до недавнего времени заставлял маленькое детское сердечко биться быстрее. Ведь именно после него можно было бежать сломя голову на кухню, перепрыгивая через все ступеньки разом, через тетрадки, через посапывающего на ковре пса. Бежать и встречать с распростертыми объятиями маму или папу, попутно отбирая тяжелые пакеты, чтобы помочь. Но на самом деле — чтобы скорее заглянуть внутрь и найти там что-нибудь вкусное. Стоя возле входной двери, каждый вспоминал что-то свое. Но какими бы эти воспоминания ни были — они все-таки общие. И тяжесть на сердце одна на троих. Ключ бесшумно опустился на дно кармана пальто, а эхо родного звука остается где-то глубже. Тоскливо улыбнувшись, женщина похлопала расстроившегося мальчика по спине, подбадривая, но не упорствуя. Она прекрасно знает, что боль еще долго не покинет детское сердце, какими бы клещами ее не тянули. Годы и моменты, прожитые здесь, вернуть никогда не получится. Отец за рулем старательно изучает карту, настраивает навигатор, разминая шею. Прошлой ночью, вероятно, не спал никто. Усадив каждого на свои места и пристегнув ремни, мужчина завел мотор. Впереди — дальняя дорога, а позади — дом, который домом больше не назовешь. В машине не осталось ни одного метра, который был бы не завален какими-нибудь пакетами, сумками или коробками. Ребенок на заднем сидении подпирал рукой скатывающиеся на поворотах пакеты. Женщина на пассажирском сидении упиралась ногами в лопающиеся от вещей сумки так, что ее колени были практически на одном уровне с головой. Водителя, конечно, лишней ношей нагружать не стали, всем хотелось доехать в полном составе и живыми. И хоть конечности порой затекали, никто не жаловался. Покалывания в ноге или руке ни в какое сравнение не шли с зудящей, разъедающей тяжестью в душе. И если родители снимали стресс увлеченными разговорами, то мальчик же, разморенный обогревателем и уставший от тяжелых эмоций, беспокойно уснул, подперев голову рукой. Чонгук проспал всю дорогу. Во сне он снова проживал счастливые дни вместе со своей семьей, своим псом: играл с ним, кормил, смотрел с ним мультики, учил с ним алфавит и простые математические примеры. Правда, получалось только у него самого, но никак не у собаки. А мальчик все удивлялся, почему. Потом вспомнился день, когда вернувшись с занятий, он попросился пойти вместе с мамой выгуливать собаку. Как он радовался, бегая за ней по пятам. Как уверял растерянную женщину, что он уже сильный мальчик и совершенно точно удержит поводок. И как потом ретривер, сорвавшийся всего лишь на секунду с натянутой веревки, попал под колеса внедорожника, а его золотистая шерсть окрасилась в красный. А потом сны закончились, уступая дорогу ужасающим картинкам. Чувство вины снова взбурлило в детской душе, проектируя кошмары за кошмарами. Снилось так много и быстро, что все смешалось в одну кашу. Вынужденно разлепив от ужаса глаза, мальчик первым делом попросил таблетку от боли в голове. От боли в груди просить не стал. Знал, что такой нет. Холодная вода больно заколола слабое горло. Теперь в машине царила тишина. Говорить уже никто не хотел, хоть и думали все об одном. Слова стали лишними. За окном серые пугающие пейзажи. Острые деревья, как пики, стоят ровно в ряд, одно за другим, собирают в себя дождевую влагу и чернеют на глазах. Чернеет и небо впереди. Таким мальчик видит и свой завтрашний день, как и послезавтрашний, следующую неделю, месяц, год — никакими. Он никогда не думал, что так скоро умрет его любимый пес. Что они переедут, он сменит школу, только поступив в предыдущую. Что имя вчерашнего «друга» по классу затеряется где-то в памяти, вперемешку с воспоминаниями о беззаботном детстве.***
Спустя минуты в салоне потемнело. Поля за окном сменились лесной чащей. Свернув на тонкую мокрую дорожку и наткнувшись на крупную гальку, автомобиль сбавил скорость, продолжая движение осторожно. Со всех сторон темные деревья окружили заблудившихся своими острыми ветками. Как монстры из ужастиков, они тянулись к закрытым дверям, тыкались, скреблись в окна, пугали, смеялись. Будто хотели накрыть собой полностью и утянуть в свою пучину. Редкие кусочки серого неба выглядывали из-под ветвей, забрасывая в детскую испуганную душу надежду на спасение. Откуда-то спустился густой туман и обволок собой дорогу. Холодный, сквозь щели пробирающийся, пугающий… красный. — Мама, почему он красный? — испугано спросил мальчик, в панике озираясь по сторонам. — Не бойся, — тепло улыбнулась женщина, — впереди роща. Там растут только красные деревья. Никто не знает почему, но туман в этих местах всегда красный. Говорят, там очень красиво, тебе должно понравиться. Мамина мягкая рука нежно гладила дрожащие коленки. Если она говорит, что все хорошо, так ли это на самом деле? Его просят не переживать, но детское воображение старательно препятствует. Советует закрыть глаза и не смотреть. Ждать в темноте, погрузившись в собственное рваное дыхание. Так он и сделал. Мальчик выжидающе спрятал лицо в своих холодных от волнения ладонях. Они ехали так еще минут десять, то сворачивая, то разгоняясь, то снова тормозя, пока тишину не прервал воодушевленный голос водителя: — Ну все, приехали, — бодро объявил отец, — мы дома. Сквозь щелочки меж пальцев виднеется только лобовое стекло машины. Собравшись с духом, мальчик опускает руки и выглядывает в окно. И все слова в один миг покидают голову. Он двигает губами, чтобы вымолвить хоть что-то, но получается только промычать, на что родители довольно переглядываются. За окном стоит большой двухэтажный дом. Точь-в-точь как в фильмах. Светлый, высокий, с резным ограждением вокруг и отдельным гаражом неподалеку. А вокруг — бордовая лесная чаща. Бардо любил этот цвет. — Ему бы понравилось здесь… Чонгук еще не учил биологию, но деревья кажутся такими же, как и везде. Но почему тогда они такого цвета? Почему воздух вокруг будто искусственно окрашен? И хоть поначалу казалось, что вдыхать его опасно, сейчас же думается, что он куда приятнее того, каким приходилось дышать раньше. Но как бы не было вокруг красиво, уезжать за город никогда не хотелось. Выросший в шуме большого города ребенок не может с радостью принять тот факт, что теперь его дом — это маленькая невидимая точка в океане деревьев. Вопреки ожидаемых слоев пыли и паутины на мебели и сырости в воздухе, пустых полочек и прогнивших от старости комнат, дом встретил мальчика чистотой и уютно обставленной, где-то знакомой мебелью. Хоть он и был благодарен родителям за то, что не пришлось видеть дом в его первоначальном виде, но от мысли, что родители уже давно планировали переезд, а его просто поставили перед фактом- становилось очень больно. — Мы просто очень хорошо подготовились, — улыбнулась женщина, прочитав в немом взгляде ребенка тревогу. Отец остался внизу выгружать из машины сумки, а мама, отговорив сына от помощи, возбужденно толкала его к лестнице на второй этаж, чтобы показать тому новую комнату. Осторожно перешагивая ступеньки, мальчик с недоверием приближался к самому важному месту, в котором ему теперь предстояло жить. И больше всего он сейчас боялся, что, зайдя в комнату, он почувствует себя неуютно. Он никогда не был привередлив, не просил у родителей многого, не вредничал. Но мертвой хваткой цеплялся за свои вещи и привыкал если не навсегда, то очень надолго. И зная, сколько сил вложили мама с папой в этот переезд, как старательно и долго продумывали все в деталях, как хотели сделать его комнату уютной и красивой, мальчик почувствует вину. А это чувство он уже знает. От него голова начинает болеть, тошнит, внутренности сдавливает, слезы ручьем текут. Если бы существовали врачи, которые лечат чувства и эмоции людей, то они, непременно, сказали бы, что вина ему противопоказана. Может даже выписали бы лекарства от этого горького чувства. Но все опасения рассеиваются, когда щелкает ручка и дверь со скрипом отворяется. Первое, что видит ребенок — стол, похожий на его прежний. Он стоит у стены, на которой расклеены плакаты с персонажами фильмов и мультиков, вырезки из комиксов с любимыми супергероями. Сквозь широкое окно в комнату проникает тусклый из-за погоды свет. Справа от окна — небольшая кровать, уже застеленная чистым постельным бельем. По другую сторону — шкаф для вещей. В комнате стоит приятный запах ванили, от маминого любимого порошка. И снова этот бордово-красный оттенок повсюду. Как будто через розовые очки смотришь. Чонгук как-то мерил в магазине такие. Тогда ему не понравилось. Но сейчас — нравится. Он сразу плюхается на кровать под радующийся мамин взгляд и снова осматривает комнату, теперь под другим углом. И не важно, где стоит мебель, как расположено окно и сколько свободного места. Главное, что здесь спокойно и…уютно. Может, благодаря стараниям родителей, а может просто потому, что это место подходит мальчику. И пусть он пока этого не хочет признавать, но себе обещает, что привыкнет. И мама тоже это видит по спокойным детским глазам, которые с такой теплотой рассматривают все вокруг. Женщина подошла к кровати, чмокнула сына в растрепанную макушку и, поправив темные волосы ребенка, протянула тому фотографию в голубой рамке. — Держи. Поставь туда, где ему больше понравится. Остальное я принесу, отдохни пока. Женщина внимательно осмотрела комнату. Чонгук не знает, в который раз она это уже делает. Даже предположить боится. Удовлетворенно выдохнув и покивав самой себе головой, она открыла дверь и, напоследок обернувшись, сказала: — Чонгук…это все тяжело, я знаю, но все будет хорошо. Мы справимся. Это были слова от всей души. Она сказала это не как сыну, не как ребенку, а как человек человеку. Чонгук это понял. Он всегда понимал. Женщина уже закрыла за собой дверь, но мальчик продолжал благодарно смотреть ей вслед сквозь дверь. Пусть сейчас он не может нормально поговорить с родителями, как взрослый, потому что многого не понимает, на многое обижен, а что-то просто не хочет признавать. Но когда-нибудь он обязательно это сделает. Уткнувшись в чистую подушку, мальчик размышлял. Ему вдруг стало интересно, как проходит процесс переезда у других. Как другие привыкают к новому месту и как скоро это случится с ним. Его клонило в сон, но несмотря на просьбу мамы, Чонгук просто не мог взять и заснуть. Он сел на кровать, почесав затылок. Спустил ноги на теплый пушистый ковер, помотал пяткой ворсу и встал. И только он подошел к двери и взялся за ручку, как краем глаза уловил движение где-то в стороне. Какая-то темная тень мелькнула за окном и тут же стихла. Мальчик напрягся, вслушиваясь в тишину и, собрав свое еще слабое мужество в кулак, двинулся в сторону окна. Посчитав в уме до пяти, он тяжело выдохнул и, взявшись руками за раму, поднял окно и выглянул. В ту же секунду кто-то, судя по шатающемуся отливу окна, отцепился от него и с шумом рухнул на землю. От резкого звука Чонгук вздрогнул и собирался уже бежать к родителям, но все говорило о том, что это кто-то живой, а не призрак или чудовище. Тогда любопытство, взыграв над всем остальным, встало у руля и вынудило выглянуть еще раз и всмотреться. Где-то внизу зашелестели листья от чужой подошвы. Все, что смог разглядеть маленький Чонгук — это серая макушка, в спешке удаляющаяся, прихрамывая, в чащу. Теперь он забыл, зачем собирался выходить. Так и остался стоять у окна и смотреть в сторону красной чащи, с кучей вопросов в голове. Кто все-таки это был и зачем подглядывал за ним?