Лебединая песнь

      Эмма отчаянно краснеет, когда подруги заводят ее в элитный стрип-бар на Манхеттене. Под ухом Руби важно заявляет, что здесь все только самое лучшее, и уже строит глазки красавчику в ковбойской шляпе. Он улыбается ей, обворожительно, но сдержанно, и она бойко хватает ее под руку, проталкивая к их столику в углу зала. Обернувшись на остальных, Эмма замечает, что не она одна чувствует себя неловко и вообще не в своей тарелке: Белль прячет глаза и старается смотреть себе под ноги, а Мэри-Марграрет сейчас, кажется, хватит удар, так покраснело ее лицо, но Руби уже поднимает руку и зовет к ним официанта, и пути назад отрезаны. Лишь Эшли разделяет энтузиазм Руби, и они общими усилиями усаживают остальных, не переставая глазеть по сторонам.       − Это лучший стрип-бар, − вновь повторяет Руби и просит официанта, одетого только в бабочку и черный килт, принести им коктейли. За крепость девушка отвечает и подмигивает Эмме, которая, несмотря на показушную невозмутимость, старается больше не краснеть. – Его отличительная особенность не только высокие цены и идеальное обслуживание, но и живая музыка.       − Хочешь сказать, стоит ждать оркестра? − с сомнением спрашивает Белль и поглядывает в сторону небольшой сцены. Слева как раз начинают расставлять инструменты и впереди них располагают изящный микрофон, своим дизайном явно прилетевший из 70-х, и Руби громко повторяет, что они пришли как раз вовремя.       − Каждый четверг здесь выступает джазовая певица. И пока она поет − парни раздеваются, − пожимает плечами брюнетка и расставляет на их столе напитки, угрожающе поглядывая на каждую, кто тут же не взял свой в руки.       − Интересно, − заинтриговано протягивает Эшли, и Эмма посылает в ее сторону скептичный взгляд. Она мало представляет себе сие действие, но с каждым выпитым глотком втягивается все больше. Потолок над ними зеркальный, инкрустированный позолотой по краям, а обивка сидений – мягкая и роскошная. Откинувшись на спинку, девушка цепляет языком трубочку и жадно втягивает сладость, которая к концу бокала все больше отдает вкусом крепкого рома. Киллиан любит ром, мимоходом думает она и перед ее глазами встает его улыбающееся лицо. Улыбка как всегда больше походит на кривоватую ухмылку, в которой скрывается что-то порочное и лукавое: она его за нее и полюбила. С ней он всегда выглядит греховно и соблазнительно.       − Давайте выпьем за Эмму, которая уже завтра станет законной миссис Джонс! – восклицает Мэри-Маргарет, и взгляд ее уже чуть мутный и веселый. Эмма улыбается и чокается со всеми, пока Руби, сидящая рядом, тискает ее словно плюшевого зайца.       − Мы так за тебя рады, − мягко говорит Белль и, кажется, из всей компании она выглядит трезвее остальных. – Надеюсь, он сделает тебя счастливой.       И Эмма вновь улыбается. Пьяно и счастливо. Потому что он уже делает. Киллиан относится к ней как к принцессе: холит, лелеет и обожает. Он каждый день помогает ей забыть о том, что она пережила за свою короткую, но насыщенную жизнь, крепко обнимает ее по ночам и будит поцелуем, когда ей снятся кошмары, и любит достаточно, чтобы спокойно ждать, пока она подпустит его к себе и опустит свои защитные укрепления, выстроенные за все годы. И она за это ему благодарна.       − Мне начинает казаться, что ты сюда не за стриптизом, а за выступлением этой певички пришла, − произносит Эмма, ловя Руби, когда та вновь поглядывает на часы. Уже почти двенадцать, и она хорошо приложилась к своим двум, трем, четырем… да кто считает… коктейлям, чтобы не мыслить трезво. Рядом Мэри-Маргарет рассказывает Белль что-то о своем избраннике: его зовут Дэвид, он молод и красив, и так мило ухаживает, что она уже грезит о свадьбе с птичками и оленятами. И, нет, это не пьяные бредни. Ведь будучи не подшофе она говорит тоже самое, и всех этим, честно говоря, достала. Но Белль мужественно слушает и попивает из своего бокала, и вот, она уже в их кондиции. Эшли смотрит на танцующих парней, разряжающих обстановку общего ажиотажа (и, да, они тут что, все только на выступление пришли?), и меланхолично покачивается в такт.       − Слышала, что она очень горяченькая и вообще космос, а ты ведь знаешь, я на таких падка, − Руби улыбается, и ее карие глаза горят в предвкушении. Эмма на это лишь хмыкает. Они с Руби знакомы достаточно давно, и обе знают друг о друге такое, что неизвестно остальным. Например, то, что много лет назад Эмма любила экспериментировать, и в ее постели оказывали не только симпатичные парни. Но теперь она остепенилась и вспоминает этот период смеха ради. И только с Руби. Киллиан не поймет. А Руби любит экспериментировать и сейчас, и вообще называет себя бисексуалкой. Так она решает проблему влечения и к девочкам, и мальчикам, предоставляя им решать, кому же она в итоге достанется. Вот так вот.       − Хей, сегодня мой девичник, а ты ждешь какую-то девушку, чтобы удовлетворить свое ненасытное либидо – не по-дружески, − качает головой Эмма и уходит вся во внимание, когда кто-то объявляет вокалистку, и в зале становится совсем темно. Свет падает на край сцены, и музыканты начинают играть игривый джазовый мотив, когда на сцену выходит она.       Эмма даже не расслышала ее имени, но глаза блондинки комично расширяются, стоит им упасть на певицу. И на долгую минуту весь ее мир летит в тартарары.       − Ого, − горячо выдыхает рядом Руби, и Эмме хочется закрыть ей глаза, чтобы одной наблюдать разворачивающееся шоу.       Она краем глаза замечает, как в центр сцены выходит мужчина, одетый в щеголеватый костюм, и идет по подиуму, начиная двигаться под музыку. В зале раздаются восторженные крики, но Эмме откровенно плевать.       Ее взгляд направлен на девушку у микрофона. На струящееся по ее пленительному телу платье, на выставленную в его разрезе ногу, на сексуальные лаковые босоножки на сумасшедшем каблуке. На обнаженные руки, двигающиеся по стойке микрофона, на подведенные красной помадой пухлые губы, из которых вырываются хриплые, заводящие, скачущие и неровные звуки, на черные глаза и томление, сквозящее в них. Когда ее партии прерываются, она встряхивает распущенными иссиня-черными волосами, достающими ей до плеч, и шаловливо улыбается. Глядит на раздевающегося стриптизера и крепко сжимает в руке стойку микрофона и это выглядит… боже, до шального двусмысленно.       − Я почку готова продать, только бы раздеваться начала она, − шепчет подруга, и Эмма подбирается, чувствуя пылающий жар, что расползается в груди. Вызванное ощущение столь неразумно, что девушка не замечает, как махом приканчивает остатки коктейля и просит еще.       − А вот это по-нашему, − широко улыбается Руби и, подозвав официанта, заказывает добавку. – Надо как-то привлечь ее внимание, − эта гениальная мысль тут же отрезвляет Эмму и заставляет недоуменно поглядеть на подругу.       − И как ты себе это представляешь? – шипит блондинка и вновь смотрит на вокалистку, которая теперь гладит ладонью свое тело. Матерь Божья! Взгляд Эммы горит, щеки пылают, а тело плавится в истоме, которая норовит сжечь дотла все принятые ею решения и данные обещания, а также надежды на степенное и спокойное будущее.       − Пока не знаю, − оборачивается на нехарактерный для подруги тон Руби и внимательно глядит на нее. Ее взгляд становится пронизывающе-проницательным, но Эмма этого не видит, так как сама против воли и рассудка пожирает глазами девушку на сцене. И это неправильно, и завтра она выйдет замуж, и сегодня ее девичник, и у нее есть жених, и она ровным счетом ничего не знает об этой брюнетке, и она завязала с прыганьем из одной койки в другую, и она вообще любит Киллиана… И этот запутанный рой мыслей проносится в ее мозгу, и Эмма старается вычленить из него вескую причину, чтобы перестать глазеть на сцену. И они, вообще-то, все веские, но не в данную минуту. Она могла бы списать все на алкогольное помутнение, но не выходит, потому как сейчас Эмма трезва как стеклышко.       − Подойди к ней и положи деньги к ногам, − говорит Руби и, всучив подруге стодолларовую купюру, выталкивает ее из-за столика.       − Руби, ты чего творишь? – вопрошает Эмма, и голос ее дрожащий и жаждущий.       − Тебе это нужнее, чем мне, − лишь отмахивается брюнетка и улыбается своей лучшей волчьей улыбкой. – Помни, Эмма, то, что было на девичнике – останется на девичнике.       Руби сошла с ума или пьяная в доску, говоря такие вещи, но Эмма послушно идет к сцене, пока девочки за ее спиной находятся на своей волне. Лишь Белль судорожно вздыхает, и Эмма старается уцепиться за этот звук, заставить себя развернуться и выбежать из этого бара, города, страны… и она драматизирует, да. Но если она этого не сделает, то погубит себя. И по тому, как уверенно она шагает в сторону певицы, Эмма, кажется, совсем не против такого сценария.       Девушка за микрофоном все ближе, музыка подходит к концу, а парень уже разделся больше некуда, когда Эмма подступает к углу сцены и кладет деньги на край сцены. Блондинка смотрит на гладкие, смуглые ноги, а затем скользит взглядом выше и встречается им, наконец, с черными глазами. Бровь брюнетки затерялась в волосах, а на губах играет нехорошая усмешка. И если Эмма думала, что Киллиан единственный, кто может так улыбаться, то теперь в сравнении с этой девушкой он кажется лишь бездарной копией.       − Я не собираю деньги, − томно произносит девушка, и ее голос творит с животом Эммы что-то несуразное. Он сжимается и становится твердым.       − Вы их заслужили, − отвечает Эмма, и ее руки против воли тянутся к платью, в желании сделать разрез еще глубже и обнажить загорелую кожу еще больше.       − Справляете девичник? – спрашивает брюнетка, не трогая деньги, лежащие у ее ног. Собственно, Эмме все равно. Ей нужно было лишь обратить на себя внимание, чего она добилась, да и купюра принадлежит Руби.       − Да, − от собственной реплики становится неловко, словно Эмма говорит что-то преступное. Но улыбка девушки не исчезает с пухлых губ, глаза осматривают блондинку тщательно. И от этого неловко вдвойне.       − У меня сейчас перерыв, − роняет брюнетка и сходит со сцены, становясь близко. Они одного роста, но если вспомнить безумные каблуки, Эмма считает, что она все же выше. Певица крутит между пальцами купюру и добавляет:       − Угостишь меня выпивкой?       И Эмме остается только кивнуть и задать свой последний вопрос:       − Я прослушала, как тебя зовут?       Брюнетка смеется, и смех ее низкий, урчащий и чувственный.       − Реджина. Просто Реджина.

***

      Эмма толкает ее к стене, и в ее действиях ни капли нежности. Они отрывисты, грубы и нетерпеливы. Платье, не дающее ей покоя с самого начала вечера, трещит по линии разреза, когда руки блондинки резко дергают полы в стороны. Порванные куски материи уродливо свисают вдоль красивого тела, и Эмма решает, что это неправильно. Развернув девушку к себе спиной, она находит молнию и дергает за язычок, пока брюнетка скребет ногтями по обоям.       Губы Эммы касаются ее шеи, и она громко стонет, и это звучит настолько развратно, что Эмма не удерживается и прикусывает мочку ее уха. Щекочет пальцами почти обнаженное тело, направляясь к тонкому кружеву и очерчивая круги на внутренней стороне бедер. Она крепко прижимает Реджину к стене своим телом, не оставляя между ними ни одного свободного сантиметра. Ее другая рука цепляет крючки бюстгальтера, и ненужный для этой ночи элемент белья летит в сторону. Пальцы тут же выкручивают сосок, сжимают упругую грудь и порхают по подрагивающему животу. Эмма горячо дышит брюнетке в ухо и ощущает под ладонью влагу. И прижимает ее еще сильнее, заставляя Реджину вздрогнуть и выругаться.       − Какая ты мокрая, − шепчет блондинка и пробирается под тонкую ткань, вбивая девушку в дверь. – И красивая, − она погружается в нее сразу двумя пальцами и кружит вокруг клитора. Шов от неснятых трусиков врезается в плоть, и эти действия вкупе сводят Реджину с ума. Она стонет, шипит и дышит слишком часто. Ее голова откинута на плечо девушки, а глаза закрыты. Помада размазана по губам от бесчисленных поцелуев, которыми они успели обменяться, пока добрались до ее квартиры, а ладони сжаты в кулаки.       Их секс беспорядочный, как и сами движения. Эмма берет ее жестко, и когда долгожданная разрядка наступает, она почти болезненна. Ее колени ноют, губы саднят, кожа горит, а внизу живота пульсирует. Реджина дрожит, крепко зажмурившись, и когда Эмма разворачивает ее к себе лицом, почти падает в ее объятия.       − Еще рано, − говорит Эмма и, приподняв девушку за ягодицы, пошатываясь, движется к кровати.       − Ты сексуальный маньяк, − стонет Реджина, находит губы Эммы и скользит в ее рот языком. Перевернувшись, она меняет их местами и теперь возвышается над блондинкой, зажатой между ее бедер. Клитор все еще отзывается болью, поэтому она решает, что пока с нее достаточно.       − Но мне нравится, − улыбается брюнетка, и ее губы прослеживают дорожку от подбородка до выреза майки. Через минуту она летит на пол, как и кремовый лифчик девушки. Эмма приподнимается на локтях и ловит ртом ее грудь, когда пальцы Реджины зарываются в ее спутанные волосы. – А еще зовешься натуралкой… − она шипит, стоит Эмме прикусить нежную кожу, и спускается руками к пуговице джинс.       − Я нат… − Эмма проглатывает окончание, ощущая ловкие пальцы на своем белье. Откинувшись на спину, она комкает простынь в кулаке, а бедра самопроизвольно отзываются на действия Реджины. Блондинка двигается взад-вперед на кровати, когда Реджина проникает в нее и начинает уверенно втрахивать в матрас. Нет, она определенно не натуралка… по крайней мере этой ночью.       − Боже… − Эмма вскрикивает, когда горячий язык обводит ареол ее сосков, движется к пупку.       − Можешь звать меня по имени, − весело протягивает Реджина и, спустив джинсы, опускается губами на белье.       − Боже!       И, кажется, это не последний раз за эту ночь, когда она уподобляет Реджину божеству…

***

      Ее будит лёгкий поцелуй в плечо.       − Ты сказала, что церемония назначена на три. Я принесла кофе, − говорит Реджина, и Эмма рассеяно улыбается в подушку. Ее тело ноет и отзывается усталостью, стоит подняться на постели и посмотреть на брюнетку. Сейчас она выглядит ещё красивее, спокойная, но с прежней хитрецой во взгляде. Густые локоны аккуратно обрамляют лицо, пока на губах застыла вежливая улыбка.       Эмма долго смотрит на неё, а затем тянется вперед и соединят их губы в поцелуе, от которого, как и вчера, плавится что-то внутри...       Ей накладывают макияж. Девушка легко орудует кистями и красками, стараясь придать ее чуть припухшему лицу праздничное сияние и невинную прелесть. Выходит плохо, но, пыхтя себе под нос, она не сдаётся. Эмма лениво берет в руки телефон, дожидаясь конца процедуры, и пролистывает новостную ленту, цепляясь взглядом за пестрые заголовки.       − Эмс, ты не будешь против, если я все же приударю за той горячей красоткой из бара? − вскользь бросает рядом сидящая Руби и занимается примерно тем же, что и Эмма. Ее макияж уже наложен, следы вчерашней ночи скрыты под слоем тоналки и тёплых оттенков, которые она в глубине души ненавидит... или не в глубине, Руби сразу дала понять, что думает о макияже в пастельных тонах. Но согласилась. Они ведь подруги. Вот и сейчас она аккуратно вворачивает вопрос, в ожидании глядя на дисплей своего смартфона. Но затем резко поднимает сузившийся взгляд и остро глядит на спокойное лицо блондинки.       − У меня сегодня свадьба, Руби. Мне все равно, − отвечает невеста и позволяет накрасить себе губы.       − Надеюсь, тебе понравился девичник, устроенный тетей Руби? - с той же поволокой в глазах, что и у Реджины, спрашивает брюнетка.       − Определенно, − Эмма жамкает губами для равномерного распределения цвета и бросает полный благодарности взгляд на подругу. − Ты лучшая.       Ее пальцы пробираются под рубашку и находят там обнаженную кожу.       − Ты всегда ходишь за кофе почти голая? − шепчет она в губы Реджины и опускает ее на кровать, распахивает полы ткани в сторону и проводит ладонью по груди. Спускается к животу и чувствует сокращающиеся мышцы. Реджина, словно по негласному правилу, находит опору в спинке кровати и крепко цепляется за неё, облизывая губы.       − Только если дома меня ждёт возбужденная невеста, − ее голос хриплый, манящий и заводящий с полуоборота, и Эмма ложится на неё сверху, целует смуглую шею, оставляет языком влажную дорожку от уха до ключицы и хочет ее так сильно, что слышит шум в ушах.       − Сколько сейчас?       − Половина десятого, − отвечает Реджина, и ее голос ломается, когда Эмма пробирается рукой под резинку ее спортивных брюк.       − Успеем...       Все восторженно таращатся на нее, когда стилист все же заканчивает свою работу. Она облегченно вздыхает, потому как это было чертовски сложно, но стилист довольна своим результатом. Хотя фото для своего портфолио делать отказывается.       Подружки поочередно обнимают ее, шепчут ласковые напутствия на ухо, а затем уходят и оставляют ее одну, чтобы она могла надеть платье.       Белый атлас скользит по стройному телу, и она наконец выглядит невинно. Зубчики фаты, спрятанные в искусной прическе, сооруженной из длинных светлых волос, больно впиваются в кожу головы, и она поправляет ее до тех пор, пока раздраженно не срывает прозрачную ткань. Отвергнутая, она падает на стул, а Эмма сжимает руками спинку кресла, где ей недавно накладывали макияж. И закрывает глаза, и чувствует дрожь, и ее лихорадит, и она в клочьях...       − Я ещё никогда не спала с невестами, − урчит Реджина и потирает стопой ногу Эммы. Блондинка лежит на сложённых под подбородком локтях и меланхолично смотрит на неё.       − Значит, я у тебя первая? − смеётся Эмма и касается кончиками пальцев смуглого лица. Ее тянет к этой гладкой коже, к пухлым губам, к этой девушке, которую она не знает. И она сама волшебство, раз может творить с ней такое.       Реджина переворачивает ее на спину и оставляет легкий поцелуй под ухом. Невинный и невесомый. И до церемонии осталось чуть меньше пяти часов, и Эмма дрожит, и ее лихорадит, когда она находит ртом губы брюнетки и втягивает ее в глубокий поцелуй, и она в клочьях.       По бокам от неё − живые цветы, обвивающие изгородь. Она отделяет проход и гостей, собравшихся в большом зале. Они кто с благоговением, кто с изумлением смотрят на неё, но среди них мало знакомых Эмме лиц. Большинство − со стороны жениха. Она медленно, как было отрепетировано по миллиону раз, плывет по проходу, сжимая букет и глядя на подиум из-под фаты. С него на неё, счастливо улыбаясь, смотрит Киллиан, и она улыбается ему в ответ, чувствуя заходящее в буйном ритме сердце.       Эмма передаёт букет Руби и встаёт рядом с мужчиной, одетым в искусно пошитый фрак. Они − друг напротив друга, и Киллиан осторожно приподнимает вуаль, открывая взору ее лицо. Его глаза горят в восхищении, и она красива, и знает это, но изумление на его лице приятно, поэтому ее собственные глаза загораются тем же блеском, и он, наконец, одаривает внутренним светом ее лицо, делая ещё прекраснее.       Священник начинает свою речь, и они поочередно проговаривают написанные обеты: клянутся в вечной любви, помощи и понимании. И Эмма расслабляется до того момента, когда священник задаёт ей главный вопрос.       Она надевает белье и майку, пока нагая девушка остаётся в кровати, обхватив колени руками. На ее лице все та же мягкость, в глазах – вся мудрость этого мира, а сквозь губы вырывается мелодия, смутно походящая на свадебный марш. Все-таки она джазовая певица, имеет право на интересную интерпретацию.       − Эта ночь…− начинает Эмма и, полностью собранная, садится на краешек постели. Берет в руку ладонь Реджины и смотрит ей в глаза.       − Была удивительной, − заканчивает за неё брюнетка и усмехается. Простынь сползает и открывает взору высокую грудь, плоский живот и расплавленным серебром собирается на бёдрах.       − Я... − она хочет сказать, что позвонит.       Но она не позвонит. И они больше не увидятся. И все, что осталось на девичнике - останется на девичнике, но Эмма все равно зачем-то произносит, −… ещё увидимся. Целует девушку в губы, приподнимает подбородок и долго смотрит в тёмные глаза, видя там то, что еще не видела во взгляде ни у одного человека, которого встречала в своей жизни.       Поднявшись, Эмма берет с пола куртку и проходит в коридор. Открывает входную дверь и на мгновение нерешительно сжимает железную ручку в ладони. Осторожно закрывает за собой дверь.       Реджина хмыкает себе под нос и растягивается на кровати. Ручка двери щёлкает. И это конец.       Киллиан надевает кольцо ей на палец и целует в губы, когда их объявляют мужем и женой. Поднимается гам, шум, и красочные вспышки, в виде одежды приглашённых гостей, проносятся перед ее глазами. В них слезы, и они стекают по щекам, и она не в силах их остановить. В груди тяжело, живот скрутил спазм, и ее сейчас стошнит, но Эмма стойко проглатывает соленые капли, и скромно улыбается, когда некоторые повторяют, как расчувствовалась невеста.       Звучат колокола, и Эмма кидает свадебный букет в вытянутые руки подружек невесты. Везет Мэри-Маргарет, и она ликующе оборачивается к Дэвиду, демонстрируя трофей. И парень по виду сейчас грохнется в обморок.       Киллиан счастлив и берет ее за руку, поднимая их руки над головами. И золотые кольца блестят в вспышках фотокамер, и их блеск болезнен для глаз девушки. Она их закрывает. И когда открывает вновь – ее ломает внутри.       – Ты его любишь? – тихий шепот, слышимый перед тем, как закрыть глаза и погрузиться в столь необходимый сон.       – Наверное, да, – также шепчет она в ответ.       И это конец.