Химия мафиозной повседневности.

Енгук лениво зевает, и, запахнув халат, открывает входную дверь. На улице – прохладное утро апреля, и на самом деле выходить в халате и тапочках на улицу немного опрометчиво, но Бану, слишком привыкшему выполнять этот своеобразный ритуал, вовсе не холодно. Он усталым внимательным взглядом осматривает маленький дворик, на котором, как и вчера, лежит большой черный пакет, и закатывает глаза: это что-то вроде той же привычки, и на самом деле винить Чонопа в том, что он не успел заехать, глупо, но Енгук же вроде как «ворчливый папаша» и ему вообще положено, как человеку за тридцать пять, а значит, априори уже старому и не способному на какие-либо действия, сложнее получения докторской степени в химии. Бан привычно выбрасывает синий мусорный пакет в контейнер, и, будто кого-то ждет, смотрит по сторонам. Ждать кого-то, конечно, так же бессмысленно, как и надеется, что Чоноп прискачет по первому звонку, но вдруг его взбалмошные товарищи решат вдруг почтить своим присутствием? Или не они, так к нему всегда много кто заглядывает (не ранним утром, само собой разумеется, но все же). Енгук еще пару секунд смотрит на границу леса, которая от его маленького забытого среди пролесков домика совсем недалеко, и пожав плечами, берет из почтового ящика газеты и очередные конверты от коммунальных служб, и насвистывая песенку, вбегает в дом. Внутри пусто и немного даже неуютно – на улице среда, а это значит, что Чжунхон вернется только через три дня, и потому Енгуку будет некомфортно в собственном доме еще семьдесят два часа, которые он привычно проведет в месте, которое у него всегда обжито: в собственной лаборатории. Зайдя на кухню, он кидает утреннюю корреспонденцию на стол, и схватив большую кружку с кофе, выходит из комнаты, направляясь небольшой незаметной двери между гостевой спальней и лестницей – спуск к его маленькому бункеру. Дверь оставляет открытой, для безопасности (Ендже зовет его параноиком, но, в принципе, каждый раз молчит, когда приезжает вместо Чонопа за пакетами со двора и получает дуло охотничьего ружья между глаз).В лаборатории приятно прохладно, и привычно, колбы ровными рядами стоят в холодильнике, стол начищен до холодного блеска, который слепил бы, будь в лаборатории чуть больше света. Енгук ставит кружку на специально приготовленный для этих целей стол (пятая кружка за три дня, и места на бедном столике почти не остается), и не глядя протянув руку к небольшому шкафчику с документацией, достает свой дневник, открывая его по закладке и садясь на стол, вчитываясь в ровные строки, написанные всего пару часов назад. Тоже – привычка, привитая очень щепетильным отношением к своему делу, и пускай бумаг по сравнению с предыдущими годами гораздо-гораздо меньше, собственное поведение изменить не получается. К тому же, на трезвую и бодрую голову результаты воспринимаются лучше, и то, что вчера заставило его бросить все к чертям до утра, и пойти спать, сегодня не кажется таким уж провалом. Бан помечает в журнале некоторые моменты, над которыми нужно поработать, ругает самого себя за то, что перестает замечать очевидных ошибок , связанных со влажностью и температурой, и покачав головой, снова достает реактивы – в этот раз он точно все учел и теперь ошибок быть не должно. Он поджигает фитиль на горелке, готовя к подогреву один из реактивов, и хмурится, когда слышит шум из верхней части дома. Не то, чтобы он взволнован хоть на каплю, просто кто-то очень-очень нагло делал вид, что его пригласили, и это по меньшей мере раздражало. Должно быть, какой-то незадачливый воришка забрался, думал Енгук, даже не собираясь спускаться, потому что опасности от такого слонопотама он априори не ощущал – будь убийцы таки ми же ловкими, они бы сворачивали себе шеи, пытаясь только спуститься к нему вниз. А работа, например, его волновала куда больше, чем чье-то присутствие. К тому же, он знал шаги всех своих знакомых, обладая чутким слухом, и одни из ног явно принадлежали его давнему другу Слиппи. - Эй, Енгук! – чужой голос только подчеркнул его догадку, и потому Бан, все так же, не отвлекаясь от эксперимента, принялся набирать свободной рукой на телефоне сообщение. Послышалась какая-то возня, и после нее на пол ступили еще более неловкие и громкие ножки ребенка. Енгук задумчиво нахмурился – детей у Слиппи точно не было, по крайней мере в последнюю их встречу точно. Хотя, он еще тогда заикался, что неплохо бы заиметь ребенка – но пятилетняя девочка? В принципе, ничто не могло помешать взять ребенка из приюта, но какого черта к нему домой идти? Еще и с кем-то вместе. - Мог бы и подняться к нам, боже…Ауч, у тебя все еще тут темно, - Бан на возмущения закатывает глаза; Слиппи всегда возмущается и он к этому настолько привык, что даже все равно. - И тебе утро доброе Сонвон, - почти ласково здоровается химик, не отвлекаясь от своей работы, - какими судьбами в мое скромное убежище? - Вот уж именно убежище, - фыркает Ким, морща нос и садясь на стул. Енгук привычно вздыхает – все эти мафиози невежественные чуваки, и если учесть, что он всего полтора года как отошел от своей основной деятельности, то ему не привыкать. Но все же отвык – в тишине и покое жить комфортно и приятно, и каждый приезд, как Слиппи, так и бывшей правой руки Химчана ,вызывает когнитивный диссонанс от того, что когда-то для него все это было таким естественным. - Хен, может это правда не лучшая идея, - осторожно говорит парень за его спиной, и Енгук поднимает глаза, чтобы на него посмотреть. Молодой человек кутается в свой шарф, пряча лицо до самых глаз и одет во все черное, из-за чего видна только тонкая полоса глаз и лба, единственное светлое пятно в его образе. Он стоит немного зажато, в самом углу лаборатории, и явно не похож на того, кто может связаться с мафией. Хотя кто их, этих взбалмошных людей, знает? Енгук что ли? - Я уже сказал, что варианта лучше для себя, и тем более для нее ты не найдешь. Тут безопасно и тихо, ни тебя, ни ее тут точно не достанут. - Перед тем, как вселять в мой дом новых жителей может хотя бы представишь их, - спокойно, но властно и грубо интересуется Енгук, вскидывая бровь и опираясь на стол, где уже и так была испорчена работа – кислота приобрела слишком размытый оттенок, и на самом деле, он бы с радостью сейчас бы вылил содержимое колбы прямо на голову своему бывшему товарищу, но он все же отказался от убиения идиотов. - Ах, точно, - как ни в чем не бывало, самоуверенно продолжает Слиппи, нисколько не пытаясь отнекиваться на счет своих планов, - Это Хончоль, там на верху его племянница Узу и им нужно где-то перекантоваться, потому что на них охотятся плохие ребята. - Звучит как дешевый фильм про мафию, - со своей стороны фыркает Хончоль, и Енгук внезапно улыбается ему: он обожает таких желчных людей, и если им реально придется жить вместе, то это, наверное, не самый ужасный вариант из всех. То, что он задолжал Слиппи делает его автоматически неспособным отказать ему, поэтому он даже рад, что будущий сожитель хотя бы адекватный человек. Возможно, не самый приятный, но адекватный и умный. - Думаю, ты знал это, еще когда просил помощи у Слиппи. - Я не просил помощи у мафиозных кланов, - обиженно вздыхает Чон, поднимая руки, - Я сказал ДинДину, что у меня проблемы, а он натравил на меня своего психованного ухажера. - Херовый у тебя друг, раз вообще решился сойтись с этим орангутангом. - Не то слово, я думал у него хватит мозгов не прыгать на первого попавшегося, - совершенно серьезно сбривает Хончоль, и они с Енгуком довольно друг другу улыбаются, оба по-идиотски радостные от словестной пикировки. - Если вы закончили оценку моих великолепный способностей в пикапе бедных деревенских мальчиков, то я, пожалуй, поеду к нему, с вашего позволения, и передам ваши лестные комментарии. - Забери мешок со двора. Ты же знаешь, я слишком стар для всего этого, не буду я таскать трупы в лес, - фыркает Енгук, поднимаясь следом за мужчинами наверх, - Мне целых тридцать шесть лет.. - И я, вообще-то, на шесть лет тебя старше, так что кто кому должен жаловаться, - фыркает в ответ Ким, хмуря брови, но довольно усмехаясь, - Хорошо, раз уж ты так учтиво просишь...Пока, малек. Слиппи треплет по волосам пятилетнюю малышку, которая преспокойно сидит на диване и отрывает очередной кукле(судя по стону Хончоля, явно не первой) голову. - Я пиранья! – обиженно дует губы она, и Сонвон заливается смехом, скрываясь за дверью. Малышка (Узу, припоминает Енгук), пожимает плечами, и, положив куклу на диван, спрыгивает с него и бежит к Хончолю, вытягивая ручки, чтобы ее подняли. Чон явно привык к такому, берет ребенка на руки, а та, чинно поправив волосы и сделав серьезное лицо, поворачивается к Енгуку. - Спасибо за то, что нас пригостили. - Приютили, Узу, - тихо смеется Хончоль, а ребенок, смущенный собственной ошибкой, прячет лицо в плече мужчины и обнимает его за шею. – Она обычно не такая, но вы ей похоже понравились. - Мне тоже очень приятно, Узу, - тихо смеется Енгук, потрепав малышку по волосам и поправив уже испорченную ушедшим другом прическу, - Вы устали с дороги? Вот гостевая комната, можете там устраиваться, весь дом в вашем распоряжении, прошу только мне не мешать. Чон только успевает кивнуть, перед тем, как перед его носом закрывают железную дверь, ведущую вниз в лабораторию. - Ну что, пиранья моя, пойдем изучать, где мы теперь живем? - Да! *** Енгук понимал, что всякому человеку, оказавшемуся в ситуации подобной той, в которую попал Хончоль, станет как минимум любопытно узнать о том, в чьем доме он, черт возьми, живет. Так же Енгук понимал, что могут возникнуть проблемы с тем, чтобы найти в его доме все необходимые вещи для жизни (он точно и сам не мог сказать, где у него находятся те или иные вещи, а шкаф-купе в котором находилось постельное белье он бы просто не нашел по причине того, что тот выглядит как часть стены и Енгук сам его никогда не заметит), потому он бы не удивился, если бы Хончоль, ведомый растерянностью и любопытством, пришел бы к нему в течении первого часа пребывания в его доме. Он не удивился бы, если бы с него спросили за все, что происходит в доме: почему охотничье ружье стоит в подставке для зонтиков, почему на кухне в одном холодильнике находится что-то крайне опасное (личная коллекция ядов, конечно же, что еще может у столь карикатурного химика, как Бан Енгук?), что за обжитая комната наверху, выглядящая как комната типичного подростка и многие-многие другие вопросы, и, как вишенка на торте: кто вы такой? Но Чон Хончоль был либо дураком, либо очень тактичным человеком, потому что ни через час, ни даже через пять он не явился к нему в лабораторию за разъяснениями: стоило ему сказать спасибо, в доме было почти так же тихо, как всегда, и Енгук смог спокойно закончить свою работу и оставить настаиваться, чтобы проверить результат через некоторое время. Он поднялся наверх, и с удивлением обнаружил поздний вечер. За окном, опять же к его удивлению, горел фонарь, который сам Енгук редко когда включал, оставаясь один, потому что надобности выходить на улицу после восьми вечера он не видел. В доме не было бедлама, сопряженного с поисками вещей человеческого обихода – кажется, даже наоборот, было чище, чем Бан помнил. В остальном доме тоже было тихо, только свет горел на кухне, где что-то тихо шкварчало. - Добрый вечер, Енгук, - не оборачиваясь пропел Хончоль, продолжая помешивать что-то в кастрюле, - Будете ужинать? - Не помню, чтобы у меня в холодильнике было что-то, из чего можно было бы приготовить… - Это паста, - пожимает плечами Хончоль, не отрываясь от процесса готовки,- мы с Узу решили прогуляться и пошли в магазин. У вас удивительно мирная деревня. - Судя по разговорам этого болтуна Сонвона вам не следовало выходить, - мягко замечает Енгук, доставая кофемолку и по привычке принимаясь крошить зерна для кофе. - По его же словам это самое безопасное место, которое я мог бы найти, чтобы моя племянница была в безопасности, - так же мягко отмечает Чон, сковороду с плиты, и доставая тарелки. - Вижу, вы совершенно не настроены на разговор по душам,- фыркает Енгук, доставая бокалы для вина из верхней полки буфета. Хончоль мягко делает вид, что не замечает. - Не думаю, что это может быть интереснее того, что прячется за вашим образом примерного отца-одиночки, который погружен в науку настолько, что не общается с соседями. Енгук фыркает – местные кумушки могли и чего похуже придумать в его отношении, все же он скрытный и живет дальше всех от деревушки, и вообще с людьми контактирует редко, и то через собственного сына. - Информация за информацию? – смешливо строит серьезную мину Бан, доставая из бара бутылку красного вина, и легко откупоривая ее. - Думаю, это неплохая для нас альтернатива, правда? – Хончоль выглядит удивительно утонченным на этой кухне, тонкий и ловкий в своем черном свитере и темных джинсах пятном выделяется среди светлой комнаты и приманивает к себе внимание против воли. Садится за стол, только после того, как заканчивает с сервировкой стола. Делает все аккуратно, педантично, отточенными движениями человека, который хорошо знаком с тонкостями этого дела. Тарелки так же подает украшенными: немного зелени, и все выглядит, как в настоящем ресторане. - Думаю, о вашей профессии я уже догадался, шеф-повар Чон, - хмыкает Енгук, наливая им в бокалы вино, и чувствуя себя немного неловко(впервые за огромное количество времени),сидя в одном халате перед идеально сервированным столом с идеально приготовленным блюдом итальянской кухни. - Как и я о вашей, босс Бан, - фыркает в ответ Хончоль, беря бокал в руку и слегка пригубив вино. – отличный выбор напитка. - Лучшее вино, которое может подойти любому блюду, - просто пожимает плечами мужчина, никак не реагируя на чужие слова о собственной профессии. – И если уж на то пошло, бывший босс Бан. - Если говорить начистоту, то бывший шеф-повар Чон, - в том же тоне, безукоризненно вежливо подсказывает Хончоль и Енгук испытывает какое-то удовольствие от складывающегося разговора. Пускай он кажется чересчур натянутым и театральным, особенно в рамках самой простецкой кухни, но это кажется даже интересным. – Ничего не хотите рассказать о трупе на заднем дворе, который пришлось увезти Сонвону? - Раз уж мы перешли к таким интимным темам, как люди на моем заднем дворе, то может перейдем на «ты», Хончоль? Вам с племянницей жить у меня, судя по всему, куда как долго. Не хотелось бы ощущать натянутости. - Я оценил маневр, Енгук, но прошу тебя не уходить от темы, если можно, - искривив губы, покивал Чоль, делая еще один глоток вина. - Была бы тема интересная, я бы еще понял интерес, а так…-как-то скучающе тянет Бан, но под скептически поднятой бровью и взглядом аля «ты это сейчас серьезно» перестает ломать комедию. – Нежелательный гость. У бывших мафиозных донов даже после отставки враги остаются, знаешь ли. Особенно у таких, которые просто взяли и ушли на своих двоих из всей этой котовасии. Я, знаешь ли, первопроходец в этом отношении, могу ручаться. - Я и не удивлен, меня просто интересовало, не пристрелил ли ты какого-нибудь бывшего сожителя, - как ни в чем не бывало безмятежно отвечает Чон, принимаясь за ужин. – Если уж мы начали играть в вопрос-ответ, то твоя очередь, пожалуй. - Каким образом получилось так, что ты оказался на попечительстве у Слиппи? Я имею в виду кроме того, что ты дружишь с его пассией и остальные малоинтересные детали. - Моя сестра связалась с милейшими людьми, одним из которых ты раньше был, - пожимает плечами младший, не смея отпираться. – О покойниках либо хорошо, либо никак, потому я лучше промолчу о деталях, но в конечном итоге, чтобы спасти мою старую мать и среднюю сестру, мне пришлось взять Узу под мышку и скрыться, куда глаза глядят. Енгук понимающе кивает: он будто бы не знаком с такой ситуацией, да и сам не раз бывал причиной, по которой людям приходилось срываться со своих мест и бежать, куда глаза глядят. Бан никогда не оправдывал ни себя, ни своих действий, но он мог бы гордиться тем, что старался не причинять боли лишним людям. Его взращенное голодом и бедностью чувство острой социальной справедливости мешало вытворять совсем уж аморальные поступки, но на его руках была кровь, и немало, этого он и не скрывал. Привычно промолчал, продолжая ужинать – ему добавить было нечего, потому он спокойно ожидал вопроса от Хончоля. - У тебя действительно сын? - Нет, Чжунхон не мой сын. Биологически, - спокойно отвечает Енгук, задумчиво смотря в окно за спиной мужчины, - Его родители были моими хорошими друзьями, и когда их убили, я взял его под свою опеку. Я воспитал его как своего сына, потому, когда я решил покончить со своей прошлой жизнью, он последовал за мной. Я никогда не хотел ввязывать детей в это, поэтому забрал того, кто захотел пойти за мной. Сейчас он учится в школе-пансионате, последний год. В будущем хочет стать дипломатом или переводчиком – по мне это работа не для него, но он загорелся этой идеей, я не хочу ему мешать. - Любишь его? - Так же, как и ты любишь свою племянницу, - согласно кивает Бан, склоняя голову к плечу, - Я вырастил его так, каким хотел бы быть сам, я вытащил его из того дерьма, в которое сам по незнанию залез…Он мой сын. Хончоль молчит: слова лишние в этой ситуации, потому они просто продолжают неспешный ужин. Енгук пьет вино и рассматривает нового соседа: Хончоль еще совсем, совсем юн, ему едва ли больше двадцати семи, он имеет яркую, запоминающуюся внешность, с высоким умным лбом, полными губами и ровным носом – не человек, а натуральна обложка для журнала мод. Он не красив по современным стандартам, когда мужчина либо почти женщина, либо суровая рожа из камня. Чон - идеальное сочетание мужской резкости линий, и мягких изгибов, одновременно мужественный и хрупкий, взявший из обоих «начал» нужную долю элементов, чтобы быть действительно красивым. Енгук насмотрелся за свою жизнь на самых разных личностей, как красивых, так и определенно не. Но впервые он мог бы сказать, что чья-то внешность нравилась бы ему настолько сильно. Енгук ценитель прекрасного, его любимая работа почти искусство, и потому он любит во всем точность и педантичную идеальность, а весь Чон Хончоль будто воплощение золотой середины. И это по-настоящему захватывает. *** Енгук справедливо считал, что жизнь с такими соседями может сильно поменять его жизнь, но на самом деле он стал жить более…семейно. Раньше, вставая с утра, он выносил пакеты мусора чисто традиции ради, потому что мусора создавал мало, потому что было в принципе все равно, и только механические движения, повторяющие что-то давно заученное, помогали ему проснуться. Теперь он выносил мусорный пакет, потому что с утра все в нем было заполнено мелким мусором и продуктами – Хончоль приноровился в кухне и, по привычке видимо, готовил каждый раз что-нибудь новенькое, но непременно вкусное. Узу ломала вечно какие-то вещи, рисовала рисунки, и от этого детского безудержного творчества всегда был сор. Работа всегда была утомляющей, но теперь, поднимаясь наверх, он встречал не темный необжитый дом, который оживал только на выходных, когда приезжал Чжунхон, а теперь его ждали почти семейные, приятные посиделки на кухне или в гостиной. Он с улыбкой наблюдал за тем, как Хончоль учил маленькую племянницу читать – той было очень лень учиться, она не понимала его объяснений, но всегда необъяснимо верно отвечала на вопросы, будто в столь юном возрасте уже умела напускать на себя вид заскучавшей от мира девушки. Иногда она уже спала к тому времени, как Енгук выходил из лаборатории, и тогда они ужинали с Хончолем наедине: спокойно переговариваясь, иногда шутя, слушая радио или телевизор. Именно в один из таких вечеров у них начинается что-то, что можно обозвать громким словом «отношения»: Енгук просто не сдерживается и целует нового соседа. Чон выглядит шокированным, но не капли не разозленным, отвечает на поцелуи, обнимает и сам пересаживается на колени к мужчине, из чего можно сделать вывод, что они оба друг другу чуть менее, чем противны, и чуть более, чем просто нравятся. В сущности, это особенно ничего не меняет, просто их утренние разговоры иногда заканчиваются мягкими целомудренными поцелуями, и спят они в одной комнате, в остальном все такие же теплые и невинные отношения. Зело принимает Узу…радостно. Он чувствует себя ответственным за малышку, и обожает ее, кажется, даже больше Хончоля. Девочка от такого внимания получает полнейшее удовольствие и никогда не отказывает старшему братику в играх или обнимашках. Енгуку такие отношение действительно напоминают братско-сестринские и он этим вполне доволен. Жизнь идет своим чередом, спокойная и размеренная, и Енгук действительно наслаждается ее течением. Он принимается заниматься с девочкой(про себя старается не называть ее дочерью. Выходит ужасно) биологией, после присоединяет химию и физику – так, на простейшем уровне, но для ребенка все равно много и ново, и Узу бесконечно нравится учиться с ним, потому что он никогда не путает ее распространенным методом «учительской лжи», никогда не скрывает от нее всех нюансов, просто говорит, что до некоторых она еще не доросла. Он учит ее из меньшего отнимать большее и рассказывает про отрицательные числа – она обиженно дуется на Чона еще целый вечер, за то, что тот говорил, что нельзя от трех отнять пять. Чоль раздумывает над тем, чтобы отдать Узу в подготовительный класс – Енгук говорит, что ей будет там слишком скучно и либо ее отдавать в школу на два года раньше обычных сверстников(девочка светится от гордости, когда слышит это), либо, отмечая как глупа эта затея (тут же перестает улыбаться малышка), предлагает отдать ее на занятия, которые она еще не освоила. Так в ее расписании появляются первые настоящие курсы – она занимается два раза в неделю китайским, общаясь с учителем через компьютер, и старательно выполняя все домашние задания, и через день ходит в кружок бокса, который был недавно открыт в деревушке. Енгук чувствует, что его жизнь становится такой, какой он всегда мечтал: у него есть тихий домик, достаточно большая семья, дети, которыми он может гордиться, и человек, который не только всегда будет на его стороне, но и такой, который вовремя даст оплеуху, отругает и обидится в нужном месте, чтобы Енгук не чувствовал себя полностью безнаказанным. Хончоль никогда не говорит, что любит его: он мягко целует его в губы утром, спит в его объятиях в их общей постели по вечерам, и очень-очень возбужденно стонет в его губы в моменты, когда дома совсем никого не бывает. Енгук никогда не говорит «я люблю тебя» в ответ: он прижимает к себе вместо одеяла по ночам, мягко касается его в моменты, когда никто их не видит и вовремя проверяет магазин ружья, чтобы отстреливать нежелательных гостей на их семейной лужайке. Пускай это не самая безопасная, не самая прекрасная жизнь, которую может выдумать человеческий мозг, Енгук счастлив, потому что он раньше не верил, что у него может быть то, что есть сейчас. А пока ему не мешают жить постоянно, он в принципе не может большего и просить. - ЕНГУУУК ТВОЯ СВОРА СНОВА НЕ ДАЕТ МНЕ ЖИТЬ. - Только не это…боже, Химчан, исчезни… - Енгук, это нормально, что в нашей спальне стоит мужик в черном костюме-тройке в шляпе и с револьвером в кобуре и орет с утра пораньше? - Енгук, когда у тебя твоя спальня стала с кем-то "нашей"? - Папа, а этот дядя совсем тупой! Я сказала ему, что ваша спальня закрыта сейчас! - Прости, пап, я не смог удержать их вообще никак…. - Боже, моя жизнь станет когда-то спокойной и адекватной? - НЕТ!