Искаженное искажение.

       Мелькор, в тайне, гордился своим творением. Возможно, если бы Бауглир умел, он бы даже его любил. Шедевр искусства искажения. Только одно не учел в своем эксперименте Вала – разум. Весь его предыдущий материал для искажения был мало разумен или неразумен вообще. Горы - плоть Адры, воды – ее кровь, ветра – дыхание желанной земли, даже звери, коих Мелькор исказил несчетное множество, ничто из этого не обладало чистым, светлым разумом. А Майрон обладал. И сам пришел к Бауглиру. Искажая майа, Мелькор рассчитывал получить идеальное оружие, верного до последнего вздоха слугу. Желаемого он, конечно достиг. Майрон ожесточился, познал вкус власти и крови, взял под командование сначала армию Утумно, а потом и Ангбанда. Три сотни лет удерживал, возрождал и развивал мощь павшего Темного княжества. Одного звука его имени боялись квенди, люди и даже многие светлые майа. Его приказам, отданным стальным, непререкаемым тоном, следовали беспрекословно. Даже Готмог, Огненный Бич и Предводитель Балрогов, не спешил лишний раз спорить с военачальником. Мелькор был готов его признать почти равным. Почти.

***

***       Бауглир не знал, когда это случилось. Упустил момент. Не заметил. Проигнорировал. Его творение больше не отзывалось на собственное имя. Презрительно фыркало, словно озлобленный зверь, слыша из уст Хозяина тихое, но твердое: « Майрон» - Я не знаю кто этот Майрон, Владыка. Голос хриплый, рычащий. Таким голосом хорошо выкрикивать приказы на поле битвы. Таким голосом хорошо пугать пленников в подземельях. Таким голосом он обращает армии эльфов в бегство. Он хочет стереть ладонью с губ тяжелые алые капли, но только размазывает их по щеке и шее. Губы щерятся в усмешке, что так похожа на оскал. Его звали Саурон и имя это ему безумно нравилось. Теперь у него все было безумно. Движения плавные, мягкие, скользящие, словно пропитанные затаенной силой зверя в засаде. О, он умеет ждать, несомненно. Умеет из тени наблюдать и ждать момента. А затем упиваться страданиями жертвы. Он самый лучший в искусстве пыток. Его безумный разум рождает настолько изощренные ужасы, что даже его соратники испуганно пятятся и закрывают глаза, когда он занимается делом. От его жажды крови выворачивает всех жителей Ангбанда. Пожалуй, кроме его драгоценных волков. Те при виде его разве что не скулят блаженно. Он уводит свою стаю на охоту, сам перекидываясь волком. Теперь это его любимое обличие. Пропадает неделями, иногда месяцами. Возвращается, когда его бурая шкура становится карминовой и застывает ссохшейся коркой. Входит в Тронный Зал, щеря в оскале, что так похож на усмешку, волчью окровавленную пасть, с которой крупными рубиновыми каплями срывается кровь вперемешку с голодной слюной. Запах смерти и боли бьет в ноздри, кружа голову и сворачивая желудок в спазме любому, но только не ему. С его возвращением в крепость надолго въедается солоноватый привкус. Кажется, это приводит его в бешеный экстаз. Он с трудом и явной неохотой принимает привычный облик, только буро-багровые потоки продолжают стекать с него ручьями, а засохшая корка отваливается струпьями. Подолгу лежит в красной от крови воде, не желает расставаться с добычей. Его тело дрожит от восторга и напряжения, чуя боль и смерть. Однажды его глаза навсегда остаются волчьими. В них больше нет жаркого огня творения, только багровые блики, жадные до страданий и смертей. Они сверкают жестоким удовольствием и каждый, кто видит их, шарахается в стороны. Но тогда его еще можно было сдержать. После позорного поражения в Тол-Сирионе он сходит с ума. Долго бьется в истеричном вое, когда узнает о гибели стаи, Драуглуина и Кархарота. Раздирает когтями раненную глотку, жадно глотает собственную кровь. Глаза уже даже не волчьи. Эта тварь, что вызрела на месте некогда светлого майа – отравленная, безумная, бешеная. Совершенно неуправляемая. При первой же возможности вырывается из под надзора Хозяина ( Хозяина ли?). Возвращается через несколько месяцев – совершенно седой волк с красными, как угли глазами. Почти такими же, как у Бауглира. Белизны шерсти не видно за чернотой засохшей крови. Кажется, что он купался в ней, в попытках угодит своему бешенству. Он обрушивается в воду, не меняя обличия, рычит, соскабливая когтями карминовую корку на почти зажившей глотке. Долго еще не желает менять обличие, надолго сбегая за пределы крепости. Убивает, калечит, жрет. Теперь он уже, кажется, не разбирает своих и чужих. Однажды возвращается. Степенно, спокойно. Проходит в Тронный Зал, как сотни лет назад. Бауглир морщится, видя, во что превратился его майа. Впервые понимает своего Отца. И впервые не знает что делать. - Майрон… - голос усталый, с тяжелым вздохом. Волк медленно меняет обличие. Красная пасть раскрывается, словно выворачивая тварь наизнанку. Брызжет кровь, красное, словно воспаленное, мясо кусками отваливается от приобретающей форму человека фигуры. С пепельных волос медленно скатываются редкие черные капли. Темные глаза находят лицо Вала и вспыхивают красными огоньками. Рот кривится в усмешке, от чего слишком длинные клыки пропарывают тонкую кожу нижней губы. Он с наслаждением слизывает несколько капель. Лениво потягивается, оставляя на черном мраморе глубокие борозды все еще волчьих когтей, и опускается на ступени перед троном. Откидывает голову назад, упирается затылком в колени Уже-не-Хозяина. - Я не знаю кто такой Майрон, Владыка. Голос уже не хриплый - лающий. Хрипящий смешок. Бауглир опускает руку и зарывается в пепел волос. Он почти признал его равным. Почти. И Бауглир знает, что эта тварь однажды его загрызет.