Не серый цветок

Длинные тонкие пальцы вдумчиво перебирали бахрому на вышитом странными цветами ярко-красном платке, когда-то просто появившемся в квартире. Под тонкой кожей при каждом движении двигались бледные синие вены и сухожилия. Теплая ткань свисала с подтянутых к груди колен. Саливан протянул руку и поправил разболтавшийся наушник, переключил трек в телефоне и подцепил пачку сигарет. Закурил прямо в комнате, взглядом ища прозрачную пепельницу. Он выдохнул сизый дым, и на несколько мгновений мир стал серым. Тихим и мрачным — как Саливан и любит. Шершавая поверхность платка чуть касалась пальцев. Как странно, что именно блеклая пустота вызывает самые теплые эмоции, которые были знакомы Саливану, — спокойствие и, может быть, даже умиротворение. Запеленутое тишиной, сохраненное где-то в груди, только его, собственное. Музыка как никогда кстати подходила под его настроение. Странный, одинокий, маргинальный пост-рок выворачивал душу наизнанку, вытрясал из нее все лишнее и наполнял правильным осознанием. И серые деревья, застывшие за окном, и свинцовое серое небо, светло-серое солнце и серые до однообразия люди — отлично вписывались в концепцию мира Саливана. Когда дым от сигареты рассеивался, он выдыхал еще, рассматривая клубящуюся ниточку дыма, с удовольствием упиваясь своим одиночеством и превосходством. Часто общество виделось ему единой невнятной массой, в которой лишь Саливан осознавал это. Он видел себя единственным во вселенной человеком, противостоящим враждебному, всепожирающему миру. Этой голой правдой он поделился только с Салемом, который, как оказалось, не особо сильно дорожил ей, просто стараясь найти себе каких-нибудь наслаждений в жизни. Взгляд Саливана зацепил странный серый цветок на платке. Он выглядел уродливым на фоне разноцветных и красивых собратьев, как будто он случайно попал на цветочный конкурс красоты, хотя искал, где спрятаться ото всех, чтобы засохнуть в одиночестве. И зачем автор вообще его вышил? Саливан криво усмехнулся: «А ведь я даже похож на него… Я не вписываюсь в их мир… Только все наоборот. Это они серые, одинаковые и уродливые, они думают, что живут в цветном мире, думают, что знают, что хотят, но вся их жизнь — бессмысленная, и только я вижу это, и только я на самом де…». Наушник исчез, обрывая музыку. — Э, унылый кусок дерьма, ты чего расселся?! — голос Салема ледяной водой окатил парня. Он дернулся и едва ли не подскочил на месте. — Какого хера?! — Саливан вырвал из уха второй наушник. Кожу неприятно царапнуло. Он вскинул злой взгляд на Салема. Глубокие зеленые глаза смеялись, вызывающе подкрашенные губы искривились в усмешке — он глубоко плевал на то, что побеспокоил Саливана. — Что ты там слушал хоть, а, Колючка? Салем небрежно откинул прядь волос и, наклонив голову, надел наушник, который держал в руках. Через две секунды тот полетел на спинку старого потертого кресла, а Салем скривил лицо: — Опять эта нудятина? Хоть бы потяжелее что-нибудь включил, а то блевать охота. Саливан удержался, чтобы не сплюнуть прямо на пол и процедил сквозь зубы: -Отвали. -Да ладно тебе, Колючка, не кипятись. Просто музыка твоя, правда, отстой, — Салем на секунду осекся, от него не укрылось, что Саливан с силой стиснул руками угол дивана и сжал губы так, что они почти побелели. — Эй, Колючка, ты что, снова страдал херней по поводу долбанного грешного мира и особенного себя? — Я тысячу раз просил тебя не называть меня так. И я не страдал, так на самом деле и есть. Салем вздохнул и манерно подпер висок указательным пальцем — он все-таки обидел Саливана: тот даже не смотрел на него, вперив неподвижный взгляд в стену. Саливан очень трепетно переживал все связанное со своим миропониманием, и неосторожные шутки Салема иногда переходили черту его терпимости. — Да ладно тебе, Колючка, я ведь пошутил! — Салем сначала присел на вылинявший подлокотник, а потом навалился всем весом на Саливана, подтягиваясь так, чтобы их лица оказались на одном уровне. Холодный, непроницаемый взгляд встретился с хищным, заведенным. Саливан заметил, как острые тени электрической лампочки под потолком очертили любимые, почти женские скулы, как юркий язык неосознанно скользнул по нижней губе. Его учащенное дыхание успокоилось, морщинка между сведенными бровями разгладилась, а гнев погас так же быстро, как разгорелся. И все же Саливан подцепил двумя пальцами черный кожаный чокер на шее парня и потянул его на себя. Обжигающе-хриплый шепот коснулся уха Салема: — Еще раз услышу, как ты говоришь такое обо мне, эта чудесная штучка окажется застегнута чуть туже, чем положено, понял? Салем оскалился, изгибая шею. На полуприкрытые глаза упали красные пряди, на лбу проступила голубая венка:  — О, конечно, моя Колючка. Я тебя понял. Саливан еще немного потянул чокер и отпустил его, забираясь рукой под хлопчатобумажную футболку; пальцев коснулась бархатная кожа, под которой ощущались выпирающие позвонки. Салем прикрыл глаза и выдохнул, едва не переходя на стон. В кресле стало тесно и жарко, Салем вклинился между ног Саливана, прижимаясь теснее. — Черт, подожди, — он вдруг заерзал на парне и сунул руку вниз. — Херня какая-то мешает. Прищурившись, Салем смотрел куда-то наверх и тихо матерился. Он нахмурился и выдернул из-под себя тканевый комок. — Это что вообще?! — он скривил лицо. — Платок. Ты его, наверное, притащил когда-то, — Саливан забрал его из рук и расправил, краем глаза замечая свой серый цветок. — Он смялся, когда ты на меня залез. — А, все, вспомнил его! — Салем хлопнул себя по лбу. — Откуда ты его принес? — Наверное, он остался после ночи с Микель… Или с Энни… Стой, или его принесла Кристин? Слушай, Колючка, я не помню. Саливан усмехнулся: — В общем, это от одной из твоих баб. И имя здесь не особо важно. — А что, понравился? — Салем снова забрал его и вытянул на руках, чтобы внимательнее рассмотреть. Саливан поднял взгляд на платок. В его глазах промелькнули тишина и задумчивость. — На самом деле… — медленно начал он, с особым трепетом подбирая нужные слова для важной мысли. — Только не смейся снова. На самом деле он напоминает мне меня. Да, я о платке. Видишь этот серый цветок? Понимаешь, это как будто я. Только все наоборот. Я не такой, как они, я вижу, что мир на самом деле серый… Тихо, ненавязчиво он продолжил мысль, с каждым словом заново обнажая перед ним новые части души, заглядывая в серьезные глаза Салема, в которых отражалось желание понять. Перебирая длинными пальцами волосы парня, завороженно смотрел переливающийся в них ярко-красный пожар. Салем положил ладонь парню на бедро и задумчиво водил большим пальцем по ткани джинс, остановив свой взгляд где-то внизу. Леденящий холодок заставил на секунду задохнуться Саливана от понимания, что на этот раз его слушают по-настоящему серьезно. Заканчивая, он провел кончиком пальца по выглянувшему из-под футболки контуру вытатуированного крыла Салема, и опустил руку себе на грудь. Тишина растворила слова, заставляя Салема нахмурить брови и сглотнуть вязкую слюну в глубоком размышлении. — Сказать тебе, что я думаю об этом? — все-таки спросил он, прокашлявшись. Саливан кивнул. Парень заерзал. Стараясь улечься поудобнее, он надавил Саливану на живот так, что тот охнул, скомкано извинился, опять пихнул его локтем, подвинул коленом, с каждым движением возвращая себе уверенность, которую почти растерял за прошедшие минуты. Вальяжно закинув ноги на Саливана и втиснув зад между его боком и жесткой спинкой кресла, Салем оперся на подогнутую рядом с головой парня руку. — Хорошо, но тогда ты тоже дослушай меня до конца. И не смей обижаться, потому что сейчас я говорю серьезно, — сказал Салем, накручивая прядь волос на палец. — Я считаю, что ты ведешь себя как сопливая девочка-максималистка с завышенным ЧСВ. Саливан вздрогнул. Он приподнялся на локтях и уже было возмущенно открыл рот, как Салем остановил его: — Ты пообещал! Если хоть слово сейчас скажешь — я уйду. Я еще не закончил, Колючка, так что будь добр выслушать, — парень остановился, и Салем толкнул его обратно и продолжил. — Все твои слова про серый мир и людей, которые себя обманывают… Это очень наивно и глупо. Не все люди слепые, и я уверен, многие из них задумываются о том, что они делают в этом мире. К тому же, даже, если опустить эти детали, чего ты добьешься своими монологами, Саливан? Он промолчал, плотно сжимая губы — воспринимать критику было больно, а серьезную — больно вдвойне. — Даже, если все происходит так, как считаешь ты, ты не можешь повлиять на весь мир. Точно так же, как и не можешь не быть частью этого мира, Колючка. Ты живешь тут и никуда не денешься. Тебе следовало бы напрягаться, если бы ты мог свалить из этой чертовой вселенной в другую, где каждый ведет осознанную жизнь, где все цветы на твоем платке станут правильными. Но ты живешь только здесь и сейчас, поэтому все, что ты можешь делать — это быть здесь и сейчас. Переведя дыхание, Салем заметил потускневший взгляд парня, который даже перестал гладить его по спине через футболку. Закатив глаза, он хлопнул Саливана по животу. — Я еще не закончил, вообще-то! Потом будешь убиваться! Я не предлагаю тебе забыть все, что ты знаешь о мире. Помни о том, что мало, кто осознает, зачем он живет, и о том, что ты можешь существовать вне рутины, и о том, что, как ты говоришь, мир для тебя серый… Только почему бы тебе его самому не раскрасить, а? Саливан впервые за время монолога Салема поднял недоверчивый взгляд на него: — В смысле? Я… Не совсем понимаю тебя, — он нахмурился и потер виски. Салем устало простонал. — Ну, как тебе это объяснить?.. Колючка, тебе просто нужно наполнить свою жизнь другим смыслом. Живи и наслаждайся этим. Если ты продолжишь работать диванным философом, то лучше от этого не станет ни тебе, ни тем, о ком ты говоришь. Ты просто состаришься и умрешь, но так ничего не сделаешь в жизни. В отличие от людей, которых ты так сильно презираешь, понимаешь? Они хоть что-то делают, пусть и неосознанно. А ты… Раз ты не можешь изменить сознание человечества, то делай то, что можешь. Люби, страдай, радуйся, развлекайся, сходи с ума — хоть что-нибудь! И бери все, что может тебе дать эта сраная жизнь! За этим мы и здесь. Резкие, оборванные, грубые, как после удара топора, мысли задолбили голову Саливана. Он напряженно сжал в кулаке ткань футболки Салема, и его доказательства рассыпались в пыль; прерывисто выдохнул, не разжимая побелевших губ, и весь его мир пошатнулся. Нет, этого не может быть… Этого не должно быть!.. Саливан заметил, как подрагивают пальцы на второй руке. Слова парня эхом повторялись в его мыслях, которые облепил липкий страх за то, что он растил в своем сознание долгие годы. — Я… — неожиданно севшим тихим голосом, — он нарушил тишину, которая, казалось, давила на комнату не один час. — Не знаю, что тебе сказать… Салем вздрогнул от неожиданности. Не думая, что его импровизационную речь воспримут всерьез, он не был готов ждать Саливана долго, а молчание успело увести его мысли далеко. Он усмехнулся: — Тогда просто подумай об этом еще как-нибудь, Колючка. А сейчас… Может быть, наконец-то уже займемся чем-то более интересным? Рисуя в воображении полуобнаженный возбуждающий образ Саливана, он с готовностью потянулся к нему, двусмысленно облизывая нижнюю губу, но натолкнулся на стену молчания и отрешенности. — Ты не помнишь, куда ты положил платок? — глухо спросил Саливан, выбираясь из-под парня и рассеянно заглядывая под кресло. Салем застонал: — Только не это-о… Зачем я вообще перед тобой выделывался — чтобы снова услышать про этот долбаный платок? — Это важно! — огрызнулся парень. — Где он?! — Ага, конечно, «важно»! — Салем раздраженно оскалился, но все-таки отдал Саливану забившийся между подушками платок.

***

— Колю-ючка-а? Я уже задолбался сидеть тут, — простонал Салем, глядя в потолок. Он опустил голову на продавленную сидушку кресла и считал на грязно-белой поверхности желтые разводы, опираясь руками на колени разведенных в сторону ног. Ожидание, пока Саливан закончит размышлять, затянулось. Салем несколько раз нетерпеливо обернулся на парня, но тот не двигался, растерянно сгорбившись над красным платком. Обжигающее раздражение вспыхнуло в груди Салема, а этот красный платок подействовал на него, как тряпка тореадора на быка. «Ну нет! Мы не будем тут сидеть!» — рыкнул он про себя, поднимаясь на ноги. Идея пришла быстро, как неожиданное озарение. — Эй! — Салем встал перед парнем, заставляя его поднять взгляд. — Что застыл? Я же сказал — потом подумаешь. А сейчас нужно избавиться от этой дряни. Салем потянул на себя платок. — Нет! В одно мгновение Салем ощутил на себе всю силу тренированного тела, вырванная ткань обожгла ему руки, а сам он по инерции качнулся к Саливану. — Сука… Я не в этом смысле, идиот! Я о том, что тебе нужно успокоиться. Вот скажи мне, что из моих слов так тебя задело? Салем снова поднялся, вопросительно глядя на парня. Тот молчал и, не меняясь в лице, заговорил лишь спустя какое-то время. — Не знаю, наверное, то, что я… Совершенно не могу ничего им противопоставить. В декой для себя искренней улыбке Салем прищурил глаза, и, потянув Саливана на себя, взял его лицо в ладони. -Ну и не надо, Колючка. Просто поверь мне, — губы растянулись в короткой улыбке, — Давай просто сделаем для тебя мир разноцветным? И потом уже ты решишь, нравится тебе это или нет. — Как? — Раз уж ты так болезненно реагируешь на перемены, то пока что — символически, — Салем усмехнулся, аккуратно вынимая платок из рук парня. — Если это ты, — он показал на серый цветок, — то нам надо тебя раскрасить, м? Например… Он заозирался в поисках чего-то красящего, но, закусив губу, понял, что ни старенькая акустическая гитара в углу, ни клубничная смазка на тумбочке, ни пачка сигарет на полу, не смогут ему помочь. — Например, кетчупом! — Что? — Саливан встрепенулся, возвращаясь в реальность, в глазах блеснуло возмущение. Тени, выделяющие скулы, сильнее проступили на лице. Он уже потянулся к платку, но Салем одёрнул руку и, отойдя на шаг, вкрадчиво произнес, заглядывая парню в глаза. — Колючка, мы раскрасим твой цветок, чтобы он стал ярким, как другие. И, может, тогда ты попробуешь увидеть жизнь по-другому? Ну или ты просто посмотришь на платок и поймешь, что все мои идеи — дерьмовые… Неважно. Главное, попробуй, хорошо? Саливан кивнул, мягко забирая из рук Салема красный платок. Неуверенно мысленно кивнул сам себе и вздохнул, решаясь на столь трудный для себя шаг. Ладно, попробовать точно стоит. Все равно можно повернуть обратно в любой момент. Осталось только научиться идти вперед.