Самооценка

Ваня никогда не встречал подобных людей. Объект его наблюдений сейчас сидел за компьютерным столом, и что-то старательно выводил в тетради. Что-то. Конечно же, сочинение для Вани. Своё то супер-умный Данила давно написал. А Ванек просто сел на шею брату, что называется, и тот постоянно делал за него всю домашнюю работу. Данька был пугливым, застенчивым, и хрупким, что ли. Он легко поддавался подчинению, не умел дерзить от слова «совсем», и постоянно, в буквальном смысле, постоянно стеснялся. Ваня стал замечать за собой странную вещь. Ему нравилось смотреть как Даня смущается, или краснеет. Он становился милым, и его хотелось защищать. Закрывать собой от всего мира, чтобы его милые красные щечки видел только Иванов. А еще Даня подолгу не смотрит в зеркало, будто не любит свою внешность. Сам то Иван может часами крутится, как девица, и выбирать что лучше на нем смотрится. А Даня - нет. Он — полная противоположность. Слабое звено Дани — это разговоры о девчонках или о сексе. Стоит лишь кому-то в гимназии заикнуться на эти темы, Даня тут же краснеет, дыхание учащается, а губы заметно подрагивают. И он сбегает. Каждый гребанный раз. Эля в своей привычной манере, села на их парту, и ее юбка заметно приподнялась, открывая взору тоненькие чулки. Почему-то, и этот невинный жест, по мнению Вани, смутил Даню до предела. Он сидел, зажав рот рукой с широко открытыми глазами, и только кивал, если Ариэль что-то спрашивала его. — Он здоров? — скептически поинтересовалась Эля у Вани, указывая головой на сжавшегося в комочек Даню. — Не знаю, наверное в столовке переел, — пошутил Иванов, и стряпал милую улыбку. Эля тоже криво улыбнулась, и вернулась за свою парту. Таких случаев было предостаточно, чтобы понять, что с самооценкой Дани не все в порядке, а Ваня, вместо того, чтобы помочь наладить тому отношения в колективе, только шутил и язвил все время с их знакомства. — Дань? — позвал брата Иван, подходя ближе. — М? — оторвался тот от сочинения. — А ты…знаешь, ты… красивый! — наверное, впервые в жизни Ване так трудно дались эти слова, может, потому что он их говорил искреннее? Даня недоуменно поднял голову, думая, что ему послышалось, но розовый румянец уже предательски покрывал его милые щечки. — Не смешная шутка, — быстро одёрнул себя, Даня снова уткнулся в тетрадь, но слова отчего-то стали расплываться. Ваня поднялся с кровати, и медленным шагом, будто кот, приблизился к брату, и потянул его за руку к себе. — А я и не шучу, — прошептал он, прямо возле уха Дани, отчего у Иванова пробежало стадо мурашек по спине. — П…прекрати, пожалуйста, — пробормотал Даниил, избегая взгляда. — А, если я не хочу прекращать? — шепчет он, и прикасается к губам Дани. Поцелуй выходит невинный, губы еле соприкасаются, но это такая сладкая пытка, что у обоих подкашиваются ноги. Ваня целует везде. Мажет губами по скуле, задевает краешек губ, переходит на шею, оставляя там небольшой багровый засос. Он вдруг почувствовал что-то странное к мальчику, что-то такое, что заставляет сердце биться чаще, выдавая невероятные кульбиты. Отдышавшись, Иван внимательно вгляделся в расширившиеся глаза Дани, и быстро сказал: — Ты… и вправду прекрасный. Дань, я кажется, люблю тебя, — ушки Дани вмиг стали красными, и Ваня не сдержался от еще одного поцелуя.