Пятнадцать

Юра обхватывает шею Отабека руками, смотрит хищным зеленым взглядом в спокойные черные глаза, толкает к стене, напирает на него, подтягивается на носочках, касается губами его губ. Прижимается грудью к груди, трется пахом о пах, извивается, целует. Отабек разрывает поцелуй практически сразу. Его руки мягко ложатся на Юркины тонкие плечи и слегка отталкивают его. — Нет, Юра. Но Юра не отпускает, пытается вжаться в Отабека еще плотнее, обнимает его еще крепче. — Ну Бека… — горячо шепчет он. — Ты же хочешь. Отабек вздыхает в губы Юры, отводит взгляд, отворачивается. Юрины волосы щекочут нос, и Отабек ласково заправляет непослушную золотистую прядь за ушко. — Хочу, — признается он. Юра победно улыбается, снова пытаясь поцеловать, но губы Отабека ускользают от него, и Алтын лишь обнимает его в ответ одной рукой, а другой нежно гладит по светлым лохматым волосам. — Хочу, но не буду. На этот раз Юра отстраняется сам. Даже не отстраняется — он резко вырывается из объятий, злобно зыркает зелеными глазищами, тонкие брови ползут к переносице, плотно сжимаются губы. — Потому что мне пятнадцать?! Отабек все еще стоит оперевшись о стену, складывает руки на груди. — Да, — спокойно отвечает он. — Тоже считаешь меня ребенком?! — раздраженно выкрикивает Юра, захлебываясь гневом. Отабек отрицательно качает головой. — Ответственности боишься?! — Не в этом дело, Юра! Плисецкий изо всех сил пытается подавить бурлящее внутри бешенство и желание припечатать ладонью по лицу Отабека. Он знает, что пожалеет об этом, когда после Алтын посмотрит на него укоризненно, но ничего не скажет. Но Юра никогда не умел сдерживаться, злость все-таки выплескивается наружу, и он со всей силы ударяет ногой по стене. Кричит яростно: — Тогда, блять, в чем?! Отабек улыбнулся немного виновато, склонил голову набок, отлепился от стены, сделал шаг в сторону Юры. Остановился. Сделал еще шаг, подошел почти вплотную, коснулся кончиками пальцев его щеки. — Потому что я волнуюсь за тебя, — глухо отозвался он. В звенящей тишине пустой раздевалки Отабек почти слышит, как хлопают ресницы Юры, когда он дважды моргает в непонимании. — Че? — Если ты не передумаешь, мы сделаем это, когда тебе исполнится шестнадцать, хорошо? Юра свирепеет еще больше. Щеки горят уже не от желания, а от гнева, руки сжимаются в кулаки, хочется разнести чертову раздевалку на кирпичики, хочется наброситься на Отабека с кулаками и кричать, как ненавидит его, пусть даже это не правда. По Юриным щекам текут горячие слезы, и Юра даже не может разобрать — от злости или от обиды. Потому что… Юрин голос срывается в дрожжащий хрип. — Он говорил так же! Отабек прижимает его к себе, и кулаки Плисецкого начинают больно колотить его по груди. Юра не всхлипывает как девчонка, его плечи не содрогаются в рыданиях. — Блять, иди нахуй! Идите все нахуй! Можешь взяться с Витей за ручку и пойти туда вместе с ним! Отабек молчит. Слушает. — Виктор говорил, что подождет меня! И где теперь Виктор? Видишь Виктора? Ревность больно укалывает в самое сердце, но Отабек молчит, и лишь прижимает Юру покрепче. — Виктор, блять! Теперь ты туда же?! Дохуя пиздите! — Юр… — Завались! Юра дергается, пытается вырваться, но Отабек сильнее и отпускать не собирается. Он чувствует, как шею прожигают Юрины горячие слезы, слышит, как тяжело и сбито дышит Юра, знает, что Юра безрезультатно пытается унять слезы. — Я не Виктор, Юр. Где-то в глубине души Юра чувстует, что сделал очень больно Отабеку, что Отабек не заслуживает такого сравнения, но давняя обида, и так скрываемая с огромным трудом, уже вырвалась наружу, и подавить выплеснувшие эмоции оказывается слишком непросто. Отабек, конечно же, не заслуживает такого отношения, и адресат Юриной ненависти вовсе не он. Вся злоба Юры принадлежит сейчас только Виктору. И Отабек это слишком хорошо понимает. Замечает ведь каждый раз, как вздрагивает Юра при виде Никифорова, как краснеет, как бесится, когда Никифоров нежно прижимает к себе Кацуки, как показушно ведет себя, когда видит их вместе. Знает, как Юре больно. Отабеку тоже больно: наблюдать за Юриным влюбленным взглядом, наблюдать, как он мучается и страдает, делая вид, что все в порядке, что он уже проглотил свои обиды. Вот — Юра ластится к нему, как кот, хочет, прижимается, провоцирует, казалось бы, о чем еще тут можно думать? Ну и что, что ему не шестнадцать? Как будто кто-то пойдет доносить на них в полицию, как будто это не нормально — лишиться девственности в пятнадцать, как будто большинство подростков ходит нецелованными до шестнадцати. Хах. Вот — Юра плачет, вырывается, кричит, матерится. — Я не Виктор, Юра, — повторяет Отабек более вкрадчиво, и все так же спокойно. Будто все и правда в порядке. — И я не хочу, чтобы ты о чем-то сожалел. Юра перестает брыкаться, затихает, будто бы даже дышать перестает. — А еще я не хочу слышать имя «Виктор». Хочу, чтобы ты был только моим. Ясно или нет? — Ага, — уже не раздраженно и не злобно бурчит Юра в шею Отабека. — Ясно-хуясно. Отабек думает, что пятнадцать — это слишком рано для лишения девственности в раздевалке с кем-то, с кем знаком не больше месяца. Что потом можно сотню раз передумать или пожалеть о содеянном. Отабек считает, что Юра просто боится предательства. Отабек знает, что никогда его не предаст и обязательно дождется, пусть даже Юра в это не верит.