Она мертва, а он уже неживой

Очередная вылазка. Очередные смерти. Очередные кошмары от которых просыпаешься ночью с криком и слезами на глазах. Окровавленные тела или просто то что от них осталось, слезы на лицах их родных, которые получают окровавленную нашивку крыльев с именем брата, сына, дочери, сестры, любимой, любимого. Ужас в их застывших навеки стеклянных глазах, предсмертные крики перед жутким тошнотворным хрустом костей. И вот очередной человек исчезает в пасти титана вместе со всеми своими мечтами и надеждами, который жил, планировал что-то после того как вернется. Но уже не вернется никогда… Она была такой же… Она была теплой, фарфоровая кожа, которая была белее снега и казалась такой холодной была, но на самом деле была такой теплой, гладкой и нежной. Холодный острый взгляд серых глаз, которым она пронзала любого не хуже остро заточенного лезвия. И только для него этот взгляд переставал быть стальным, а теплел. Для него тонкие бледные губы обычно сжатые в полоску или же спрятанные под алым потрепанным шарфом расплывались не в насмешливую гримасу, а в теплую, мягкую полуулыбку. Мягкие неровно подстриженные волосы чернее чем воронье крыло, которые были безжалостно обрезаны из-за слов ее непутевого братца, которого уже за это нужно прибить. Глупая, неужели трудно просто заплести их в косичку… Необычны разрез глаз, который принес только боль и страдания из-за необычной внешности, что пришлась по вкусу многим и стоила дорога. У нее был очень тяжелый характер. Упертая как осел, безэмоциональная, точнее очень даже эмоциональная, просто умеющая это отменно скрывать. Отверженная и верная. Она была готова пойти за своим братом даже в ад, что в принципе и сделала. Когда он увидел застывших недотитанов с потухшими глазами уже тогда его сердце пропустило несколько ударов. И тогда он ускорил шаг чтобы поскорее оказаться на поляне в лесу огромных деревьев. Правда увиденное вызвало лишь рвотный рефлекс вместе с желанием отвернуться. Это была бойня. Кровь повсюду. Она смывалась дождем растекаясь по всей поляне. Уже скоро впитается в землю и будто не было. Он уже такое видел, и не раз, но каждый раз это вызывало нервную дрожь в руках. Правда это всегда удавалось скрыть, спрятать эмоции за обычной равнодушной маской, а руки сжать на рукояти меча. Но не в этот раз. Потому что взгляд скользя по остатком людей выделил фигуру в алом шарфе. Она… Он на негнущихся ногах пошел туда, переступая кровавые лужи и части тела. Кажется его кто-то звал. Может это была Зое, может кто-то из его личного отряда, а он все шел, молясь чтобы не дойти никогда. Чтобы не увидеть то, что увидит. Чтобы все еще верить в то, что она жива. Он не заметил того момента как упал на колени перед телом. Пожалуй будь то другая ситуация он бы побеспокоился и своих светлых брюках, но сейчас уже совсем не до присущей ему чистоплотности. Сколько он так простоял перед ней, промокший до нитки под холодным ноябрьским дождем. Он не помнил. Да и не имело это больше значения. А что для него в этой жизни вообще теперь имело значение? Его смысл жизни сейчас лежал в луже собственной крови. Взгляд серых глаз печальный и стеклянный, губы как никогда алые окрашенные ее же кровью. Мокрые волосы испачканные прилипли к белому обескровленному лицу. На светлой рубашке растеклась окрашивая в алый кровь, будто расцвел дивный алый цветок. Одна рука все еще сжимает лезвие, а рядом валяется искореженный привод от чудовищного удара об дерево. Он протянул руку и убрал пряди. Какая же она холодная. Неживая. Умерла. А он умер вместе с ней. Сердце, которое уже казалось не может любить все же оттаяло и забилось от ее улыбок теперь просто окаменело. К своему ужасу он не мог никак отреагировать. Эмоций не было. Пожалуй эта вечная маска просто приросла к его лицу. И только одному человеку без особых усилий удавалось достать из-под нее намеки на позитивные эмоции, или же наоборот разгневать. Она часто так делала. Просто чтобы расшевелить его, чтобы вынудить к активным действиям. И он был благодарен ей за такую встряску. Теперь уже вряд ли у кого-то получиться его встряхнуть. Иногда она сама действовала. Уже бывало такое, что она поймав его в коридоре ведущем к тренировочным площадкам затаскивала в ближайшую комнату и целовала так, что у него из головы вылетали все мысли и он просто отвечал, прижимая ее к себе и как в первый раз неумело стаскивал элементы формы, чтобы коснуться теплой гладкой светлой кожи пальцами, губами. В такие дни новички были необычайно удивлены и рады, что он не пришел на тренировку и можно расслабиться. А после, возвращаясь к себе все еще не отошедший от эйфории после пережитых ощущений, и прикрывая поставленные ей метки, он думал о том, что же писать в объяснительной почему не явился на тренировку. Удивительно. Когда все так перевернулось с ног на голову? Когда ненависть уступила не менее сильному и разрушающему, но такому сладкому чувству? Она ненавидела его за жестокость к брату. Его она раздражала за глупую преданность этому не менее глупому недотитану. Когда все изменилось? Когда они стали смотреть друг на друга иначе? Когда стали искать случайных прикосновений? Да разве это имеет значение? Значение имеет только то что получилось в итоге. В итоге она стала для него смыслом жизни, а он для нее. Кто сделал первым шаг? Оба. Все было так просто. Просто они полюбили друг друга. А после ее тело накрыло светлым покрывалом, хотя раньше может оно и было светлым, а сейчас его таким можно назвать только условно. Ханжи, которая первая справилась с шоком от его действий сделала это. Знала ничего хорошего из того, что он будет смотреть на нее не выйдет. По собственному опыту знала. Она что-то говорила. Старалась достучаться до него. Но все тщетно. Раньше их называли безэмоциональными машинами для убийства титанов. Никто не знал, что внутри у них все бурлит от этих самых живых эмоций. Что ж, теперь это название целиком оправдано. Возвращение было как в тумане. Его увели от нее - он не сопротивлялся. Ханжи протянула ему флягу, кажется это был виски. Жидкость огнем растеклась по горлу, но это не помогло. Взгляд пустой, мертвый как и у нее. Все движения чисто на автомате. Экспедицию можно было полноправно назвать абсолютно провальной, вернулась лишь треть. Для него она стала роковой. Вот так вот одним махом человечество лишилось двух сильнейших воинов человечества. Она мертва, а он уже не живой. Он по возвращению сразу загремел в лазарет и почти три дня пролежал в горячке. Все же дождь промочил до нитки а ветер был такой, что с ног сбивал и был отнюдь не теплым. К нему в бреду приходила она. Обнимала, просила прощения, плакала, целовала. Он тоже плакал вместе с ней. Плакал о том что никогда не случиться. Что для них все кончилось не начавшись. Зое, которая на тот момент единственная была рядом с ним пораженно смотрела на мокрые дорожки на его щеках и боялась, что в следующей вылазке рядом с могильным камнем, где выгравировано «Микаса Аккерман» вскоре появиться еще один с такой же фамилией.