bad medicine

Меня зовут Бранч Конналли. Я похититель и убийца. Удивительно, что при этом я еще и помощник шерифа, и двумя неделями назад был уверен, что меня выберут новым шерифом округа Абсарока, не иначе. Свежая струя против застоявшегося консерватизма. Новые реформы в старом округе. Отцу бы это понравилось, он был бы доволен мной, он, возможно, убрал бы ружье и протянул бы мне ладонь в знак перемирия. Что ж, он всегда хотел, чтобы я маршировал под его музыку. Кто платит — тот и король бала. Мой отец всегда любил командовать, держать штурвал, так сказать, и даже в непогоду стойко придерживался правил. Хотел, чтобы я был как он. Но я свернул с проторенной дорожки. Рано или поздно, но это можно сделать, и вкус сомнительной победы точно такой же яркий, каким мог быть десятью годами назад, когда я отказался возглавлять отцовский бизнес и пошел в полицию. О, мой отец был в бешенстве, но потом сменил гнев на милость, когда увидел, что и в этом есть выгода для него. Я мог стать для него человеком в полиции, как он говорил. Везде и все продается. Отправляясь работать в полицию, я хотел помогать людям, а не быть подсадной сошкой отца. Он снова сделал меня таким, каким хотел видеть. Я не возражал. Я привык прогибаться под его неумолимым ласковым гнетом. Но я свернул, пусть это было слишком поздно, пусть я уже не мог ничего без его помощи, все внутри ликовало, когда свобода наполняла мои легкие, щипала глаза, подгоняла вперед горячим ветром; я знал, что я опьянен ею, но не останавливался. Свобода — наркотик похлеще ЛСД или мескалина. Похищение человека далось мне очень просто, потому что казалось, будто я — персонаж компьютерной игры, и все, что я сделаю, сойдет мне с рук, или, в случае чего, я смогу начать программу заново, по шагам, муторно — но начну сначала. Человек по имени Сэм Потит, шайенн из резервации, а значит, мне это сойдет с рук. Он не увидел меня. Я схватил его сзади и придушил крепкой, властной рукой. Мне это сойдет с рук. Я не слушал Трэвиса Мерфи, который что-то верещал на переднем сидении, потому что был уверен, что он будет меня слушаться, потому что я сильней, чем он. Парни вроде меня не попадаются, когда нарушают закон. Парням вроде меня все сходит с рук. Мне не обязательно знать имя жертвы, мне не обязательно быть с ней осторожным, чтобы быть уверенным, что она не умрет. Я был спокойным и собранным. — Где Дэвид Риджес? — Я не знаю, о ком ты говоришь. Не знаю, кто такой Дэвид Риджес. Бранч бьёт его. Несильно, и незнакомый индеец сносит этот удар почти молча — только вскрикивает тихо, потому что глаза его завязаны, и подготовиться от не успел. Не видел, что собирается сделать белый коп. А коп ли он всё ещё? Индеец красивый. Слишком красивый, за эти крупные черты лица и губы Голливуд с руками оторвал бы его. Бранч думает, специализируется ли его отец и на порножурналах тоже, но эта мысль быстро покидает его затуманенную голову. Он медленно скользит рукой по чужому лицу, пока пальцы не вцепляются в волосы, поглаживая их при этом. Бранч в каждом своём жесте ленив и небрежен, но лишь глаза его могут выдать настоящую заинтересованность в происходящем. И в ответах, в особенности. — Ты слышал о Белом воине? — тихо спрашивает он. Индеец мотает головой, но не дрожит. Не кричит и не требует отпустить его - пока. — Так значит, не знаешь? — Нет. Я не слышал о Белом воине, никогда. Трэвис оживает на заднем плане — он пытается вмешаться, и вот он — дрожит. Пытается взглядом с Бранчем не встречаться. — Он же сказал, что не в курсе. Не делай ничего больше, просто отпусти его. Индеец запрокидывает голову, когда Бранч тянет его волосы — жёсткие, короткие и ужасно чёрные — книзу. Индеец старше его, может быть, на десять лет, но на это указывают только морщинки у губ. Индеец болезненно морщится и тяжело выдыхает. Жилы у него на шее вздуваются; в них даже видно как пульсирует кровь. Такая же красная, как и кожа. Как и подсохшая струйка над верхней губой. Он раскачивается едва заметно, как будто внимает ритму внутри себя, и Бранч чувствует, что готов зависнуть в этом ритме вместе с ним. Если только в процессе хотя бы что-то узнает. — Мы видели, как ты и другие парни, раскрашенные в белый, плясали вокруг пепла Риджеса, — говорит он лениво, с трудом заставляя одно слово за другим выталкиваться наружу. Индеец не перестаёт покачиваться, только теперь видимо ритм несколько другой. Бранч думает, что слышит эту песнь. — Почему вы ищете этого парня, если он уже мёртв? — несколько удивлённо спрашивает индеец. — Скажи мне — ты же Белый воин, как и остальные. — Бранч представляет, как эти губы обхватывают его член, и изнутри поднимается какое-то странное чувство вместе с горячим гневом, какое-то... возбуждение? Оно болезненное, не такое, каким обычно бывало. — Я не знаю ничего о Белых воинах. Бранч срывает с его плеч куртку и замечает кулон на шее, похожий на оберег, неброский, но искусно сделанный. Он берет его двумя пальцами, гладит тёмные бусины и кожаный шнурок. — Дай мне термос, — говорит он Трэвису. — Дай мне чертов термос! — Что там такое? — спрашивает Трэвис. В голосе у него почти отчаяние, от этого он немного сел. — Не убей его, Бранч, прошу. Он же сказал, что ничего не знает! Но белый коп не слушает. Белый коп хватает индейца за плечо, притягивает ближе и зажимает нос, действует по старой методике "откроет рот и выпьет, если будет нечем дышать". Этой методике он подвергся ещё в детстве. Индеец хватает воздух ртом, жилы на его глотке ещё сильней напрягаются, вот-вот прорвут кожу. Индеец захлебывается, но дышит. Чай, намешанный Коннолли лично из долбанной дури, кажется, ещё горячий. — Ты убьешь его! — вопит Трэвис. — Где Дэвид Риджес?! Но индеец судорожно кашляет и ничего больше не может сказать. Пытается высвободить руки с огромной силой, приумноженной наркотиком, чёрная повязка почти сползает с его глаз. — О Великий Дух, — громогласно взывает он, — я твой воин, и я не сдался! Подзывает Бранча, кого угодно, кто мог бы быть рядом. — Мне нужно раздеться. Очиститься. Мне жарко. Трэвис было подбегает и берётся за ремень его брюк, чтобы ослабить и дать дышать, но Бранч, видя это, злится ещё больше. — Отойди. — И Трэвис отходит, напуганный. Индеец тяжело дышит, крупно вздрагивая. Я никогда не боялся быть обнаруженным. Мой отец говорил мне: не высовывайся, не показывай другим, что ты чувствуешь, не повышай голоса. Теперь я похититель, и, возможно, еще и убийца, и я не чувствую жалости; мой отец был бы несказанно рад этому. Самые страшные люди — это полицейские, потому что их подозревают в последнюю очередь, а еще более страшные люди — полицейские, что кажутся честными и неподкупными. Они не такие, просто научились это скрывать, и от этого они становятся еще более страшными. Я бы не хотел быть таким. Черт подери, я не хотел бы. Меня зовут Бранч Конналли, и я хотел бы закончить все это, раз и навсегда.