Letters from the past

Кроны деревьев аллеи обрамляли серое, затянутое тучами небо. Кое -где еще пытался пробиться хоть один лучик солнца, но густые облака не давали ему ни малейшего шанса занять свое законное право на небе. В воздухе пахло сыростью, еще промерзшей землей, не по-майски холодными, но уже пробивавшимися отголосками зелени. Под ногами, не раздражая, чуть шуршала земля, сбиваясь по подошвой кед в мелкие комочки, черт его знает, почему я выбрал этот путь до метро. В голове не было мыслей, будто пытаясь заполнить внутреннюю пустоту, мозг отключался сам и, отдавая все ресурсы телу, поддерживал его хоть какую-то работоспособность. Последние месяцы я не знал, да и не мог знать, куда держал свой путь, а мир сузился до дороги от дома до магазина, от студии в квартале от меня до конечной станции метро, коробки из стен с керамической плиткой, такой же серой и холодной, как все, что окружало тот скудный пейзаж, представленный моим глазам. Тем временем, я уже подошел к перекрестку, ведущему ко входу на станцию. Небо уже затянулось тучами, а по голой шее пробежал неприятный след холодного ветра. Я поежился, силясь натянуть воротник кожаной куртки повыше, впрочем, лысая макушка не давала мне согреться, отдавая все тепло, сохраненное одеждой, этой мерзкой и совсем не весенней погоде. На светофоре я закурил. Что вообще может быть сложного в этой жизни? Зачем быть сложным, когда вокруг такая простота. Моя жизнь почти эта сигарета. Только вот я все недогорающий бычок. От этой мысли я поморщился и еще раз крепко затянулся. Да, вокруг простота и все давно ясно. Вот автомобиль на перекрестке: зеленый и он начнет движение; это понятно и ясно всем, зачем ему стоять дольше. А вот уличные работники, грузчики. Они разберут свои коробки и коробочки и уйдут на обед, ведь уже полдень, это тоже было ясным и разумным. От этой логичности мне вдруг стало страшно. Отчего, всё вокруг было таким простым, таким понятным, но я, сам с собой разобраться не мог? Где та прямая, по которой я должен был следовать, отчего она искривилась, будто ухмыляясь в саркастичной ухмылке и даря мне лишь гримасу той судьбы, что сейчас со мной? Отчего дорога была не легкой прогулкой или стремительной гонкой по автобану, а этой извилистой горной хуйней, вроде серпантина? Внутри снова нарастало отвращение к самому себе. Я вдруг заметил среди пустынной улицы пару: женщину лет тридцати, может чуть больше, с мальчиком, упорно не желавшим следовать за матерью, несущей по два пакета с продуктами в руках. Ветер все нарастал, а ее легкий, не по погоде плащ, вовсе не застегнутый на пуговицы, разлетелся от потоков воздуха. Распущенные светлые волосы заслоняли лицо так, что я не мог разглядеть черты лица, хотя стоял от них в метрах двадцати, все еще докуривая сигарету. Мальчик же был лет семи; он был такой же светлый, как мать, только с кудрявыми, еще детскими волосами. Прыгая с лужи на лужу, он, казалось, только радовался надвигающемуся дождю. Я почему-то позавидовал ему. Такой искренней была его походка, чуть неуклюжая, еще по-ребячески нескладная, такой искренней было его лицо, не знавшее еще лишений или невзгод. Ветер налетел с большей силой; женщина обернулась, откинув копну волос назад, и электрический разряд, будто коснувшись капелек пота на спине, прожег в теле полоску оцепенения. Это была она. Нет, будто и не она, тогда поспешно закрывшая за собой дверь, которая ушла, не дала объясниться и не поняла. Я потряс головой, сколько прошло? Год? Два? Больше? Ведь мальчику явно больше лет. Как судорогой, оцепенение сковало ноги, и я стоял как вкопанный, с опущенной рукой, в которой дотлевала сигарета. - Мирон, давай, прыгай, - вдруг сказала женщина по-русски, открывая перед мальчиком дверцу машины, куда он поспешно запрыгнул. Сама она, силясь запихнуть все сумки одной рукой в багажник, суматошливо торопилась вокруг автомобиля. Тлеющий окурок дошел до кожи пальцев, я одернул руку от секундной боли и бросил его на землю, очнувшись на мгновение. Подняв глаза, я заметил, что женщина уже садится в машину. Да, это не она. Я просто уже схожу с ума, это похоже на какое-то наводнение, на другой сон, на бред… Мои мысли прервал дождь. Он нарастал все с большей силой, а я не мог сдвинуться с места, следя глазами за черным седаном у поребрика. Небо за минуту почернело и за крышами низких домов сверкнула молния, настолько яркая, что мне вдруг стало не по себе. Я поднял глаза к небу и грянул гром, такой силы, что стоящие рядом немногочисленные машины загудели сигнализациями, затем еще раз и еще. Я вышел на дорогу, поторопившись перейти ее на пути ко входу на станцию, но ветер налетел, поднимая весь мусор с улиц и кружа их каком-то диком, фантасмогоричном танце. Ударила молния, однако, сила ее была раз в десять больше предыдущей; я зажмурился, потянувшись за металлической рукояткой тяжелой стеклянной дверцы, но будто не дотянувшись, провалился куда-то, а белый свет застелил глаза… *** - Мирон, ты опять дрыхнешь? Эй, Мир! Мир! - я с усилием разлепил глаза и резко поднялся, усевшись на кровати. На меня, сложа руки на груди, смотрела Женя, забавно нахмурившись. Странно, что мне это показалось сейчас забавным. Все тело будто колотило мелкой дрожью, а в висках стучало, будто я проснулся от векового сна. - Что… Что? - только и пробормотал я. - Вставай! Через час саундчек, потом приедет такси и отвезет вас в клуб, там мы уже… - я прервал ее на полуслове. - Погоди, - я нервно потер переносицу, зажмурившись, - которой час? - Уже два! Но учитывая, сколько вы вчера выпили… В комнату ввалился Ваня, гремя какими-то пакетами, в голове снова застучало. - Жень, погоди… - слова давались с трудом, - я… что это вообще было… - уже в стену снова прошептал я сам себе. - Ты в порядке, брат? - плюхнувшись на кровать, спросил друг, щурясь от яркого солнца за окном. - Да, просто… Мне снился сон, точнее, я будто так долго спал и видел всю жизнь, нет, - помотал я головой, - я будто прожил всю свою жизнь заново, но иначе, а сейчас очнулся… Это похоже на… - я пытался подобрать слова, но не мог. - На кому? - ухмыльнувшись спросил он. - Кому? - переспросил я, - что… Я вскочил с кровати и, оставаясь в одних шортах начал судорожно искать хоть какой-то обрывок бумаги. - Мирон, - снова завела Женя, - через час… - Да-да, я помню, - суетливо шаря по рюкзаку, бормотал я, - помню, я в норме, сейчас… где-то здесь… Можете оставить меня на полчаса? Они переглянулись , пожав плечами, вышли из гостиничного номера. Я схватил какую-то брошюрку гостиницы на немецком языке, перевернул ее, найдя чистое место и быстро начал писать. *** Толпа в клубе стояла в душном, затуманенном смоге из струившихся со сцены паровых потоков и лазерных лучей, струившихся на лицах людей причудливым узором, я стоял на сцене, тяжело дыша, поглядывая на Порчи, довольного проведенным концертом и завершающего сет. Рука, сжимавшая микрофон опустилась, Женя откуда-то сбоку махала рукой. Несмотря на небольшое количество людей в клубе, все же западный тур проходил успешно. Я на секунду отвлекся, но снова вернулся сознанием в клуб. Нащупав в кармане смятый листок брошюрки, я снова поднес микрофон ко рту. - Хей, ребята, короче такое дело, - я зашагал по сцене из стороны в сторону, подбирая слова, Женя с ребятами недоуменно начали смотреть то на меня, то друг на друга, - бита нет, да. Да и не может быть, потому что текст я написал сегодня утром, буквально за час до нашей с вами встречи. Толпа загудела, удовлетворенно вскидывая руки вверх, предвкушая еще один «подгон», а я поморщился, думая о том, что будет далее. Подняв руку вверх, я попытался сгладить гул. - Да, и сейчас я хотел бы поделиться с вами этим. Вы будете первые, кто услышит этот, пока еще не трек, - по толпе в клубе пробежал смешок. - Окей, тогда начнем. Я зажал микрофон посильнее и прикрыл глаза, прежде чем начать читать. - Жизнь — это кома, я скоро проснусь… - я повторил фразу еще раз, открывая глаза и следя за людьми под сценой. Куда ведёт портал? И почему к нему душа льнёт? И почему я медлю на пороге Всё орудуя словами, будто жонглёр? Что я вообще забыл тут, а, ребзя? В месте, где яблоку упасть и так негде В мире, где когда покупаешь дом с участком Получаешь кости часто в комплекте Я такой же, как и все, но я слышу зов В барабанящем дожде, что на крышу зол В дальнем лае псов и бормотании лесов Я чьё-то чую сумеречное сознание сквозь сон Знаешь, о чём я? Нет, скорее всего нет, ты скажешь «Чё за ересь?» Нас учили трезво жить без сказок и поверий Но в глубине леса Пан играет на свирели Я слышу трель, сколько бы он масок не померил Дайте укулеле Я слабаю так, чтобы ойкумена охуела Небо запотело, древо зашумело в такт Я не маг, просто вырос на Akala с Killa Kela Я верю, это кома, знаю, нужно время Помню то, что кроны мне нашептали в аллеях Я вижу себя в слоу-мо в отражении лужи И жалею, что поскорей очнуться не сумею Хоть и понял, что пора и кроличья нора всё По-прежнему глубока, там столько же добра Но только сможешь ли во мрак опускаться, шарясь наугад? Это главврач отключает аппарат, но… Я выдохнул и снова закрыл глаза, все усиляя и усиляя голос, переходя на крик. Покуда не выдохнул и не скинул ярмо Покуда не сгинул и тело с миром легло Я буду нервировать мир и строить мирок свой Буду терроризировать этот город Зеро Пока недовыдумал то, что силой вело Покуда в могилу не лёг, я киллю битло Покуда в Иерусалим не пустил, в Вавилон, в мир иной Буду носить это имя — Мирон… Я устало опустил руки и стоя на сцене, смотрел куда-то вдаль, пытаясь найти в душном клубе пустоту. Лица людей мелькали, толпа гудела, взгляд переместился к барной стойке, где сидели еще несколько человек, по видимому, девушек. Концерт был окончен, а внутри будто что-то заполнилось, будто что-то пустовало до этого момента. Люди начали постепенно расходиться, кто-то ждал внизу, зная что мы на этих турах стараемся поддерживать семейную обстановку, фотографируясь и общаясь с фанами. Через минут пятнадцать я спустился в зал и, сделав пару снимков, прошел к барной стойке. Спиной ко мне сидела молодая девушка, светловолосая, в толстовке… Университета? Да, похоже, она была студенткой. - Дамы? - я улыбнулся ее подругам и едва тронул девушку за плечо, - мы с вами не знакомы, но может быть, вас угостить? Девушка обернулась, мимолетом поправив выбившиеся пряди волос рукой; по запястью легко спустился изящный браслет, сверкнувший в свете клубных софитов ярко красным.