Я ненавижу Фрака

      Я долго не подходил к нему близко, держа дистанцию примерно в три, а то и четыре метра. И каждый раз, видя меня, он лишь злобно упирался взглядом, смотря на меня пристально и с опаской. Так мне, по крайней мере, казалось. Он наблюдал за каждым моим шагом и стоит мне повести хоть пальцем или глубоко вздохнуть — он непременно это заметит. Потому у меня сложилось впечатление, будто бы он управлял мной всё это время, контролировал все мои движения и эмоции, стоило мне только вступить в его поле зрения. Те, кто говорят, что все собаки глупые, не знают этого пса. Он умнее прочих. Но и злее тоже. А раз считается, что адреналин — есть гормон страха, то он чувствовал мой страх издалека, даже если меня не видел.       Мать иногда потешалась над нами, спуская его с цепи и держа меня совсем близко к его огромной, мощной морде, с целым арсеналом больших и острых клыков, которые он оголял при виде любого живого неподалеку. Она любила смотреть на то, как я боюсь его, не понимая, что в такие моменты меня больше пугает она: ее оскал и низость, из-за которой такие как она пойдут на многое. В один из таких моментов, в глубокой ночи, пёс сделал нечто, вызвав смех моей матери, которая любила спускать своего ротвейлера на мимо проходящих кошек и других собак — бездомных и ненужных — на которых всем наплевать. Я до сих пор помню, как эти огромные клыки впились в небольшую, в сравнении с ним, тушку и хруст ребер, сопровождающий кровавую бойню. Помню, как окрасился мокрый после осеннего дождя асфальт и как кровь ручейками стекала в водосток.       После всех обид, нанесенных ей, физических и моральных, я прекрасно понимал, почему мать так жаждет силы в своих руках. Она хотела знать, что в случае чего, очередного ее обидчика порвут на части, но после конфискации Glock 17 вновь впала в отчаяние. Я не знал только, зачем ей все эти пьяные мужчины, которые причиняли ей боль, но которых она не прогоняла. Во всяком случае, не знал, будучи ребенком, наблюдая за всеми пьяными драками из окна, сидя на заднем дворе. Но со временем понял, что она попросту была зависима от хоть какого-нибудь внимания, пусть даже оно сопровождалось жирными ссадинами.       В те времена я любил дворик своего дома, который казался мне убежищем, где я могу быть наедине с собой и своими фантазиями, что защищали меня от губительной реальности. Однако вскоре появился он — мой главный страх и враг, захвативший мои владения. Я пытался приспособиться и по началу пёс казался мне даже добродушным, однако длилось это очень недолго. С каждым днём его морда пугала меня все больше и с течением времени Фрак — а именно так его называла мать — становился все злее и агрессивнее. Потому как заботиться мать не умела.       Стоя сейчас все так же испуганно, как и в детстве, я смотрел на Фрака сверху вниз, отводя глаза от его взгляда, думая, что он расценит это как вызов и вновь вырвет цепь с основанием, бросившись на меня. Я смотрел на его дикий оскал и зубы, а затем на белесые шрамы на своей руке, которые они мне оставили. В те времена ротвейлер казался мне невероятно огромным, однако сейчас я понимал, что это вовсе не так. Он не был таким уж злым и в его темных глазах не было той же злости, которую испытывал к нему я. Мы смотрели друг на друга долго и как всегда я держал дистанцию. Тогда я увидел нечто, что повергло меня в недоумение.       Фрак устало лег на сухую траву и отвернулся от меня в сторону, словно не желая видеть. Именно сейчас я и заметил седину на его загривке. Она выглядела контрастно на густой черной шерсти и почему-то мне стало жаль. На его морде повисла скорее тоска, чем агрессия. Я задумался. Его жизнь не была счастливой. Фрак сидел на цепи много лет, что провел в доме моей матери. Она вспоминала о нем лишь тогда, когда хотела казаться круче в глазах своих собутыльников. Он делал все то, что ждала от него она, желая получить хоть что-то взамен. Но не получил и горстку сухого корма. Теперь, когда матери не стало, он не желал делать даже того, что было заложено в него природой. Во мне смешались противоречивые чувства. Я помнил ужас, который он принес в мою жизнь, помнил о боли в разорванной руке и страх, который я ощущал ежеминутно. Фрак был оружием в чужих руках, развлечением пьяной женщины, но не другом человека, как должен был быть. Однако сейчас все это перестало иметь значение и я понял, как мы похожи.       Я сделал робкий шаг вперёд и удивился, когда Фрак не придал этому совершенно никакого значения, продолжая смотреть куда-то вдаль. Тогда я осмелился на ещё один шаг, а затем и на третий, после которых тоже не последовало никакой реакции. И теперь я понял. Он не ненавидел меня так, как я его.       Аккуратно встав на колени, я протянул покусанную когда-то давно руку вперёд и с наростающим с каждой секундой страхом тянул ее все ближе. Мой пульс внезапно подскочил в тот момент, когда эти черные небольшие бусинки, его глаза, внезапно застыли на мне. Тогда я глубоко вздохнул и остановился, наблюдая за его реакцией. Я находился так близко к нему, как никогда в своей жизни и это было для меня подобно смертельной опасности, исходящей от любого дикого, хищного животного. Я ощутил безумный страх, а инстинкт самосохранения подсказывал мне бежать прочь. Однако я продолжил тянуть к нему трясущуюся ручонку. Сейчас я и не знал, зачем это делаю. Но одно ясно точно — эту конечность мне отдать не жалко. Она все равно уже изуродованна.       Я со слезой, стекающей от волнения по щеке, положил пальцы ему на голову, а затем и всю ладонь, проведя рукой по шкуре от лба до седого загривка. Тогда я почти растаял. Его шерсть была плотной, но ужасно мягкой и шелковистой. Я стал нежно поглаживать его по голове, спускаясь ниже, чтобы понять, как далеко Фрак даст мне зайти. Он все так же смотрел на меня, а через пару минут я увидел скромные шевеления его хвоста в разные стороны. Вскоре он приподнял морду и аккуратно лизнул мне пальцы, а затем и шрамы, которые сам же и оставил. Теперь я знал, что если бы он мог говорить, то смог бы попросить за тот случай у меня прощение. — Прощаю. — Шепнул я и растянул губы в широкой улыбке.       Я сел рядом и гладил ротвейлера, которого терпеть не мог всю жизнь, а за спиной слышал, как тот подметает хвостом листья, махая им в разные стороны. Гладил за ухом, по спине и морде. Он не хотел мне зла. Теперь я понял, что все это время пёс не желал мне зла так, как я ему. Я ненавидел его сильнее.