What About Us?

«…ты смотрел на него тем взглядом, каким когда-то одарял меня. Это больно, моё сердце, словно, рвётся на части, но я не выключаю телевизор. Продолжаю добивать себя. Ты почти не изменился, всё тот же голос, немного саркастичный, с бархатистой хрипотцой… напоминает тёплую июльскую ночь.       Я даже придвигаюсь ближе к экрану, в тщетных попытках найти морщинки, не те, что уже давно стали частью твоего образа, а новые — появившиеся за те годы, которые мы провели порознь.       Мне кажется, или в твоих глазах всё же нет блеска? Того тайного внутреннего сияния, всякий раз появлявшегося в шёлково-карих глазах, когда ты смотрел на меня. Я замечал его всегда, даже если ты прятал взгляд за любимыми тёмными очками. Да, ты выглядел в них таким крутым, как суперагент, мне хотелось быть похожим на тебя…       Ты снова надел такие очки. Действительно, ты никогда не изменяешь своим предпочтениям… На сколько лет Джексон моложе тебя?       Как трогательно — ты вспомнил про меня в этой реплике про удар в живот. Порой мне кажется, что ты знаешь о моей слабости — смотреть все фильмы с твоим участием. Да, я не пропустил ни одного!       Подумать только: твои глаза наполнились грустью. Если кто-то посчитал, что это по сюжету, что это лишь прекрасная актёрская игра, он — полнейший глупец. Ты помнишь обо мне до сих пор и я вижу всё по твоему взгляду, я понимаю всё…       Те съёмки невероятно сблизили нас, связали невидимыми нитями, которые до сих пор не порваны. Мы оба чувствуем их всю жизнь, они натягиваются до предела, иногда, безвольно провисают сквозь года, но никакая сила не заставит их лопнуть.       Я вдребезги разбиваю бутылку об стену, когда ты называешь его малышом, совсем как меня тогда. Господи, за что? За что мне всё это?! Я до сих пор люблю… Хочется ударить Джошуа, разбить экран телевизора, снова вернуть тебя себе.       Чем он лучше, этот юнец? Перспективный и молодой, но деревянный, не душевный… в нём нет той искорки, которая так восхищала тебя во мне. Я не собираюсь говорить, что не был таким как он на съёмках „Псов“. Но, чёрт подери! Между нами была химия, искры, пламя, страсть, называй как угодно. Мы загорелись друг другом ещё на пробах. Помнишь? Ты сидел в идеальном чёрном костюме, с недовольным, презрительным выражением на лице, словом, настоящий продюсер.       Я вошёл в студию, сразу увидев тебя. Признаться честно, мне тогда было очень страшно. У меня не было такого багажа потрясных ролей за спиной, и я был всего лишь „подающим надежды“. Да и то, моя известность распространялась, в основном, на зрителей туманного Альбиона. Здесь меня тоже знали, но относились с подозрением, будто сомневаясь в моих способностях. А это ужасно неприятно для актёра.       Я начал читать текст, пытаясь скрыть акцент, что удавалось слабо. Внутри меня всё дрожало, почему-то очень хотелось получить эту роль. Словно, я уже тогда знал, что произойдёт между нами.       Квентин попросил тебя подключиться и дал тебе в руки листок со сценарием. Его лицо выражало явную заинтересованность, но, похоже, он ещё сомневался.       Впервые я услышал твой голос, показалось, что меня накрыла сильная тёплая волна и потянула в неведомые океанские глубины. Весь мир вдруг сузился до этой убогой студийной комнаты, в которой проходили мои пробы.       Когда мы закончили, ты подошёл ко мне, наградил тем самым взглядом и сказал короткое, лёгкое „окей“, обращаясь к Тарантино, но продолжая смотреть на меня. Я подумал, что это победа, я принят, я понравился режиссёру и тебе.       Слово продюсера имело немалый вес, поэтому Квентин отбросил последние сомнения насчёт меня, услышав твоё одобрение. Вскоре ты уехал, а Тарантино продолжил обсуждение фильма, завершившееся небольшой дружеской попойкой в баре».       Тим отложил старую записную книжку и налил себе бокал коньяка, третий за вечер. Янтарная жидкость тягуче лилась по стенкам, опускаясь на стеклянное дно.       Так просто глушить мысли и чувства, залпом опрокидывая в себя напиток, помогающий забыться, отключиться. Но ему редко удаётся полностью избавиться от тоски и отчаяния, для этого нужно выпить гораздо больше, чтобы его с трудом откачивали медики… а он снова будет сопротивляться, рваться к освободительному свету, свету в конце.       С глухим стуком, он ставит пустой бокал на лаковую поверхность стола и откидывается на спинку дивана. Тим чувствует как сознание наполняется, пока ещё слабым, туманом. Но алкоголь уже не может греть его изнутри как раньше. По телу пробегают мурашки, так бывает, когда пьёшь не в шумной и весёлой компании друзей и на душе очень легко, а сидишь в одиночестве, осознанно отгородившись от всех людей незримым барьером, и стараешься заглушить свою боль, без возможности высказаться, тем самым облегчив страдания. Поскольку ты сам принял решение ни с кем не делиться горем. Когда ты не мазохист, а просто не хочешь грузить кого-то своими проблемами, потому что знаешь, им всем и так хватает забот.       Туман стал плотнее, теперь можно продолжить чтение. У него есть одно обязательное правило: не открывать начало дневника, если не выпил хотя бы трёх порций любого крепкого напитка. Обычно он предпочитает коньяк или виски. У этой заповеди есть довольно простое объяснение, Тим слишком остро воспринимает всё, что связано с их счастливыми днями -началом их отношений. Поэтому чтение этих записей, будучи трезвым, равносильно проведению операции без анестезии.       Тим протягивает руку и берёт записную книжку, а по совместительству, его личный дневник, открывает её в самом начале. Строки плавно качаются перед ним как волны, но вот море превращается в озеро, он фокусирует взгляд и, на несколько секунд задержав дыхание, погружается в его прозрачные воды.       «…сегодня Квентин сообщил мне, что я буду играть роль мистера Оранжевого. Это стало неожиданностью, ведь судя по его словам, сказанным ранее, мне должна была достаться роль м-ра Блондина или м-ра Розового.       Через три дня начнутся предсъёмочные репетиции. Я уже познакомился с некоторыми ребятами, которые тоже будут сниматься в фильме, они мне понравились. Думаю у нас получится здорово, но всё равно волнуюсь.       Вчера Харви окончательно определился со своей ролью, он решил, что будет играть мистера Белого. Тарантино упомянул об этом в нашем утреннем разговоре. Мы часто видимся с Харви, он очень общительный и приятный. А его советы по поводу съёмок, которые он даёт Квентину, просто бесценны, иногда мне кажется, что у нас два режиссёра. Думаю, с таким продюсером ему удастся воплотить свою мечту — снять этот фильм… ...На репетиции было очень жарко, в прямом и переносном смысле. Середина июля в Лос-Анджелесе невыносимо сухая, пыльная и жаркая. Казалось, что вентиляция в студии совсем не работает. Квентин уже четверть часа пытался уговорить Майкла задействовать в съёмках кадиллак.       Пока они обсуждали этот вопрос, Тирни чуть не подрался с каким-то парнем из команды оператора. Вообще Лоуренс имел крутой нрав и часто заводился из-за пустяка. А когда мы все ринулись к ним, предотвратив неприятный инцидент, Тирни стал сыпать проклятьями во все стороны. Мне тоже досталась парочка оскорбительных обзывательств, на которые я решил не обращать внимания. Чего только не скажешь в пылу злости. А вот Харви, также принявший участие в предотвращении драки, не пропустил, адресованных мне, слов Тирни.       — Выбирай выражения, Ларри! Так ведь можно и контракт потерять… — сказал он, смотря на Лоуренса, с плохо скрываемой злобой.       — Ты мне угрожаешь?! — Тирни снова взбесился.       Но тут вмешался Тарантино, он куда-то повёл виновника скандала. Мы так и остались стоять на месте. Всем была неприятна разыгравшаяся сцена. Странно, что Харви решил вступиться за меня…       Квентин отпустил нас только к вечеру. Все стали собираться, прощаться, торопясь уйти из студии. Этот день окончательно вымотал меня, три, отрепетированных по нескольку раз, сцены. Когда я уже направился к выходу, меня догнал Харви. Он предложил подвезти меня до отеля. Было приятно находиться в его обществе и я чувствовал себя ужасно уставшим, поэтому согласился на его предложение. Харви улыбнулся, в его глазах появился какой-то радостный блеск, наверное, ему тоже нравилось разговаривать со мной. Это очень лестно для меня.       — Харви, мне нужно кое-что обсудить с тобой, — Тарантино подошёл к нам. Студия опустела, остались только мы втроём.       — Это не может подождать до завтра? — нехотя оборачиваясь, спросил Харви. Думаю, он тоже устал и его совершенно не радовала перспектива обсуждения деловых вопросов.       — Нет, это важно, — Квентин не отступился.       — Давай обсудим это по дороге, я вас подвезу, — Харви дал ему понять, что собирается ехать вместе со мной. Судя по реакции, Тарантино явно не устраивало присутствие третьего лица при их разговоре. Тогда я принял решение не мешать планам режиссёра, в конце концов, это было бы просто бестактно. — Я возьму такси, спасибо за заботу, — мне стало неловко и неуютно, когда я поднял взгляд на Харви. — Извини, парень, — только и смог ответить он. Его лицо выражало искреннее сожаление, а взгляд наполнился необъяснимой грустью, должно быть мне лишь показалось. Какой же он добрый, жаль, что пришлось его расстроить. — До завтра, Тим, — сказал режиссёр. — Хорошего вечера, — ответил я. Казалось, что Харви смотрел на меня, пока дверь не захлопнулась за моей спиной. А вообще, я слишком много думаю об этом…»       Тим горько усмехнулся, разве мог он знать тогда, сколько будет думать о нём потом. Каждый день, каждую минуту, да каждую грёбаную секунду…       «… мне пришлось нанять преподавателя, чтобы научиться говорить с американским акцентом. Съёмки начнутся через неделю и я должен успеть исправить своё произношение, хотя бы для реплик. Харви тоже помогает мне освоить американский английский.       Теперь он каждый раз отвозит меня в отель после репетиций. Иногда, если они не затягиваются допоздна, мы гуляем по улицам Лос-Анджелеса или сидим в каком-нибудь кафе. Его часто узнают на улицах, поэтому он постоянно носит тёмные очки, которые, кстати, очень красиво смотрятся, но почти не спасают от поклонников. Скорее наоборот, они — его визитная карточка.       Сегодня вечером мы ездили на побережье. Ночной город сиял миллионами огней, отражавшихся в океане, а небо было усыпано звёздами. Оно казалось бесконечным куполом волшебного шатра. Шум волн напоминал какую-то давно забытую мелодию, которой быть может вовсе не существовало.       Мы шли босиком по тёплому после знойного дня песку, оставив ботинки в машине. Разговаривать не хотелось, нам было хорошо и без этого.       Я приблизился к воде и остановился, чувствуя как пальцы ног проваливаются в мягкий песок. Харви подошёл ко мне и встал рядом. Его лицо слабо освещалось огнями, горящими где-то на дальнем пляже. Он выглядел таинственно, как изваяние, исполненное совершенства.       — Тебе нравится Лос-Анджелес?       — Я бы остался жить здесь, если бы не кошмарная жара днём.       Харви засмеялся мягким заразительным смехом и положил руку мне на плечо. Почему-то его прикосновение заставило меня покрыться мурашками, но мне было… приятно? Да, пожалуй. Каждый день люди жмут нам руки, дружески приобнимают, похлопывают по плечу, но это… это было нечто особенное… личное…        Я повернулся к нему, стараясь разглядеть в темноте выражение лица. А он тут же опустил руку, словно, мне всё привиделось. Его глаза сияли притягательным огнём, возможно я ошибаюсь, но мне показалось, что я вижу в них огонь желания.       Мы вернулись к машине, Харви закурил сигарету, выдыхая дым в открытое окно. Между нами было какое-то единение, я будто знал, что сейчас чувствует он. Ощущение невероятное, когда весь мир концентрируется в маленькой точке пространства — автомобиле и двух людях, сидящих в салоне. Никто не нарушал тишину, боясь спугнуть эту, рождающуюся сейчас, на наших глазах связь. Никто не пытался предпринять действий, которые могли помешать невидимым нитям судеб сплетаться воедино.       Где-то заиграла музыка, до нас доносились лишь её отголоски.       — Нам пора, — тихо сказал он, в последний раз затягиваясь и выбрасывая тлеющий окурок за стекло.       — Спасибо, что привёз меня сюда, — ответил я, понимая: Харви, быть может, не испытал ничего, из того, что привиделось этим вечером мне…       …мы начали снимать первые сцены фильма. Офис, кабинет, встреча в кафе. Всё идёт хорошо. Мне нравится мой персонаж, я стараюсь максимально вжиться в роль Фредди. Отснятый материал уже показали инвесторам и они, к счастью, остались довольны. Значит игра продолжается.       После сцены в кафе Мэдсен подошёл ко мне, чтобы обсудить кое-какие детали, его волновало всё, что касалось его образа. Так как денег на костюмы почти не было, он решил купить одежду сам.       Харви, как и Мэдсен, снимается в своём костюме. После того вечера на пляже наши отношения неуловимо изменились, по крайней мере, с моей стороны. Я провожу с ним ещё больше времени, это похоже на зависимость, меня постоянно тянет к нему. Словно, в нас поместили магниты разной полярности. Он же относится ко мне покровительственно, не выходя за рамки дружеских отношений, но я чувствую, что от него исходят сигналы, позволяющие надеяться на взаимность. Я никогда не испытывал ничего подобного».       За любовь нужно платить слишком дорогую цену. Теперь Тим не понаслышке знает, что значат эти слова. Он снова берёт бутылку, уже наполовину пустую, и пьёт прямо из горлышка большими глотками. Ему необходимо набраться сил… нет… набраться до такой степени, чтобы туман клубами закрутился перед глазами, ведь впереди самые дорогие воспоминания.       «Мы поужинали в „Brent’s“, а потом поехали в отель. Уже стемнело и вечерняя прохлада постепенно наполняла воздух. Было приятно чувствовать лёгкие дуновения ветра после жаркого дня.       Харви остановил машину у небольшого здания с множеством, светящихся в темноте, окон. Настала пора как обычно пожелать друг другу доброй ночи и попрощаться. Но я не спешил, мне хотелось побыть с ним рядом.       — Я могу заехать за тобой завтра, если хочешь, — сказал он. Ему всегда было важно моё мнение и согласие. Я посмотрел на него, кажется, он тоже не хотел расставаться, это явственно читалось в глазах.       — Конечно, приезжай пораньше, можем позавтракать вместе, — но почему он до сих пор не попытался объясниться со мной. Ведь нельзя не заметить, что эта симпатия взаимна, более того, она крепнет с каждым днём.       — Доброй ночи! — говорю я, открывая дверцу, с единственной мыслью: не смотреть на него. Иначе я просто не смогу уйти.       Я чувствую, как тёплая ладонь ложится на мою руку и поворачиваюсь к нему. Он что-то ищет в моём взгляде, пристально рассматривая лицо. Харви не убирает ладонь с моей руки, а я забыл как дышать, совершенно не знаю, чего он ждёт от меня, что сейчас нужно сделать… щёки начинают гореть, словно у меня поднялась температура. Хорошо, что в салоне достаточно темно, надеюсь, он не видит моей реакции.       Я зачем-то захлопываю дверцу. В тот же миг Харви обхватывает моё лицо руками и целует меня. Он делает это с невероятной нежностью, но, в то же время, сильно, властно. Сначала я не отвечал на поцелуй, поскольку всё произошло так неожиданно. Мне до сих пор не верится, в то, что это было наяву. Его язык изучает мои губы, полностью завладевает моим ртом, когда он углубляет поцелуй. Как же долго я ждал этого. Теперь всё правильно…       Запах его одеколона окутывает меня, кружится голова, быть может от этого или от нехватки воздуха. Но я не хочу, чтобы он прекратил, мне так не хватало его прикосновений. Мои пальцы сминают ткань рубашки на спине Харви. Он отстраняется и смотрит на меня, я часто дышу, словно экзотическая рыбка, которую вынули из аквариума и держат на ладони, в нескольких сантиметрах от желанной, жизненно необходимой воды.       -Доброй ночи! — его голос сводит меня с ума, такой бархатный и мягкий.       Он намекает, что мне пора уходить. Ну уж нет, теперь моя очередь… Я резко притягиваю его к себе, он даже выдохнул от неожиданности, и целую, сладко, отчаянно, так, чтобы у него тоже пошла кругом голова.       — До завтра! — я отпускаю его, с довольной улыбкой отмечая, что его взгляд блуждает по моим губам.       -Доброй ночи, Тим! — говорит он, когда я выхожу на тротуар и захлопываю за собой дверцу.       Автомобиль трогается с места, я провожаю его взглядом, напоследок любуясь профилем Харви. Я стою и смотрю ему вслед, пока красные огни фар не скрываются за поворотом».       Тогда он едва не запел от счастья прямо на улице, освещённой жёлтыми фонарями, словно софитами, как герой мюзикла. Добравшись до номера, Тим с размаху плюхнулся на кровать, жалобно скрипнувшую от такого неслыханного обращения. На его лице играла улыбка, а сердце радостно стучало, казалось, оно готово вот-вот выпрыгнуть из груди. Харви отчаянно нравился ему.       Впрочем, его чувства не слишком изменились с тех пор, лишь приобрели минорные тона. Теперь они встречаются очень редко, на кинофестивалях и светских приёмах, где полным полно папарацци. Тим больше не может поцеловать его как тогда, прижать к себе со всей нежностью, которая столько лет копилась в нём. Он делает вид, что между ними ничего не было, что они лишь старые друзья, партнёры по фильму. Но никто не знает, чего ему стоит эта игра, какая боль скрывается за его улыбкой.       «…похоже у меня начинается паранойя. Они все странно смотрят на нас, то ли завистливо, то ли осуждающе. Тарантино зачем-то подозвал к себе Харви и мне не нравится, что их разговор уже пятнадцать минут идёт на повышенных тонах, к тому же, в нём фигурирует моё имя. Я не собирался подслушивать, просто они говорят слишком громко. Если бы ребята и съёмочная группа не ушли на перерыв, мне пришлось бы объяснять, что происходит. А ведь я и сам толком не знаю в чём дело.       — Что случилось? — как только Харви вышел из комнаты, спросил я.       Он весь покраснел и выглядел взвинченным. Я едва поспевал за ним, когда он спешил выйти из здания. Харви лишь отмахнулся от меня, давая понять, что объяснит всё позже. Навстречу шли Стив и Майкл, они весело смеялись какой-то шутке, а вот нам было не до смеха.       Мы дошли до конца улицы, где Харви наконец остановился. Вокруг не было ни души. Ещё бы! Полуденное солнце разогнало всех людей.       — Его не устраивает моё отношение к тебе, представляешь? — Харви посмотрел на меня возмущённым взглядом. — Видите ли, я продюсер… и я не должен… — он явно испытывал неловкость, говоря это, — Да какое ему дело до наших отношений?! Это никак не отражается на нашей игре!       — Харви, прошу тебя, — я взял его за руку, в надежде успокоить, — ты не должен идти на конфликт с ним. Мы действительно позволяем себе слишком много…       Он молча слушал меня, время от времени поправляя галстук.       — Думаю, он прав, со стороны всегда виднее. Когда я смотрю отснятый материал… ммм… это трудно объяснить. В общем, похоже наши чувства переходят к Оранжевому и Белому… Я будто смотрю мелодраму о гангстерах… странное ощущение.       Харви усмехнулся, в его глазах снова появилась затаённая страсть. Он огляделся по сторонам и прижал меня к кирпичной стене. Его руки легли на мою на талию. Я запоздало отметил, что стена, должно быть, пыльная и мой чёрный костюм наверняка испачкается, но тут же отбросил лишние мысли, стоило Харви приблизиться к моим губам. Он целовал меня неспеша, наслаждаясь своей властью. Жара в сочетании с близостью его тела заставили меня пылать. Каждое прикосновение его пальцев, словно ожог, горячее дыхание на шее опаляет кожу.       — Никто не посмеет осуждать нас, — я слышу тихий шёпот Харви у самого уха, он нежно касается мочки языком, посасывает её.       — Нет… — я перехватываю его руку, пока он не почувствовал моего возбуждения.       Мы ещё не выходили за рамки безобидных поцелуев. Мне страшно, что я снова столкнусь со своей проблемой. Она связана с моим дедом, я до сих пор не могу забыть, что он делал со мной. Это было ужасно… Мне никогда не приходилось говорить кому-то про свои кошмарные воспоминания родом из детства*. Я так и не смог преодолеть себя. Почти все мои отношения заканчиваются, как только дело доходит до постели. Пора признать, у меня получается только с женщинами, но и они почти не привлекают.       -Всё в порядке? — Харви встревоженно посмотрел мне в глаза, я быстро кивнул. — Ладно, пойдём, а то он вышлет за нами поисковый отряд.       Должно быть, он подумал, мне померещился кто-то из съёмочной группы. На этот раз удалось выпутаться, не прибегая к объяснениям, но так не может продолжаться вечно. Рано или поздно, он захочет пойти дальше и тогда всему придёт конец. Я боюсь, боюсь потерять его и знаю, что не смогу рассказать ему обо всём…       …Квентин больше не упоминал о наших отношениях, съёмки продолжались без особых затруднений. Июль уже подходил к концу, но впереди было ещё много работы. Для нас с Харви это было настоящим счастьем, больше всего нам нравилось играть в совместных сценах. Мы, словно, оказывались в другой реальности, где он — профессиональный вор, а я — неопытный коп. Мне нравилось ловить его взгляд, наполненный любовью, ощущать, как он касается меня; страстно и нежно целует, не выдерживая, в перерывах между съёмками.       Вечером Харви, как обычно, подвёз меня до отеля. И вдруг я понял, что стоит попытаться — дать нам шанс. Сдерживать себя стало просто невозможно. Сейчас я отчаянно хотел продолжения, хотел как никогда в жизни. Поэтому я позвал его в свой номер и он согласился.       Я задёрнул светло-коричневые шторы, повернулся к нему, внутренне сгорая от нетерпения и страха. Меня трясло и мурашки затеяли бег наперегонки по коже. Харви стоял напротив меня, в другом конце комнаты, я с трудом улыбнулся и пошёл к нему. Каждый шаг одновременно сближал и отдалял нас, мне было понятно, что после этого вечера Харви не захочет быть со мной. Мягкий ковёр будто превратился в раскалённые угли, которые больно жгли ноги. Я остановился, не в силах добровольно уничтожить нас своими руками.       Увидев моё замешательство, Харви двинулся навстречу. Он положил руки мне на плечи, прижал к себе и поцеловал. Я был готов заплакать, осознавая, что этот поцелуй, скорее всего, станет последним. Мои руки беспорядочно гладили его тёплую спину, а Харви медленно снял с меня пиджак, отбросив его куда-то на пол.       Он переместил губы на мою шею, я вздрогнул и резко выдохнул. Мои пальцы расстёгивали пуговицы его рубашки. Вскоре мы оба остались в брюках. Харви постепенно оттеснил меня к застеленной кровати. Возбуждение делалось всё сильнее. Я расстегнул его ремень дрожащими от волнения руками.       Когда он снял мои брюки, я задержал дыхание, чувствуя как волны страха охватывают моё тело. Мелкая дрожь пробежала по коже. Харви продолжил ласки, целуя и вылизывая мою шею, грудь и живот, плавно спускаясь всё ниже и ниже. Он коснулся моего члена, судорога свела мои мышцы, а перед глазами вдруг возник образ человека, который так гадко обошёлся со мной, мне стыдно называть его дедом. Я зажмурился, изо всех сил пытаясь выдержать это, надеясь прогнать проклятое видение.       Харви взял в рот головку, стало трудно дышать, никогда мне не удастся забыть то издевательство, вытеснить это из памяти, ненавистный образ отпечатался где-то глубоко в подсознании. Я сдался, понимая, что не смогу справиться с собой.       — Что-то не так? — встревоженно спросил Харви, когда я отодвинулся от него. Его дыхание сбилось, а возбуждение явно требовало удовлетворения.       — Я не могу… прости… — слёзы навернулись мне на глаза. — Уходи… прошу тебя!       — Я что-то не то сделал? — Харви попытался взять меня за руку, в его глазах плескалось отчаяние.       — Нет… дело во мне… Уходи, пожалуйста, — я укутался в покрывало.       — Хорошо… только скажи, что случилось, — он всерьёз забеспокоился, видя, что по моим щекам потекли слёзы, которые я уже не мог сдерживать.        Он быстро надел брюки и рубашку, обошёл кровать и присел рядом со мной. Его рука легла на моё плечо.       — Прошу… уйди… — почему он продолжает добивать меня, так ещё больнее. Пусть сделает как все они, просто махнёт на меня рукой и уйдёт. Это в сто раз человечнее, чем вести себя как грёбаная мисс Милосердие.       Он попытался обнять меня, но я отодвинулся от него на противоположный край.       — Катись к чёрту! — я почти не видел его, злые слёзы вновь застилали глаза. — Оставь меня в покое!»       Он снова пережил этот кошмар. Однако воспоминания о ссоре принесли меньше боли, чем счастливые. Пустая бутылка выпала из его руки, гулко стукнувшись о паркет.       «…я не хочу жить. Уже плевать, что срываю съёмки. Пусть всё катится к чертям. Не представляю, как смогу смотреть ему в глаза. Что и говорить о совместных сценах… Будь проклят тот, кто сделал это со мной!       Целый день я провёл в баре, надрался до беспамятства. Мне нельзя возвращаться в отель, там наверняка ждёт кто-нибудь из съёмочной группы, хорошо, если не сам Тарантино. И мне до смерти надоело плестись по этой дороге, хоть бы машина что ли сбила. Темнота вокруг, ни одного фонаря, голова кружится. Я уже десять раз споткнулся и два раза упал, прямо в пыль и мне плевать. Теперь можно лежать здесь, в какой-то дыре, не переживая ни за что. А чего бояться, когда жизнь не дорога? Мысли постоянно путаются, никак не желая приходить в порядок…       Где-то впереди показались лучи фар. Вот он — мой шанс! Раз и навсегда избавиться от этой боли! Я спрятался за какой-то куст, замер, поджидая автомобиль. Кажется он едет достаточно быстро, насколько я могу оценить в теперешнем состоянии. Когда нас разделяло несколько метров, я вышел на дорогу.       Автомобиль резко затормозил, я услышал как свистят колёса, стераясь об асфальт. Почувствовав слабый толчок капота, я упал на дорогу, понимая, что мне не удалось… Меня вырвало прямо под колёса этой тачки.       — Идиот! Придурок! — хлопнула дверца и я услышал голос Харви откуда-то сверху. Сильные руки подняли меня с асфальта. — Я сам тебя убью, псих!       — Прости… прости за всё… — только и мог повторять я, пока он тащил меня к машине.       — Что вообще у тебя в голове творится?! — сказал Харви, опуская меня на заднее сиденье.       Пока мы ехали в отель, я рассказал ему про своего деда, про то, что он со мной делал. Мне было тяжело, но Харви настоял на этом. К тому же, я надеялся, теперь он наконец оставит меня, ведь после такого признания невозможно продолжать относиться ко мне по-прежнему. Ему должно стать противно и он точно не захочет никаких отношений между нами. Ведь не захочет?       За время моего рассказа он дважды воскликнул „тварь“. Быть может Харви злится, что я не сказал всего этого раньше? Конечно… Ему наверняка отвратительна мысль о том, что он прикасался ко мне, целовал.       Как бы там ни было, Харви отвёл меня в номер, налил мне полную ванну тёплой воды и отправил купаться. А перед тем, как оставить меня одного, зачем-то забрал из душевой бритву.       Вода помогла мне избавиться от тошноты и головной боли, тяжёлые мысли сменились безразличной пустотой. Я пришёл в себя, лишь услышав стук в дверь.       — Ты в порядке? — в голосе Харви звучало волнение.       — Нормально, — бесцветно ответил я, выбираясь из ванны.       Накинув бежевый гостиничный халат, я вышел из душевой. Харви поднялся с кресла, глядя на меня с непроницаемым выражением лица. На столике стоял заварник и две чашки, над которыми тонкой прозрачно-белой змейкой поднимался пар.       — Я подумал, что ты пьёшь с молоком, — он посмотрел на меня, по всей видимости, не зная, о чём ещё можно сказать после всего произошедшего.       Я сглотнул комок в горле и поплотнее закутался в халат, поёживаясь скорее от неловкости, чем от холода.       — Зачем ты возишься со мной? Я всё понимаю. Тебе же противно находиться рядом… По лицу Харви пробежала судорога, я заметил, как нервно дёрнулась его верхняя губа. В следующую секунду он подошёл ко мне.       — Как ты можешь говорить такое?! — он вдруг сжал меня в объятиях. — Ты не виноват в том, что с тобой случилось… и мы справимся с этим вместе, — слова, сказанные с такой заботой и нежностью, заставили меня поверить в его искренность. На глаза снова навернулись слёзы, но я сдержался. Харви крепко прижимал меня к себе и мне было так спокойно в его объятиях, как никогда и ни с кем прежде.       Передо мной, словно, открылся новый мир, о котором я не знал до встречи с Харви. Мир, бесконечный, наполненный любовью и красками счастья, мы живём, не подозревая о его существовании, пока не полюбим взаимно».       Если бы сейчас хоть на минутку можно было вернуться в их мир, один на двоих, Тим многое отдал бы за это.       «Мы выпили по чашке чая с каким-то невероятно вкусным американским печеньем. Потом Харви собрался уйти, говоря, что мне нужно отдохнуть. Я остановил его, попросил остаться.       — Ты уверен, что хочешь этого? — он внимательно посмотрел на меня.       — Я хочу тебя, дай мне ещё один шанс. Харви зажёг торшер и выключил люстру. Я развязал пояс и мой халат бесформенной грудой упал на пол. Мне было прохладно, хотелось поскорее согреться. Харви прижал меня к тёплому телу, целуя сухими горячими губами…       …когда мною вновь начал овладевать страх, Харви попросил меня не закрывать глаза и смотреть на него. Я видел как он взял мой член в рот и стал посасывать, иногда помогая рукой. Впервые я испытал такое удовольствие на грани… Харви делал это так… невозможно подобрать слов… могу сказать, что я почти кончил от его прикосновений и от вида его раскрасневшихся губ на моём члене.       — Подожди, — я хотел, чтобы он тоже получил удовольствие.       — Всё хорошо? — Харви испугался, что я снова не могу преодолеть страх. — Ты только скажи, я сразу же прекращу…       — Возьми меня, — даже стало неловко от сказанных слов. Я попытался перевернуться, давая возможность сделать то, о чём попросил. Харви удержал меня на месте.       — Нет-нет, ты должен смотреть на меня. Помнишь? — действительно, мысль о моей боязни уже отступила, но она могла вернуться в любой момент.       Харви стал растягивать меня и я подумал, что теперь-то точно кончу, не дождавшись продолжения. Он делал всё очень аккуратно, поэтому слишком медленно. Но наконец, он вошёл в меня, заставив меня выдохнуть и застонать.       — Тише…тише, — ему с трудом давалось такое терпение, ибо теперь я почувствовал, как он возбуждён.       Всё было заполнено им, внутри меня стало горячо и защипала потревоженная кожа. Харви замер, давая мне привыкнуть, в тишине номера было слышно, как участилось его дыхание.       Я кивнул, разрешая ему продолжить. По моему телу пробежали мурашки, когда он сделал первый толчок, но на этот раз они были признаком удовольствия. Харви повторял движения, снова и снова заставляя меня стонать и выгибаться. Теперь я отчётливо осознавал разницу… нет, я ни в коем случае не сравнивал его со своим мучителем… но отмечал её неосознанно.       Перед глазами расплывались яркие круги, каждый раз, как он задевал заветную точку внутри меня. Такие пятна света проявляются, когда долго смотришь на лампу, а затем закрываешь глаза. Я почувствовал, что скоро перейду черту. Толчки Харви стали рваными, немного хаотичными. Он тоже был на грани. Его рука легла на мой член, проехавшись вверх и вниз, слегка сжимаясь. Хотелось продлить этот мучительно-сладкий момент, но не было никакой возможности удержаться. Мои пальцы сжали покрывало и я перешагнул черту, проваливаясь куда-то в темноту, краем сознания отмечая, что Харви приглушённо застонал и внутри меня разлилось тепло».       Раньше его спасал сон, помогал на какое-то время уйти в другую реальность, где нет изматывающей душу тоски и постоянного чувства одиночества. Теперь он просыпается с головной болью, каждый раз разочарованно принимая тот факт, что жизнь всё ещё продолжается, что он ещё жив. Поздней ночью закрывая глаза, Тим надеется больше не встретить ни одного утра, не увидеть дневного света, навсегда погрузиться в сон, но рассвет неумолимо приходит, возвращая его к жизни, которая уже давно перестала быть нужной.       «Какая же невыносимая жара! Лос-Анджелес определённо не мой город. Начало, впрочем, как и середину августа лучше пережидать где-нибудь на пляже или под кондиционером, но никак не в здании заброшенного похоронного бюро, когда температура в полдень переваливает за тридцать градусов.       Сегодня я целый день провёл в луже отвратительного сиропа — бутафорской крови. Мало того, что она сама по себе не вызывала приятных ощущений, ближе к пяти часам вечера я прилип к полу. С одной стороны это было очень смешно, хотя мне показалось, словно я взаправду умираю.       Харви вернулся уже переодетым и застал весьма странную сцену: я валяюсь на полу, вокруг меня эта жижа, от которой я безуспешно пытаюсь отодраться и в довершение всего, меня поливают водой из шланга. Сначала он засмеялся, а я лишь вымученно улыбнулся ему в ответ. В конце концов, мне удалось освободиться из плена бутафорского сиропа, мысленно проклинаемого заодно с жарой, и, приведя себя в порядок, отправиться на побережье.       Мы перекусили в каком-то маленьком ресторанчике, недалеко от Santa Monica State Beach**, а затем провели пару часов на дьявольски переполненном людьми пляже.       — У меня ощущение, что сегодня весь город решил прийти сюда, — сказал я, незаметно накрывая ладонью руку Харви.       — Да, похоже на то, — он улыбнулся, смотря куда-то за горизонт.       Океан был спокойным, волны едва заметно опережали друг друга, торопясь налететь на берег. Всё было залито оранжевым светом и закат причудливо раскрашивал небо, превращая его в огненный купол. Последние лучи солнца постепенно исчезали, крадучись и прячась за многочисленными зонтиками и полосатыми шезлонгами…       … — Какого чёрта ты смеешь указывать мне? — злобно крикнул Тирни.       Мы стояли за углом кафе, в котором несколько минут назад разыгралась новая сцена, не без участия этого психа. Я взял на себя ответственность поговорить с ним, попытаться успокоить его, пока не произошла драка. А он похоже был пьян, покрасневшие глаза полубезумно шарили по моему лицу.       — Я не указываю тебе Лоуренс, просто, ты совсем потерял контроль, — мой голос был спокойным, как у психолога, разговаривающего с буйным пациентом после приступа.       Он двинулся на меня, я отступил на шаг, чувствуя, что упираюсь спиной в стену. Мне показалось, он хочет ударить меня, но Тирни остановился и зашептал, наклонившись к моему уху:       — Ты сопляк! Знаешь почему тебя взяли на фильм?       От него неприятно пахло алкоголем, потом и дешёвыми сигаретами.       — Так вот… Ты думаешь твои пробы так понравились Тарантино?! — на его лице показалась ухмылка, он злорадно усмехнулся. — Да тебя ни один уважающий себя режиссёр не утвердил бы…       У меня внутри всё кипело от злобы, но я продолжал стоять и слушать, какой-то голос подсказывал мне, что его слова нельзя пропустить мимо ушей.       — Харви заставил его. Он пришёл к Тарантино утром, перед пробами, я слышал их разговор. Харви сказал, что если тебе не достанется роль Оранжевого, он значительно урежет финансирование. Для Квентина это означало катастрофу, у него не было другого выхода и он утвердил тебя с первого раза.       — Я не верю тебе… ты придумал эту историю, чтобы позлить меня, — мой голос дрогнул.       — У меня нет ни малейшего желания врать тебе… Харви давно положил на тебя глаз. Спроси у Тарантино! Что? Мало такого было? Продюсеры частенько трахают актёров…       Сил сдерживать себя не осталось и я ударил его прямо по наглому, ухмыляющемуся, лицу. Он удивлённо взглянул на меня, а кровь тонкой струйкой потекла из его носа.       — Правда глаза колет? Хха-ха, — Тирни засмеялся в голос, отходя от меня.       Не помня себя, я побежал прочь от кафе, по дороге, едва не опрокинув хлипкий столик.       „Как такое возможно?“ — бешено вертелось у меня в голове. — „Харви не мог так поступить…“       Я не заметил, как прибежал к похоронному бюро, в котором сегодня проходили съёмки, весь мокрый от пота. Солнце дьявольски напекло в затылок, от чего все предметы вокруг слегка расплывались, а мозг, словно, кипел.       Тарантино сидел в режиссёрском кресле, не спеша потягивая какой-то напиток из пластмассового стакана. Я не собирался искать его, вернее, не знал, что ищу его, но как только увидел, сразу решил прояснить эту ужасную ситуацию.       — Что случилось? — он посмотрел как-то испуганно, похоже видок у меня был ещё тот. Я застыл на месте, не зная с чего начать, глупо открывая и закрывая рот, как рыба, которой не хватает воздуха.       — Ребята! Кто-нибудь! Принесите ему воды! — Квентин всерьёз забеспокоился. Он подумал, что у меня солнечный удар, что ж, недалеко от истины.       — Тим? Ты в порядке? — он уступил мне своё место и усадил в кресло.       — Ты дал мне роль из-за Харви? — я наконец собрался с мыслями.       — О чём ты говоришь? — взгляд Тарантино на секунду выразил испуг и замешательство. Ассистент принёс стакан воды, но я отмахнулся от него, да так, что пластмассовая посудина полетела в сторону, облив рубашку Квентина.       — Ты знаешь о чём я говорю! — я попытался встать, но он снова толкнул меня в кресло.       — У тебя от жары крыша съехала, — похоже Тарантино не собирался говорить мне правду. Перед глазами всё плыло, кровь в висках бешено стучала и затылок болел так, будто меня ударили по голове чем-то тяжёлым.       — Тебе нужно в прохладное место. Пойдём! — он протянул мне руку, я опёрся на его плечо, чтобы не упасть. Мы перешли в соседнюю комнату, здесь действительно было не так жарко. Квентин усадил меня на стул, единственный предмет мебели в этом обшарпанном помещении, а сам встал рядом, обеспокоенно разглядывая моё лицо. Головокружение не прошло, но дышать стало легче.       — Прошу, скажи мне… Харви грозил сократить финансирование фильма? Если ты не возьмёшь меня на роль… — сказал я, одновременно боясь и желая, услышать его ответ.       — Да, но какая тебе разница? Ты в игре! Тем более, сейчас я даже благодарен, что Харви так сделал. Сэмюэл Джексон не тот актёр, который нужен для роли Оранжевого, — он говорил, а я всё больше хотел провалиться на месте. — Они бы не сыгрались с Харви, у вас с ним какая-то химия, между вами просто искрит. Когда вы вместе, он преображается, а ты раскрываешься. Ты понимаешь, о чём я…       Он нервно расхаживал взад и вперёд, постоянно жестикулируя, мотался передо мной, как маятник, от чего меня уже начало тошнить.       — Кто вообще растрепал тебе это? — он вдруг остановился и посмотрел мне в глаза.       — Тирни… Послушай, можно я поеду в отель, мне нехорошо, — трудно сказать, что окончательно подкосило меня, жара или, выползшая наружу, отвратительная правда.       — Езжай, я вызову такси, — с этими словами он вышел…       …Я открыл глаза, с трудом понимая, что нахожусь в своём номере. На лбу у меня лежало мокрое полотенце, я поднял руку, дотрагиваясь до прохладной материи.       — Тебе лучше? — Харви, чьего присутствия я не заметил, подошёл ко мне. Как теперь быть? Я не знаю… так ведь не поступают. Вернее, он не мог так сделать — взять меня на роль ради секса. В любом случае, всё подтвердилось…       — Уходи, Харви, — я оттолкнул его руку, которая было легла на мою голову.       Меня настигло ощущение дежавю, неприятного, страшного.       — Что случилось? — его голос неестественно надломился, наверное, он что-то почувствовал, догадался или уже знает от Квентина.       — То, что давно должно было произойти. Жаль, правда дошла до меня так поздно…       — О чём ты? — он пытался заглянуть в мои глаза, но я отвернулся.       — Спроси у Тарантино… а я прошу тебя уйти и больше не появляться в моём номере, надеюсь ты получил что хотел, — в моём голосе не было и тени сожаления, только холод.       В конце концов, я всё-таки актёр. Он поступил со мной жестоко, я тоже не останусь в долгу. Пожалуй, стоит уничтожить и удавить свои чувства к этому человеку, что ж… легко сказать, а вот сделать…       — Уходи сейчас же! — мне пришлось крикнуть.       Я слышал, как за ним захлопнулась дверь. Если бы можно было вот так же закрыть своё сердце для него, раз и навсегда. Пора перестать пускать в душу всех подряд, глупо доверяя первому встречному, иначе, однажды, они всё вынесут оттуда, да ещё и сожгут её в придачу».       Тим вспомнил недавний вечер, кинофестиваль «Трайбека», где они снова встретились. Харви обнимал его, стоял так близко, соприкасаясь, что по коже пробегали мурашки. На фотосессии градус напряжения возрос, Тим всё время стремился оказаться рядом с ним и когда Стив нагло вклинился между ним и Харви, крикнул фотографу: «Подождите! Вы думаете я собираюсь тут стоять?». Потом этот момент был запечатлён на фотографии.       Все посмотрели на Тима, но промолчали, тогда он обошёл Бушеми и встал рядом с Харви, чтобы насладиться его присутствием. Ведь всё это закончится и они опять разойдутся, будто ничего не было, ни этих взглядов, полных невысказанной обиды, ни отчаянных объятий, которыми они стараются поддержать друг друга, ни истерического смеха Тима, пытавшегося вызвать ревность Харви поцелуем с Тарантино.       Всё это - игра на публику, а внутри он просто разрушен, потому что единственный человек, который может его спасти, вот-вот уйдёт и неизвестно, вспомнит ли о нём в ближайшие десять лет. А Тим помнит о нём каждый день, каждое мгновение, помнит мельчайшие подробности, помнит мягкость его губ и как бился в его сильных руках, замирая от счастья и удовольствия.       «Следующее утро обрушилось на мою голову, больно ударив воспоминаниями о том, что произошло вчера. И ведь он так спокойно ушёл, даже не стал оправдываться и убеждать меня. Похоже, действительно получил то, чего хотел.       Я освежился холодным душем, переоделся и поехал на съёмки, забыв о завтраке. По дороге я думал, как теперь вести себя с Харви. Может быть сделать вид, что между нами ничего не было? Чёрт, если бы не эти совместные сцены! Как можно оставаться спокойным, когда к тебе прикасается человек, нагло воспользовавшийся тобой. Но беда не только в этом, я не смогу вот так просто забыть о нём, потому что влюбился… Проклятье! После того, что между нами было, как мне забыть?       Невесёлые мысли крутились у меня в голове, пока я шёл к зданию. Едва я открыл дверь, как ко мне кинулся Тарантино, он был взволнован.       — Скорее! Они сейчас поубивают друг друга! — вопил кто-то в смежной комнате.       — Тим, ты должен это остановить. Мы пытались их разнять, но Харви абсолютно невменяем… — сказал Квентин, хватая меня за руку и направляясь на шум. — Что уж говорить о Тирни, он всегда такой.       Я догадывался, что всё случилось из-за меня, не знаю, понимал ли это Тарантино. Когда мы вбежали в комнату, Харви остервенело бил Тирни ногами, а тот пытался встать, всё его лицо было в ссадинах и крови. На нижней губе и подбородке Харви тоже была кровь. Гримёрам придётся постараться, чтобы привести их лица в нормальный вид. Никто уже не пытался вмешаться, наверное, не хотели попасть под горячую руку.       Никогда не подумал бы, что Харви может быть таким. Это слишком жестоко, даже для Тирни. Что же такого мог наговорить Лоуренс? Вряд ли Харви так легко вывести из себя.       Пока я стоял, поражённый происходящим, Тарантино подошёл к Харви и указал на меня. Он тут же прекратил избиение и как-то обмяк под моим взглядом. Затем он двинулся в мою сторону, но уже без тени злости, в его глазах застыло извиняющееся выражение. Все, кто раньше стоял в стороне, кинулись к Лоуренсу, который на удивление быстро поднялся на ноги, вытирая кровь с лица.       — Что с тобой творится, Харви? — Тарантино возмущённо и непонимающе посмотрел на него.       Он проигнорировал вопрос, словно и не слышал. Харви остановился на расстоянии вытянутой руки от меня, чего-то ожидая. Меня раздирали смешанные чувства, я хотел убежать отсюда, чтобы не видеть этого негодяя, только что избивавшего человека у меня на глазах и, одновременно, хотел стереть с его губ капельки крови. Но внутренний голос напоминал, как он поступил со мной, о том, что он нагло использовал меня.       Харви всё так же стоял, молча смотря мне в глаза. Все находившиеся в комнате тоже переключили своё внимание с Тирни на нас. Я чувствовал, что от моих слов сейчас зависит нечто важное, но сам не понимал что.       — Выйдите все! На что вы уставились? — вмешался Квентин.       Когда удалился последний любопытный зритель, явно сожалея, что пропустит остальную часть разговора, и комната опустела, Тарантино заговорил снова.       — Парни, нам и так хватает проблем с фильмом. То, что происходит между вами — не моё дело, но вы создаёте ещё больше неприятностей. Разберитесь наконец и не впутывайте в свои отношения других членов съёмочной группы.       Харви хотел что-то возразить, но промолчал, кивнув головой. Тогда Квентин тоже вышел, притворив за собой дверь.       Мы остались вдвоём, мне с первых же секунд стало неуютно, я не знал, что сказать ему. Но Харви снял с меня ответственность, заговорив первым:       — Он получил за дело. Прости, что ты это видел… — его голос звучал немного хрипло.       — Может я эгоист, но меня больше волнует, как ты поступил со мной, — я нервно закусил губу, отводя взгляд.       — Прости за всё… ты понравился мне с самого начала, я ничего не мог с собой поделать, — он потянулся к моей руке, но остановился, заметив, что я отступаю назад. — Никто бы не узнал, если бы не проклятый Тирни. Я поступил как последняя сволочь, но я люблю тебя…       От этого признания я дёрнулся, как от пощёчины, внутренне сжимаясь от боли, злости и отвращения.       — Как я могу верить тебе после всего, что ты сделал?! — глаза защипало от подступающих слёз.       Харви моментально среагировал, сократив расстояние между нами, и крепко прижал меня к себе. Я попытался оттолкнуть его, хотел вырваться из опротивевшего плена сильных рук. Но он вцепился в меня мёртвой хваткой, словно понимал, если отпустит, больше никогда не сможет вернуть.       — Прости меня, пожалуйста… прости, — сипло шептал он, явно находясь в полнейшем отчаянии.       Его дыхание опаляло шею, я тонул… тонул в ощущениях, плыл, проваливаясь в бездну карих глаз. Мне нужно было сопротивляться, но я не мог, руки сами прижали это горячее даже через рубашку, желанное тело. Харви почувствовал, что я уже не пытаюсь сопротивляться и накрыл мои губы. Поцелуй, такой властный и отчаянный, лишил меня сил, необходимых для борьбы с самим собой, со своими желаниями… я просто сдался… капитулировал без боя. Отдался ему снова, и каждое касание его губ, каждое движение рук, терзающих меня в самых сокровенных местах, вознося на вершину блаженства, погребали под собой ту боль, которую он причинил мне своим обманом. Его искренность больше не вызывала сомнений, ведь я растворился в нём, словно слыша все невысказанные слова, те, что он не решался говорить…       Мир снова сконцентрировался в одной точке, сжался до размеров одной комнаты в заброшенном здании. Нам было всё равно, что нас дожидается вся съёмочная группа, плевать на Тирни, пытавшегося разрушить наши отношения и не важно, что о нас подумает Тарантино. Пусть все они подождут, потому что никто из них не знает, как долго мы ждали друг друга».       Тим закрыл глаза, представляя его перед собой. Почему-то воображение не пыталось омолодить Харви, наверное любовь тоже не имеет возраста. Он нравился Тиму любым, в любом образе, можно сказать, что человека любят не за внешность, но это лишь часть правды. Поскольку если ты любишь, тебе нравится множество качеств человека, всё, касающееся его: характер, голос, губы, взгляд, манера говорить, походка, запах волос, одежда которую он носит. По отдельности, каждая из этих черт не вызывает никаких симпатий, лишь соединившись, воплотившись в одном человеке, они заставляют тебя полюбить его…       Не совершил ли он ошибку, пригласив Харви на встречу? Быть может да, но у Тима больше нет сил терпеть. Они должны раз и навсегда расставить всё по местам, чтобы между ними больше не было никаких недосказанностей. Тим должен открыться ему…       «… на меня снова надели заляпанную рубашку. Нам с Харви предстоит совместная сцена, где мистер Белый успокаивает раненого Ньюэндайка. У меня такое ощущение, что мы снимаем „умирание“ Оранжевого уже целый год.       Как только мы устроились на полу, Квентин дал команду и съёмка началась. Харви вытирает мой лоб платком, я вижу, как он перевоплотился, его лицо сделалось взволнованным и серьёзным, будто бы моей жизни действительно угрожает опасность. Но в его взгляде осталась нежность, на мгновение мне даже показалось, что Харви сейчас поцелует меня.       Его пальцы быстро расстёгивают мой ремень, аккуратно, почти не касаясь тела, и добираются до пуговицы. Он делает это слишком соблазнительно, выглядит слишком соблазнительно… я благословляю брюки, за то, что они достаточно плотные, чтобы скрыть моё возбуждение. Кажется я краснею, но всё это можно списать на агонию раненого человека. Харви так близко, его губы совсем рядом, он смотрит на меня с трогательной заботой. Я бьюсь головой об пол, в надежде прогнать непрошеное желание.       — Чёрт! — это было больно, я хорошенько приложился затылком.       — Прекрати. Ты так пол прошибёшь. Ты же не хочешь пробить пол? — издевательски спрашивает Харви.       На мгновение мне стало смешно. Но неужели он догадался в чём дело? Нет, не может быть, он просто считает, что я импровизирую и подыгрывает. Боль моментально отступает, а возбуждение возвращается с новой силой. Харви часто дышит, похоже и его взволновала эта треклятая сцена. Или он пытается показать, как нервничает мистер Белый? Я удивляюсь, как в такой ситуации он сохраняет самообладание и не забывает произносить свои реплики.       Он что-то говорит, про Джо и помощь, а я ничего слышу, только наблюдаю за тем, как шевелятся соблазнительные губы и до смерти хочу поцеловать его. Вижу всё в замедленной съёмке. Кажется, что член сейчас порвёт брюки, давление становится невыносимым. Я нервно сглатываю, не отрывая взгляда от лица Харви. Он вспотел, потому что жара сегодня снова бьёт все рекорды. Мне тоже очень жарко, нечем дышать…       — Кого мы с тобой ждём? — смысл вопроса доходит с трудом, у меня перехватывает дыхание.       — Джо, — полузадушенно выдавливаю я и отчаянно хватаю ртом воздух, пытаясь прийти в себя.       Харви снова проводит платком по моей коже и она начинает зудеть в тех местах, где его пальцы нечаянно коснулись её. Если я сейчас же не возьму себя в руки, сцена будет безнадёжно испорчена и позор станет неизбежным, поскольку мне трудно скрыть истинную причину своего волнения.       Я собираюсь с силами и говорю Харви, что мне страшно. Мне правда страшно, что я окажусь в ужасно неловкой ситуации. Мой голос звучит неестественно высоко, к тому же, приходится сжимать зубы, отрезвляя себя новой болью. Его рука принялась незаметно массировать мою шею, отчего меня едва ли не подбросило. Какая отвратительная провокация! Я ещё припомню ему, если доживу…       Теперь я убеждён, он понял, что со мной происходит. Я прошу Харви обнять меня, наивно полагая, что это поможет мне успокоиться. Но я сделал ошибку, как только он прижался к моему бедру, таким же твёрдым как у меня, членом, ясно ощущавшимся через ткань, меня стало трясти от возбуждения. Словно лихорадка поймала меня в свои острые когти, периодически вонзая их в тело и вызывая волны мурашек…       Я бросил на Харви убийственный взгляд, понимая, что только он виноват в сложившейся ситуации. Он с самого начала… впрочем, кого я обманываю, мы оба виноваты. Харви снова достал салфетку обтёр моё лицо и я понял, что действительно умру если сейчас же не кончу.       Харви, как ни в чём ни бывало, продолжает играть, не выходя из образа. Чёрт подери Только он и вытягивает эту сцену. Я замираю в его руках, Харви наклоняется к моему уху и горячо шепчет:       — Кончи для меня, малыш! — от этих слов у меня сносит крышу, мой член дёргается и всё тело содрогается в оргазме, который я невероятным усилием маскирую за приступом смеха.       Харви расчёсывает мои влажные волосы, пока я кончаю, запоздало осознавая, что его последнюю реплику мог слышать оператор. Мне вдруг стало легко и спокойно, я отдыхаю, лёжа на руке Харви, стараясь выровнять сбившееся дыхание.       — Сегодня ты показал чудеса храбрости… — похоже он плачет от смеха.        Серьёзно?! Он когда-нибудь прекратит издеваться? И снова эта вездесущая салфетка, которой сейчас самое место в моих штанах.       — А теперь отдыхай…       — Снято! — хвала небесам и Тарантино, наша пытка закончилась.       Харви протягивает руку и помогает мне подняться. Я бегло осматриваюсь. Заметил ли кто-нибудь только что произошедшее непотребство? От одной мысли об этом, спина покрывается холодным, несмотря на духоту и зной, потом. Но все выглядят вполне спокойно и обычно… Нет, они смотрели, не видя… как всегда… и к лучшему.       — Можете передохнуть ребята, — Квентин объявляет перерыв, поглядывая на нас с каким-то подобием улыбки.       Мы не стали спрашивать, почему он так странно ухмыляется, я даже не хотел этого знать. Единственное, что сейчас занимало наши мысли, как поскорее привести себя в порядок. Пока съёмочная группа разбредалась по комнатам и улице, мы с Харви незаметно прошмыгнули в туалет. Я чувствовал себя нашкодившим мальчишкой, которого в любой момент может настигнуть справедливое возмездие.       Как только мы захлопнули за собой дверь, Харви стиснул мои бёдра руками. Спина коснулась покрытой плиткой стены, он прижался к моим губам, жарко целуя. Воздух в лёгких стремительно кончался, потому что он дышал им, дышал мной…»       «Кем же ты дышишь теперь?» — спросил Тим.       Пустая комната ответила ему тишиной, словно он лежал в гробу, заживо похороненный и почти смирившийся со своей участью.       Вдруг раздалось дребезжание мобильника, заёрзавшего по столу. Это было похоже на жужжание надоедливого насекомого и будь Тим ещё более пьяным, он лишь досадливо отмахнулся бы от невидимого шмеля. Однако до его сознания, не настолько затуманенного алкоголем, дошла правильная информация и он, не помня себя от волнения, схватил телефон и принял вызов.       «До окончания съёмок, впрочем, как и до премьеры осталось совсем немного. Казалось бы, все распри и конфликты давно должны были улечься на дно и забыться, однако, так могло случиться лишь при одном условии: отсутствии Лоуренса Тирни на площадке. За короткие два дня он умудрился подраться с Майклом и стать зачинщиком потасовки в баре. О его выходках пора слагать правдивые легенды.       Сегодня днём он подошёл ко мне в перерыве и по всей видимости собирался сделать какое-то весьма важное замечание, а проще говоря, сморозить очередную гадость по поводу моих „актёрских недостатков“. Скрепя сердце, я приготовился выслушать его неприятный монолог.       Где-то на середине его воодушевлённой речи к нам подошёл Харви. Его лицо выражало спокойствие, но я то знал, что он до сих пор испытывает к Лоуренсу скрытую неприязнь.       — О чём это ты здесь толкуешь? — прервал его Харви, поглядывая в мою сторону.       — Решил, что ему будет полезно узнать пару тонкостей… — голос Тирни звучал не совсем уверенно.       Харви нахмурился и встал между нами, заслонив меня.       — Не думаю, что ты можешь сообщить нечто важное или хоть сколько-нибудь ценное, — сказал он.       — Ступай-ка ты к чёрту, вместе со своим подопечным, — Тирни сделал акцент на последнем слове, отчего оно приобрело особенно мерзкий оттенок.       Стоя сзади, я видел, как напряглись мускулы на спине Харви. Готов поспорить, если бы не появление Квентина, он бы ударил этого подонка. Честно говоря, мне тоже хотелось со всей силы съездить ему по челюсти, но судьба распорядилась иначе.       — Вижу у вас здесь какая-то оживлённая дискуссия, парни? — Тарантино держал в руке стаканчик кофе.       — Мы уже всё обсудили, — незамедлительно отреагировал я, не хотелось снова слушать нотации, о том, что мы создаём Квентину и всей группе дополнительные проблемы.       Через пару дней мне показали одну занятную фотографию, где Харви держит кулак перед носом Лоуренса. Должно быть они снова встретились, на следующий день и мой рыцарь как следует припугнул его. Я придерживаюсь такого мнения, потому что Тирни больше не беспокоил меня своими замечаниями до самого конца съёмок. Однако, когда я спросил об этом Харви, он лишь отшутился».       — Алло, — хрипловатый после выпивки голос Тима слегка растрескался, он знал, кто может позвонить ему так поздно.       — Здравствуй, малыш… — Харви продолжал называть его этим прозвищем до сих пор. Тим, как и прежде, задохнулся от первых звуков любимого голоса, поперёк горла встал комок и глаза предательски защипало. Его интонация нисколько не изменилась, в ней столько же тепла, но эта боль, он ощущает её, почти физически, и слышит в родном голосе. В какой момент она появилась и что стало её причиной? Может быть поспешная женитьба Тима на Никки? Нет, всё началось раньше, они потеряли друг друга ещё до «Санденса». Они всё ещё были вместе, держались друг за друга, как утопающие, при этом, лишь ускоряя конец, топя самих себя, в надежде выбраться.       — Ты хотел встретиться… я могу приехать к тебе завтра, — казалось голос Харви, всегда ровный и спокойный, сейчас дрожит от волнения.       Или Тиму показалось, вполне вероятно, после количества выпитого за вечер алкоголя. В конце концов, ему уже всё равно, он мог бы слушать этот бархатный голос вечно: простуженный, как той зимой, когда Тим женился на Никки или сильный и счастливый, когда Харви звал его поужинать во время съёмок «Псов».       — Я должен отдать тебе кое-что…       «Голливуд не был бы Голливудом без огромного количества сплетен и интриг. Они придавали ему особую пикантность, делали его привлекательным для многочисленных журналистов и просто любителей посудачить о чужих делах.       Незадолго до окончания работы над фильмом, когда жара в Лос-Анджелесе мало-помалу начала спадать, слухи о наших „не совсем дружеских“ отношениях с Харви достигли своего апогея. Тарантино лишь подогревал их, намеренно делая акцент на чувствах, которые испытывали наши герои, Ларри и Фредди. Мы тоже участвовали в затеянной Квентином игре, прекрасно понимая, что фильму нужен пиар. К тому же, гораздо легче делать отношения ненатуральными, намеренно выставленными напоказ, скрывая свою любовь под маской дополнительной рекламы.       Но за две недели до премьеры на Сандэнсе, слухи пополнились новыми деталями наших взаимоотношений, источник, подтвердивший роман между мной и Харви, пожелал остаться неизвестным. Однако, судя по тем сведениям, которые аноним сообщил прессе, в нём несомненно угадывался член съёмочной группы. Обсудив создавшуюся ситуацию с Тарантино, я попросил Мэдсена сфотографироваться со мной. Да, да, позже эту фотографию будут печатать многие издания голливудской прессы, некоторые под заголовком: „Тим Рот изменяет Харви Кейтелю с Майклом Мэдсеном!“ Другие газеты воспроизвели то, чего мы и хотели достичь: „Тим Рот и Харви Кейтель — обыкновенный пиар?“       Однако не всех было так легко ввести в заблуждение, за нами началась настоящая охота. Доходило до того, что папарацци влезали на балкон моего номера и пытались сфотографировать хоть что-то, лишь бы потом написать обличающую нас статью. Это был какой-то адский кошмар.       Несколько раз Харви не выдерживал и разбивал камеру очередного писаки об асфальт, рядом с кафе, где он пытался застать нас врасплох. Можно подумать, что мы круглые идиоты, не соображающие, что не стоит целоваться в людном кафе.       Я говорил Харви, что готов открыто признаться во всём. Ведь нет ничего постыдного в настоящей любви и ни к чему скрывать отношения, которые делают нас счастливыми. Он не пытался спорить со мной, но и не одобрял моего решения. Я оказался связан по рукам и ногам, мы зашли в тупик, выбраться из которого возможно лишь поодиночке.       Мой сын, который часто навещал меня на съёмках, как-то раз спросил, почему я совсем перестал ночевать дома и снял номер в гостинице. Мне пришлось ответить, что было бы очень утомительно каждый вечер ехать в такую даль. При этом, я почувствовал как стремительно вспотели мои ладони…»       — Я приеду вечером, к шести часам. Хорошо? — спросил Харви.       — Да, нормально, — Тим хотел поговорить подольше, точнее послушать его голос, но не знал, что ещё можно сказать.       — Никки дома?       Харви и нынешняя жена Тима никогда не ладили. Их редкие встречи заканчивались холодным прощанием, после взаимного обмена колкостями. Поэтому Харви так интересовался её местонахождением.       Всё дело в том, что он считал Никки воплощением зла и коварства, видел в ней причину расставания с Тимом. Харви тайно ненавидел её, ведь она сломала их жизни, стала третьей лишней, возвела между ними километровую стену. Только эта стена кирпичик за кирпичиком начала строиться ещё раньше и жена Тима лишь продолжила начатое, основывая свою работу на крепком, прекрасно выполненном, фундаменте.       Никки же видела в нём соперника, который всегда начеку и в любой момент готов разрушить её творение, дело всей жизни, потраченных нервов и душевных сил. Она с самого начала чувствовала, что вся эта история с отношениями Харви и Тима не просто пиар или продукт сплетен. Никки видела, как они смотрят друг на друга, видела как Тим скучает по нему, как изводит себя из-за внезапного разрыва.       Она любила Тима и хотела спасти его, а он надеялся, что сможет забыть и жить дальше, создать семью, быть счастливым… Никки изо всех сил старалась заменить человека, которого ему так не хватало, заполнить, поистине космическую, чёрную пустоту, образовавшуюся после ухода Харви.       Ни на минуту не сомневаясь в правильности своих действий, она сознательно пыталась отдалить Тима от Харви. Согласившись на предложение и выйдя замуж, Никки не испытывала угрызений совести, ведь она вырвала хорошего парня из «когтей порока». И довольная собой, не желала замечать крушения двух судеб, разбитого сердца мужа и боли, навеки поселившейся в его глазах. Как известно, благими намерениями…       Поначалу Харви причинял ей немало хлопот и беспокойства. Особенно, когда сразу после свадьбы муж вдруг заявил, что собирается отправиться в «небольшое путешествие» через всю страну. Её напугало не беспокойство за жизнь супруга и даже не размытая, избитая формулировка «просто отдохнуть от всего» в ответ на вопрос о цели путешествия. Нет, она вышла из себя, услышав, что Тим едет со старым «приятелем». Никки задрожала от злости и досады, догадавшись, чьё имя не решился назвать муж. На своё счастье, она умела притворяться, ей позавидовала бы любая голливудская актриса, и заплакала на плече Тима, умоляя не оставлять её в одиночестве.       Он был непреклонен и вскоре отправился в сторону Канады вместе с тем, кого любил на самом деле. Прощаясь с Никки, Тим пообещал звонить ей при каждой возможности. Она, стиснув зубы, обняла его, злобно покосившись на знакомую машину, припаркованную у соседского дома. Из приоткрытого окна авто ядовитой белой змеёй выползала струйка сигаретного дыма. Ей на миг представилось, что эта змея направляется к ним, хочет уволочь Тима с собой, а потом задушить в своих смертельных объятиях. Но то был всего лишь порыв ветра и Никки стряхнула с себя мрачную задумчивость, самозабвенно ответив на дежурный поцелуй мужа.       — Нет, Никки не будет дома, она гостит у подруги, — ответил Тим после немного затянувшейся паузы. Мобильник жалобно пискнул, подавая сигнал о скором конце своей работы.       — У вас с ней всё в порядке? — послышался озабоченный голос Харви.       — Это не важно, но всё нормально, — Тим не хотел сейчас говорить на эту тему. Рассказывать, что Никки устала терпеть участившиеся после «Трайбеки» запои мужа и заставать его за просмотром очередного фильма Харви.       — До завтра, малыш, — в последней фразе прозвучали любовь, горечь и невероятная тоска.       — Доброй ночи, Харви, — Тим хотел бы добавить «я люблю тебя», но вовремя вспомнил, что они уже давно не говорят друг другу такого и вообще, общаются от фестиваля к фестивалю. Почему-то от этого стало так обидно и больно. Нажав отбой, он со злостью и отчаянием схватил бутылку и запустил её в ближайшую стену. Она вдребезги разлетелась и на пол посыпались блестящие осколки, вслед за ней отправился стакан, угодивший прямо в рамку, которая хранила фотографию «счастливой» супружеской четы.       Его трясло, а глаза щипало от слёз, хотелось кричать, кричать от того, что всё разрушено, ему уже не вернуть впустую потраченных лет. Он даже взвыл, не в силах сдерживать накопившуюся боль, от неё жгло внутри и ныло сердце.       Однажды ночью, услышав звон разбитого стекла, Никки прибежала на шум, думая, что в дом забрались воры. Остановившись на пороге гостиной, она замерла, встретив нетрезвый взгляд мужа, затуманенный влагой. Никки подошла к Тиму и присела рядом на диван, ей не нужно было глядеть на экран телевизора, чтобы понять, он снова смотрит фильм с Харви, она знала это. Взглянув на пол, она увидела изумрудные осколки стекла и запах подсказал ей, что Тим пил виски.       — Уйди, Ник! — Тим отодвинулся на край дивана.       — Ложись спать, милый, — чего ей стоила такая нежность в голосе! Ведь внутри всё клокотало от злобы и ревности.       — Не указывай мне!       — Ты злишься на меня, потому что пьян… а завтра, как всегда пожалеешь и начнёшь извиняться, — она говорила с ним как с ребёнком, что окончательно вывело Тима.       — Потому, что ТЫ во всём виновата! Ты испортила мою жизнь! Посмотри на меня, на Харви, на себя! Мы все несчастны! Из-за тебя! — его глаза светились злобой.       — Я не виновата, что ты сделал мне предложение! Какого чёрта ты ко мне прицепился?! — самообладание Никки тоже начало трещать по швам.       — Убирайся! Убирайся, пока я не… — он замолчал, думая, чем бы пригрозить жене.       — Сам убирайся! Езжай к нему! Посмотрим, как его молодая жёнушка обрадуется тебе!       — Заткнись, прошу! Заткнись! — Тим закрыл уши руками, словно не хотел слышать то, что уже давно знал сам.       Никки подскочила на ноги, принимая позу, из которой удобнее нападать и прежде чем продолжить, схватила мужа за руку, чтобы заставить его слушать.       — Тебе мало того, что ты разрушаешь наш брак?! Ты хочешь влезть к Дафне и Харви, а ведь он наконец-то начал нормально жить! Не можешь оставить его в покое! Никто не виноват, что ты проклятый алкоголик, уничтожающий всё, к чему прикасаешься! У вас был шанс, но ты сделал свой выбор. Так будь же добр, неси ответственность за то, что делаешь! И не скидывай свои проблемы на других! — поток гнева угас, Никки, обессиленно поплелась в спальню. Она сумбурно высказала ему всё. За годы, прожитые вместе, Никки никогда не позволяла себе такого, но в ту ночь что-то надорвалось в ней.       Сейчас Тим вспомнил слова, которые она тогда говорила и ответил куда-то в пустоту:      — Я не пытаюсь разрушить отношения Харви, просто хочу рассказать ему обо всём, пусть сам решает, что с этим делать…       «Мы не встречались уже два дня. Я не понимаю, что на него нашло. Харви вдруг перестал адекватно воспринимать происходящее. Или это я окончательно помешался? Сегодня Квентин сказал, что он заперся в номере и никого к себе не пускает. Может быть он надеется, что репортёры оставят нас в покое, если мы заляжем на дно? Но почему не сообщить о своих намерениях мне?       Очень неприятно оставаться в неведении. Я не могу найти себе места, весь день шатаюсь по Парк-Сити, как бездомная собака. И думать о чём-то, кроме Харви не получается. Я хочу увидеть его, убедиться, что с ним всё хорошо. Поэтому вечером пойду к нему, попытаюсь пробиться в его номер любой ценой».       «Когда я подходил к номеру, у меня дрожали колени… не знаю почему. Какой-то совершенно иррациональный страх. Моя ладонь слегка подрагивала, я сжал пальцы в кулак и постучал. После минутной паузы послышался звук приближающихся шагов, которые можно узнать из тысячи других, уверенные и негромкие.       — Харви, это я, — дыхание замерло на короткое мгновение, а сердцебиение участилось, гулко отдаваясь в ушах.       Дверь открылась, но меня не впустили внутрь. Харви стоял в проёме, а за ним — темнота номера. Под его глазами залегли тёмные круги, волосы были в полнейшем беспорядке.       — Что ты хотел? — только голос оставался неизменным, всё такой же бархатный и тёплый. Он устало взглянул на меня и в его глазах мелькнуло непонимание.       — Почему ты избегаешь меня? Что случилось? Ты здоров? — взволнованно выпалил я, делая шаг к нему, хотя мы и так стояли довольно близко. Он не двинулся с места, позволяя мне нарушать личное пространство.       — Всё нормально, — если он считает, что можно вот так отделаться от меня, то сильно ошибается на мой счёт.       — У тебя кто-то появился? — я попытался заглянуть за его плечо, всматриваясь в темноту.       Внезапная догадка отозвалась теснотой и сжимающей болью в груди. Я стал отталкивать его в сторону, пробиваясь к истине, скрывающейся во мраке комнаты.       — Нет, даже не смей так думать! — Харви перестал сопротивляться и впустил меня. Щёлкнул выключатель и свет затопил пустой номер, по которому бешено метался мой взгляд.       Я обследовал каждый шкаф, каждую портьеру, даже заглянул под кровать, как ревнивый муж. Кровь стучала в висках и перед глазами темнела и плыла кровать, окно, ванная — всё проносилось мимо, словно пальмы и коттеджи за стеклом разогнавшегося автомобиля. Думаю, со стороны я выглядел как помешанный, что меня совсем не заботило.       — Успокойся Тим! Здесь никого нет, — Харви прекратил мои метания, прижимая к себе и заставляя смотреть в глаза.       Моё дыхание никак не могло прийти в норму и несколько минут я хватал ртом воздух, не в силах что-либо сказать. Он не отпускал меня, крепко держа в своих объятиях. Похоже ему тяжело давалось добровольное двухдневное заточение. И что бы Харви ни говорил, я чувствую, как он соскучился, не только из-за ладоней, пустившихся блуждать по моей спине, а потому, что испытывал то же самое. Мне было плохо без него.       — Зачем ты прячешься от меня? — негромко спросил я, на мгновение отстранился и поймал его взгляд, наполненный отчаянием.       — Малыш, ты должен понимать, я не дам тебе загубить карьеру. Ты недавно здесь, но должен понимать, что тебе навсегда закроется дорога во многие картины если мы не… — он говорил вкрадчиво, тщательно подбирая слова, а я ничего не мог понять, смотрел в шёлково-карие глаза, которые были самыми любимыми и родными на свете.       — Чёрт подери! Тим, ты вообще меня слушаешь? — Харви отпустил меня и сделал шаг назад. Он злился и отчаяние проступало даже в его жестах, в том как нервно он провёл рукой по волосам, как подрагивающими пальцами зажёг сигарету и порывисто бросил обуглившуюся спичку в пепельницу. Назвал меня по имени, хотя знает, что мне это не нравится.       — Я не боюсь лишиться ролей в фильмах, снятых узколобыми ограниченными гомофобами, — к тому же, меня ужасно раздражала его забота о моей карьере.       Харви молча затягивался, облокотившись на подоконник и глядя куда-то вдаль с решимостью самоубийцы. Его манящий профиль вырисовывался на фоне тёмного прямоугольника окна, на смугловатой коже лежали блики фонарей, освещавших оживлённую улицу.       — Ты ещё слишком молод…       — Прекрати! Хватит дурацких нравоучений! — я не выдержал и подошёл к нему, провёл рукой по мягким всклокоченным волосам, плавно спустившись на скулу. Мне хотелось поцеловать его, заткнуть этот несносный рот, наговоривший сегодня столько глупостей.       — Я люблю тебя и мне больше ничего не нужно.       Его губы, сухие и горячие, прижались к моей щеке.       — Я тоже, малыш… я тоже, — Харви затушил окурок о донышко пепельницы и поцеловал меня. Во рту ощущался привкус знакомых сигарет, успокаивающий и возбуждающий одновременно. Мои руки стали расстёгивать его рубашку, но Харви перехватил их, аккуратно сжимая запястья.       — Послушай меня, — хрипло сказал он.       Я напрягся, замирая от противоречивых ощущений: возбуждения, теплотой разливающегося по телу и подбирающегося к сердцу холодного предчувствия.       — Ты замечательный, но я не могу пожертвовать ради тебя всем, что у меня есть, — я дёрнулся в его руках, не веря замотал головой, — это правда… у тебя ещё всё впереди, а вот для меня уже не будет второго шанса.       — Ты говоришь так из-за меня, я знаю… только не пытайся отпугнуть меня своими псевдо эгоистическими заявлениями. Я чувствую то же, что и ты, поэтому тебе не удастся обмануть меня.       Мы злились друг на друга всё сильнее, понимая — никто из нас не уступит, не сдаст позиций и не покажет слабину. Ведь мы слишком любим, похоже вся беда как раз заключается в этом „слишком“.       — Не надо строить иллюзий на мой счёт, я же воспользовался тобой тогда… вспомни! — впервые ему было так трудно сыграть роль и я видел, как он борется с самим собой. Старается побольнее ранить меня, но тщательно подбирает слова, будто бы боится, что я обижусь всерьёз. Какую глупую игру мы затеяли…       — Почему ты так хочешь остаться один? Кому нужно твоё самопожертвование?! Всё это полная чушь, Харви! — я ещё пытался вправить ему мозги.       Мы ходили по номеру, как матадор и бык, Харви говорил обидные вещи, провоцируя меня на окончательный разрыв, но я держался молодцом, понимая, что всё сказанное не имеет никакого значения для нас обоих.       — Харви, я никогда не оставлю тебя, сколько бы гадких слов ты не сказал обо мне, — мы остановились, словно готовясь к решающему раунду.       — Всё кончено, Тим… уходи, я устал, — что-то кольнуло в груди и стало по-настоящему обидно и больно.       Возможно, я понял, что не смогу переубедить его, увидев ту самую решимость в его глазах. Она всегда привлекала меня, именно благодаря этой решимости, я чувствовал себя защищённым, но сейчас, она уничтожала мою жизнь.       — Если ты так настаиваешь, я уйду, но не думай, что я хоть на миг поверил, что ты не любишь меня! — в последний раз взглянув на него, я увидел перед собой побледневшего, осунувшегося, слегка заросшего типа, который готов обречь себя на смерть, лишь бы стоять на своём. — Сиди здесь, вместе со своим ослиным упрямством, если тебе угодно! Я больше не собираюсь тебе надоедать своим присутствием! — я постарался добавить в свой тон как можно больше яда. Вышло неплохо.       Когда дверь номера захлопнулась за моей спиной, там послышался какой-то неимоверный шум, судя по всему звук деревянного столика, влетевшего в кирпичную стену и звон разбитого стекла, судя по всему, он принадлежал той красивой вазочке, стоявшей на прикроватной тумбе.       Мне тоже хотелось крушить всё, попадающееся под руку, но я не собирался устраивать показательное выступление перед персоналом и постояльцами отеля, поэтому решил пойти на улицу, проветриться, пока совсем не свихнулся. В трудные моменты своей жизни, я либо напивался, либо шёл гулять, ускоряя шаг по мере нагнетания тяжёлых мыслей в голове. Мне всегда помогало и первое и второе, но сегодня я почему-то решил выбрать последнее.       Наверное, не хотел осознавать, что Харви находится в нескольких метрах от меня и нас разделяют всего лишь две деревянных двери. Боялся напиться, потерять контроль и пойти барабанить в одну из них, до крови сбивая костяшки пальцев, но так и не получая ответа до утра. Я предвидел всё это… мы слишком хорошо знаем себя… да, слишком… как много сегодня этих „слишком“.       Вечерний город, жёлтые огни, неугомонные машины, тёмные улицы, освещённые перекрёстки, спешащие прохожие — я не замечал их, просто шёл, как слепой. Бесцельно летел вдоль витрин магазинов, которые сливались в сплошной пёстрый и яркий поток. Всё одинаковое, бессмысленное и безобразное. В какой-то момент, я подумал, что завернув за угол здания, вновь окажусь у отеля, но ничего подобного не произошло. Очередное однообразное строение и грязно-серый тротуар под ногами.       Я старался не думать о Харви. Его слова всё ещё звучали в голове и переключить мысли на что-то другое было невозможно. Он хочет, чтобы я отступился, смирился с расставанием и отпустил его. Только у меня уже не получится вычеркнуть его из своей жизни. Харви — всё для меня, я люблю его. Он сделал меня по-настоящему счастливым, помог преодолеть страх. Но что происходит сейчас? Неужели всё действительно кончится вот так? — понимая весь абсурд происходящего, я резко остановился, раздражённо мотая головой, надеясь проснуться от этого кошмара.       Если он решил оставить меня, пусть лучше убьёт, так будет гораздо легче. Будь я трижды проклят! Невыносимо… и ничего не помогает. Я резко оборачиваюсь, видя прямо перед собой вывеску какого-то ресторана. Идея напиться уже не кажется такой плохой и ноги сами несут меня внутрь.       Открыв тяжеловатую дверь, я попадаю в незнакомое помещение, освещённое мягким, приглушённым светом. Вдоль окон стоят столики, за парой из них сидят люди, потягивая напитки и поглощая поздний ужин. Мне хотелось найти укромное местечко, чтобы любопытные взгляды не шарили по мне, гадая, кто я и что заставило меня так надраться. К сожалению, каждый свободный столик чередовался с занятым. Поэтому, где бы я не расположился, остаться в полном одиночестве не удастся.       Я довольно быстро смирился с этой мыслью и присел у окна, стараясь не смотреть на людей, оживлённо болтающих и смеющихся за соседним столиком. Принесли бутылку красного вина, официант, дежурно улыбаясь, налил немного в бокал и дал мне попробовать. Кивком головы я дал понять, что готов пить любое пойло, будь то гранатовый сок, смешанный со спиртом или разбавленный виски. Почему я решил начать именно с вина? Не знаю, да и какая кому разница.       После третьего бокала, я наконец почувствовал как тягостные мысли постепенно улетучиваются, покрываясь лёгким туманом. Образ Харви всё ещё маячил передо мной, словно, он сидел напротив и его глаза сияли, как в день нашей первой встречи. Я даже отсалютовал ему бокалом, забывая о нашей ссоре, уходя от жестокой реальности. Вдруг меня окликнули, похоже кто-то из весёлой компании за соседним столиком.       — Эй, парень! Что толку сидеть в одиночку! Не хочешь присоединяться к нам? — голос принадлежал одному из молодых ребят.       Мне пришло в голову, что это не лучшая идея — пить с людьми, которых ты не знаешь. Я уже собирался вежливо отказаться, когда услышал другие слова, точнее, невероятно нежный, необыкновенный голос, произнёсший их.       — Садись за наш столик! Смелее, — девушка, позвавшая меня, не уступала своему голосу по красоте.       Она сидела, чуть повернувшись в мою сторону, её глаза светились изнутри, озаряя эту полутёмную забегаловку, а волосы светлым ореолом окружали аккуратное, точёное личико. Если бы на Земле существовали ангелы, они бы выглядели именно так. В первое мгновение мне даже показалось, что она — всего лишь видение, родившееся из паров жидкости на дне бокала. Я застыл, словно каменная статуя, под взглядом её чарующих глаз.       — О! Да наша Никки кажется влюбилась? — смешливо спросила девушка, сидящая по левую руку от таинственной незнакомки.       Заливистый смех разнёсся над их столиком. Видение же хранило кокетливое молчание, лишь смущённо улыбнулось, разлив по бледным щекам румянец и отвело взгляд. Тогда я понял, что это не призрак и очарованный красотой девушки, мгновенно переместился за соседний столик, забыв о початой бутылке, оставшейся сиротливо стоять на твёрдой поверхности».       Тем вечером Тим впервые увидел свою будущую жену. Она околдовала его разум, подчинила своей воле и постепенно завладела телом. Если бы сейчас его спросили, где находится тот богом забытый ресторан, Тим вряд ли смог бы ответить, ведь он нёсся туда, не разбирая дороги, как сумасшедший. Однако теперь он точно знает, кого встретил в затерянном навсегда месте.       « — Малыш, ты уверен, что всё в порядке? — на заднем фоне завывал ветер, охрипший голос Харви часто прерывался на кашель.       — Всё нормально. Где ты сейчас? Что с голосом? — на мгновение моё воображение нарисовало жуткую картину: он лежит один на заснеженном склоне горы и из последних сил борется за жизнь, звонит в последний раз, чтобы попрощаться.       — Не будем обо мне… чёртова простуда… когда-нибудь меня доконает, — снова кашель, — но ты уверен, что любишь её?       Более странного вопроса нельзя представить, два дня назад я пригласил его на свадьбу, а теперь он спрашивает, люблю ли я женщину, на которой собираюсь жениться. Я могу обмануть его, обмануть весь мир, но получится ли обмануть себя? Хочется верить, что да.       — Да, Харви. Если хочешь, приезжай… я знаю, ты не одобряешь мой выбор, но ради меня, пожалуйста, приезжай, — я прошу у него слишком много и ничего не обещаю взамен.       — Надеюсь, ты будешь счастлив с ней… прости, я не успею приехать, — мне было больно слышать эти слова, я всё ещё любил его.       — Я понимаю, — а что можно сказать в такой ситуации.       — До встречи, малыш, мы обязательно увидимся, — родной голос надломился и затих, теряясь в бесконечно одиноких, безнадёжных гудках.       — Я люблю тебя, Харви, — и пустота в сердце стала ощущаться ещё резче, без него мне никогда не быть счастливым».       Тим отрешённо перелистывал страницы, воскрешая в памяти всё, что произошло потом. Как на месте сердца начала расти чёрная бездонная дыра, в которую засасывало самые лучшие месяцы и целые годы жизни. Вскоре он понял, что Никки не сможет заменить Харви. Она старалась разделить боль расставания вместе с мужем, но Тим лишь отдалялся. Уходил в себя, замолкал, стоило ей заговорить на запретную тему. Спустя месяц после свадьбы он запил.       Никки впадала в отчаяние, каждый вечер наблюдая как Тим смотрит «Mean Streets», «Taxi Driver» и бутылками заливает в себя виски. Иногда он плакал, вжимая голову в подушку, так горестно и тоскливо, что всё внутри сжималось. Она терпеть не могла, когда перед ней кто-то плакал, особенно мужчины. Поэтому Никки кидалась утешать его — гладила по волосам, говорила какие-то обнадёживающие глупости. Из тех, которые никогда не успокаивают, даже не облегчают страданий.       А он никак не мог понять одну вещь: как, чёрт подери, ему могло показаться, что он счастлив. На протяжении медового месяца Тим ощущал себя непозволительно счастливым. Никки, такая нежная, красивая и чистая, его ангел, наконец-то была рядом. Её любовь согревала сердце, дарила необычайную лёгкость и он не ходил, а летал. Тим думал, что все чувства к Харви смело этой волной искреннего восторга и бесконечной любви, но спустя три недели, с его глаз стала спадать обманчивая пелена. Он снова почувствовал боль своей утраты одним светлым, солнечным утром.       Никки сразу заметила перемену в настроении мужа и неприятное предчувствие закралось в её голову. Она аккуратно спросила его в чём дело, легонько дотронувшись до его руки. Тим вздрогнул, сжал пальцы в кулак и ответил, что всё хорошо. С тех пор между ними стала разрастаться паутина недосказанности и скрытых переживаний. Каждый день вносил в неё новую нить. Так продолжалось пока Никки не застала мужа за просмотром фильма. Она крадучись подошла к нему сзади и взглянула на светящийся экран, там был Харви.       У неё перехватило дыхание. «Вот оно, то чего я боялась», — подумала она и все неопределённые страхи вдруг обрели чёткие черты, плоть и кровь. Никки не хотела признавать поражения и решила побороться за своё счастье.       Она тихонько подошла к мужу и присела на краешек дивана рядом с ним. Его реакция была поистине странной, Тим резко схватил пульт, в следующее мгновение экран потух, оставив их в кромешной темноте, пойманными в сети гигантской паутины. Он отказался объяснять своё поведение и впервые со дня свадьбы остался спать один, на диване.       «— Ничего себе ошибка, братец, — Шон даже присвистнул от удивления, а потом покачал головой.       Мы сидели в баре, по венам стремительно расползался крепкий виски и меня пробивала мелкая дрожь. Я не закусывал, потому что хотел поскорее опьянеть. Впрочем, барная стойка перед глазами уже пошла мелкой рябью, грозясь превратиться в бурный океан. А рука наливала янтарную жидкость не только в бокал, но и вокруг, добавляя этой горной речушке сходства с морскими волнами, искрящимися под взором неутомимого светила.       — Я люблю другого человека и просто не знаю, что мне делать…       Шон вздохнул, словно раздумывая над решением трудной задачи, окинул взглядом моё лицо и потянулся к моей бутылке.       — Тебе уже хватит, друг, — я позволил ему забрать виски, особо не возмущаясь. — Ты должен сказать ему и Никки, — каких-то два месяца назад весь Голливуд судачил о нас с Харви, неудивительно, что Шон тоже знает о ком идёт речь.       Мне захотелось удариться головой о барную стойку. То, что представлялось таким очевидным и лёгким для Пенна, было невозможно осуществить. Да я как представлю глаза Никки, когда сообщу ей о разводе, у меня мурашки по коже и холодный пот прошибает. Я не боюсь, мне не хочется поступить бесчестно. В моей жизни и так хватает вещей, о которых приходится сожалеть.       — Отвезти тебя домой? — спросил Шон, по-своему истолковав продолжительное молчание.       — Нет… — я толком не знал, куда деваться этим вечером, но домой уж точно не хотелось. — Можно переночевать у тебя?       Он нахмурился, критически оценивая моё состояние, и кивнул. Мы поехали к нему, совсем как в старые времена, ещё до встречи с Харви, когда Шон возил меня по всему Лос-Анджелесу в поисках работы. Мне кажется, иногда он считает себя виноватым в моём несчастье. Должно быть поэтому и продолжает усиленно опекать».       Утро незаметно подкралось, освобождая дом от сумеречных теней, рассеивая свет по душной комнате. Тим задремал всего на несколько минут, но проснулся, чувствуя как солнечный луч слепит сквозь закрытые веки. Он поднялся с дивана, медленно поплёлся к окну, открыл одну створку и задёрнул плотные тёмно-коричневые шторы. В его доме больше нет места яркому дневному свету, он постепенно превращается в ночное животное, которое не терпит солнца или в вампира.       Возвратившись на своё место, Тим потёр усталые глаза руками и снова погрузился в омут пожелтевших страниц…       «Утро… каким отвратительным было это утро… Никки трещала по телефону с одной из своих многочисленных подруг, я проснулся от адской головной боли. Отвратительный свет проникал в комнату, доставляя ещё больше дискомфорта. Я чертыхнулся, не нашарив бутылку рядом с диваном, должно быть Ник убрала и спрятала. Хорошо, что мне уже давно известно, где она устроила „мини-бар“. Осталось спуститься в подвал, не привлекая внимания.       — Я уже не знаю, как с ним справляться… позавчера он вообще не ночевал дома. Сказал, что был у друга… О, Сэнди! Я не знаю! Что мне делать?..       До меня долетели обрывки их вечного разговора. Кажется подруга советует моей Никки развестись. Честно говоря, в глубине души я хочу, чтобы она наконец уступила. Здравый смысл отказал нам обоим, когда мы приняли решение пожениться и теперь придётся ещё долго расплачиваться за…       — Тимми, любимый, уже проснулся? — чёрт, она всё-таки заметила. — Я перезвоню, Сэнди…       Она бросила трубку, отправляя телефон в полёт до ближайшего кресла. Поразительная меткость! И побежала ко мне. Проклятье! Теперь о выпивке придётся забыть, по крайней мере на час.       — Я приготовила завтрак. Пойдём, — она взяла меня за руку, нежно заглядывая мне в глаза.       Будто бы не она вчера вечером кричала на меня и пыталась ударить… Никогда не любил драться, тем более с женщинами. Лучше благополучно убежать от конфликта, чем получить по лицу, рёбрам и т.д. Я усвоил это нехитрое правило ещё в школе».       Тим досадливо фыркнул, припоминая каждый молчаливый завтрак на веранде. Проклятые тосты с беконом, проклятый кофе без сахара, проклятые птицы, издевательски поющие в ветвях проклятых деревьев… проклятое солнце, от которого вот-вот глаза полезут на лоб… ярко, слишком… и проклятая жара. А напротив Никки, безмятежно уплетающая свою стряпню.       «…наконец-то она убралась. Целый вечер галдела о причёске и ногтях, старалась меня развлечь. Боже, я уж подумал, что это никогда не закончится. Виски… теперь настал черёд виски. Я бы даже улыбнулся своим мыслям, но в голове снова всплыло, что Харви уже неделю назад приехал домой.       Сегодня мне позвонил Квентин и попросил передать Харви, чтобы он подъехал к нему „обсудить новую идею“. Я чуть не подавился глотком вина, поскольку он позвонил во время обеда. Лучше бы захлебнулся этой отравой, честное слово, было бы не так больно.       — Я не знал, что Харви в Лос-Анджелесе, — вот единственное, что я смог ответить, прокашлявшись до слёз.       — Прости… — его голос звучал так странно, неуверенно, совсем нетипично для Тарантино. — Вы. вы же вроде общались, да? — именно „общались“. О, да! Лучшее определение любви за всю историю литературы и кинематографа. У меня почти началась истерика.       — Да, но сейчас… — как же так сказать-то, — мы не дружим, — замечательно, просто неподражаемо, я готов себе аплодировать.       — Тогда извини, — он растерялся, как школьница на первом свидании.       Я зажимал рот, изо всех сил сдерживая смех, а слёзы текли по щекам. Никки, наблюдавшая за моим странным поведением с самого начала, наверняка решила, что я рехнулся. Она кинулась ко мне, опрокинув свой бокал. Оранжевое пятно сока расползлось по белой скатерти.       — Квентин, ты случайно не знаешь, как давно он приехал? — я говорил, одновременно сдерживая Ник, которая пыталась отнять мой телефон.       — Говорят, неделю назад. У тебя там всё впорядке? — в этот момент Никки вырвалась и чиркнула своим ярко-розовым длинным ногтем по трубке.       — Небольшие проблемы со связью, здесь всегда так. Спасибо, что позвонил.       Я успел нажать отбой, прежде чем Никки завладела своим трофеем. Она крикнула в трубку: „больше не смейте сюда звонить“. Видел бы кто-нибудь её бешеные глаза…       Вернувшись с двумя, наполовину распитыми, бутылками виски, я опустился на диван. Первый глоток — и мурашки с лихорадочной скоростью забегали по телу, второй — жгучий холод расползается внутри, дальше — залпом — все мысли о Харви пусть пойдут к чёрту.       Какой странный звук, похоже на сигнал телефона, но резковат. Я пошевелился, понимая, что звонят в дверь. Придётся открыть, беда в том, что я не понимаю, где коридор и отчаянно хочу блевать. Спустя пять минут, идя на звук трели, спотыкаясь о каждый угол, мне удалось открыть дверь. Я едва не упал на своего гостя, это был Шон.       — Вечер добрый, — какой сарказм, — где ты успел так набраться, друг?       — Зд.здесь, — мой язык отказывался слушаться. Странное дело, мысли подчинялись лучше чем язык.       Шон удержал меня от падения и принюхался.       — Значит виски? Пошли приведём тебя в нормальное состояние, — он потащил меня в сторону ванной комнаты.       Всё вокруг вертелось, словно в калейдоскопе и ходило ходуном. Но Шон — волшебник уже через четверть часа я чувствовал себя гораздо лучше. В моих руках оказалась чашка горячего кофе.       — Я очень тебе благодарен. Даже не представляешь насколько.       Шон сидел в кресле напротив и курил сигарету. Он лишь кивнул мне, давая понять, что всё хорошо.       — У меня к тебе предложение, сегодня будет вечеринка, в доме одного небезызвестного режиссёра, — я улыбнулся, предвкушая обилие бесплатной выпивки. Перед глазами возник стройный ряд разноцветных коктейлей.       — Да! — невольно вырвалось у меня.       — Что да? — спросил Шон. Я непонимающе уставился на него, а он на меня.       — Едем! — может быть мне стоило быть повежливее с человеком, который избавил меня от довольно неприятной участи захлебнуться… ну в общем, стыдно. Он мне не извозчик, надо бы запомнить.       — Как хочешь, — он пожал плечами и поднялся на ноги. Мне показалось, он что-то не договорил. Впрочем, у нас ещё будет время поговорить. Мы доехали быстро, свежий ветер окончательно отрезвил меня. Всё таки, единственное время суток в Лос-Анджелесе, в которое стоит выбираться из дома — ночь.       — О, да я знаю, чей это домик! — уместнее было бы сказать особнячок.       — Хороший парень, а уж вечеринки у него… — Шон сделал красноречивый жест, обозначавший „манифик“ или „белиссимо“.       Я усмехнулся, открывая дверь и выходя в темноту. Мы пошли к светящемуся трёхэтажному коттеджу, минуя пост охраны (Шон лишь обернулся и ему тут же ответили: добро пожаловать), бассейн, где плескались девушки в бикини и несколько парней.       Внутри всё сияло огнями, словно мы попали в ночной клуб. С потолка даже свисал блестящий шар, от которого во все стороны разбегались серебряные лучи. Вечеринка была в самом разгаре, несмотря на раннее, по голливудским меркам, время. Пёстрая толпа гостей не привлекла моего внимания, я сразу направился к барной стойке.       Маленькие и большие стаканчики, разноцветные напитки. Бармен колдовал над очередным коктейлем, я окликнул его и попросил „Барон“***. Вокруг меня было очень много людей, они болтали, смеялись, танцевали, радовались жизни. Я почувствовал себя неуютно, взглянув на своё отражение в зеркальной поверхности ниши для бутылок. Какой-то забитый, жалкий до омерзения парень салютовал мне бокалом. Его отросшая рыжая шевелюра была похожа на косматую гриву, хотя, кого я обманываю, на шапку из дохлой лисицы.       Я опрокинул в себя первый бокал и попросил повторить. Перед глазами снова замутилось. Только сейчас я заметил, что со мной нет Шона. Куда он, чёрт возьми, запропастился? Хотя, какая мне разница! Пусть развлекается, веселится, как все нормальные люди на вечеринке. И плевать, кто повезёт меня обратно, может сам попробую сесть за руль. Ну да, мне даже пьяному на такое духу не хватит. Слабак.       Второй бокал опустел, заиграла какая-то жуткая мелодия. Навязчивый ритм гулко отдавался в голове. Ненавижу музыку, особенно такую как здесь. От неё только повеситься хочется. А может дело вовсе не в ней.       — Повтори! — я уже с трудом удерживался на высоком стуле, ноги постоянно соскальзывали с перекладины, но никак не мог отделаться от мысли, что Харви преспокойно разгуливает по городу и до сих пор не удосужился узнать как у меня дела. Дышит со мной одним воздухом, ходит под тем же небом, по улицам и кафе, где мы были вместе… и ему не больно? Всё нормально?! Стёр меня из своей жизни и всё супер? Я со всей силы ударил рукой по столешнице.       — Эй, парень, остынь! — бармен отодвинул от меня наполненный до краёв бокал. — Хватит уже! И так набрался.       — Или… — нет, не то, — иди ты… к чертям кретин! — меня затрясло от злости, я потянулся через стойку, опрокинув пару бокалов, и вцепился в жилетку этого паршивца.       — Позовите охрану! — кажется он испугался, но я только хотел вернуть себе выпивку. Он то мне на кой-сдался? Кто-то из гостей схватил меня за шкирку и оттащил от бедолаги.       — Стоп, стоп, стоп! — знакомый голос, хммм… Шон, точно, он всегда вовремя. — Он со мной, просто немного перебрал.       Сильные руки отпустили меня и я едва не съехал на пол. Шон подхватил меня, водружая обратно на стул. Те, кто глазел на нас, презрительно отвернулись, возвратившись к своим занятиям.       — Тебя на пару минут нельзя оставить! Уже надрался как свинья! — впервые я услышал столько злобы в его голосе. — Вот, Харви! Смотри, что с ним происходит!       Стоп! Кому это он?! Я скосил глаза вбок, но рядом стояла какая-то тощая блондинка. Неужели я совсем свихнулся? Может мне послышалось. Да, точно… её, наверное, зовут Арви или Арни. Мне даже полегчало, я посмотрел на Шона, который похоже разговаривал сам с собой, поскольку смотрел куда-то за моё плечо.       — Тим, вы должны поговорить, так не может продолжаться, — его лицо подёрнулось лёгкой рябью, а потом перекосилось и развернулось обратно. Было похоже на кадры, снятые на испорченную плёнку. Я заморгал и мотнул головой.       — Да… я знаю, он… не захочет меня видеть, — невероятным усилием воли слова собрались в дьявольски длинное предложение.       — Прекрати молоть чушь! Харви, до чего он допился, — Шон взглянул поверх моей головы и провёл ладонью по лбу. — Пойдём на воздух, а то ему станет ещё хуже, помоги мне его дотащить.       Шон поднялся с места, я тоже попытался встать, с двух сторон меня подхватили руки. Мы пошли во двор, в голове продолжалась круговерть и меня начало тошнить уже второй раз за день.       Меня опустили на скамейку, но не на ту, что была у парадного входа, недалеко от бассейна. Скорее это внутренний двор, менее освещённый и завален каким-то барахлом. Изнанка роскошной жизни. Шон отпустил меня, но почему-то мне казалось, что его руки всё ещё поддерживают меня, не давая растянуться на скамейке.       — Я вас оставлю, джентльмены, — по его лицу пробежала тень улыбки.       — Да с кем ты, чёрт возьми…       Так вот оно что! Он вздумал надо мной поиздеваться. Ну ничего, я ему наподдам, как протрезвею.       — Спасибо за помощь, Шон! Не волнуйся, я отвезу его домой. Веселись, — голос… Нет, не может этого быть!       У меня начались слуховые галлюцинации. Или белая горячка. Может быть что-то подмешали в коктейль? Я дёрнулся, пытаясь встать, чтобы догнать Шона, но меня удержали на месте, повернулся и увидел человека, его руки не давали мне подняться. Он был в тени, потому что лампы находились с моей стороны. Получилось, что я загородил его своей тенью. Моя рука уже дёрнулась для удара, но тёплая, слегка шершавая ладонь аккуратно, почти что нежно перехватила моё запястье.       — Малыш, прекрати, всё в порядке, — сказал он и на этот раз я не мог ошибиться.       — Харви…       Любимый, мой любимый, Харви. Я отодвинулся, чтобы не загораживать свет и рассмотреть его. Лицо было серьёзным, но он не мог сдержать нежности во взгляде.       — Я так рад, что ты вернулся… я… скучал по тебе, — у меня перехватывало дыхание.       Он внимательно взглянул на меня, словно решая, что теперь делать дальше. Я смотрел на него, изучая каждую морщинку, стараясь запомнить, уложить в своей памяти любимые черты. Опьянение постепенно покидало голову. Мне вдруг захотелось прижаться к нему, как раньше. Это больше чем физическая потребность в близости, мне трудно объяснить. Знаю одно, я хотел бы стать с ним одним целым: жить его мыслями, слышать их, разделять все чувства, которые он испытывает и дышать одним воздухом, чтобы внутри нас билось сердце, одно на двоих.       Харви не стал отталкивать меня, но и не проявил инициативы.       — Что ты делаешь с собой? Что ты делаешь с нами? — я отстранился, не понимая, как он может оставаться спокойным.       У меня чуть не поехала крыша, ощущение, что я одной ногой в могиле, а он продолжает надо мной издеваться! Кому нужны такие жертвы? Если Харви готов провести остаток жизни, борясь с собой, уламывая себя не звонить и не встречаться, то я против. Мне не хватает выдержки, самообладания или терпения — не знаю чего. Только я уверен, что пройдёт ещё пара месяцев и мысль покончить с собой придёт ко мне, как единственный выход.       Он повернул мою голову к свету и заглянул мне в глаза. В его взгляде были боль и бесконечное отчаяние. Пусть думает, я не заметил.       — Мы не должны так поступать. Мне тяжело, ты не представляешь насколько… Я вижу, что ты тоже…       — Я не представляю?! Да я разваливаюсь по кускам, Харви! — если бы он хоть на минуту почувствовал то, что происходит внутри меня, наверняка сошёл бы с ума от боли.       — Тише… тише, — он всё-таки обнял меня, оглядываясь по сторонам. — Давай не будем говорить об этом сейчас, здесь не самое подходящее место.       — Бессмыслица… — я уткнулся ему в шею, волосы Харви коснулись моего лба.       Мало того, что я скучал по нему, запах его волос и кожи — вот по чему я скучал едва ли не больше. Он погладил меня по спине. Я прислонился к его груди, сердце билось прерывисто, очень часто, пропускало удары. Тук…тук-тук…тук-тук. Как будто маленькая птичка хочет вырваться из клетки.       — Что бессмыслица, малыш? — и голос, невероятно сильный, бархатный, мягкий, словно укутал меня в тёплый плед.       — Всё, что мы делаем Харви…».       Он закрыл глаза, вспоминая то мгновение, когда мир застыл, и даже листья на деревьях боялись затрепетать. Руки Харви крепко держали его, нежно гладили, перебирали беспорядок золотистых волос. Так тепло, так легко и спокойно… И только маленькая птичка в клетке, нарушала тишину. В тот миг Тим подумал: пусть она никогда не сдастся в своей борьбе.       Шумная вечеринка осталась где-то в глубинах коттеджа. Они больше не были её пленниками. Здесь, в укромном уголке безмолвия и полумрака, обнявшись сидели два усталых, измученных тоской и безнадёжностью жизни человека, которые могли обрести счастье друг в друге.       Мотыльки кружились в сумасшедшем танце вокруг фонаря, который зачем-то освещал фасад дома. Они были похожи на серых бабочек, вальсирующих по кругу. Каждый из них стремился к свету, хотел согреться в его лучах, но их отпугивал жар лампы. «Они боятся обжечься, как и все мы,» — подумал Тим. Он действительно напоминал мотылька. Не потому, что боялся быть отвергнутым, обожжённым, у него был свой источник света. И где бы он ни находился, Тима всегда будет тянуть к нему. Пусть даже это будет смертельно опасно, он готов пожертвовать всем и сгореть навсегда.       «Не знаю, сколько времени прошло. Но мне ужасно хотелось спать, когда мы ехали по опустевшим ночным улицам. Харви сидел за рулём, время от времени поворачиваясь ко мне — должно быть проверял, не заснул ли я. Его задумчивое, сосредоточенное лицо почему-то забавляло.       — Харви, — он посмотрел на меня.       — Как ты оказался на вечеринке у D.? (решил не писать его имя, потому что он всегда меня бесил, не знаю почему… просто очень неприятный человек)       — Если я скажу, что зашёл случайно… — он сделал паузу, улыбаясь одними уголками губ.       — То я тебе не поверю, — мы засмеялись.       В нём прекрасно решительно всё. Даже смех, он настолько особенный, никто так не смеётся. Такой же бархатный, как и голос.       — Меня Шон позвал. Он не сказал, что там будешь ты, пригласил, сказал „очень важно“, — я подозревал и почти не удивился. — А потом он нашёл меня и рассказал… про тебя.       Харви немного смутился. Было видно, что ему не хочется напоминать мне о моём состоянии. Между бровей у него залегла морщина, она всегда появляется, когда он чувствует себя неуютно или переживает.       — Ничего страшного, я понимаю, — моя рука коснулась его плеча. — Шон переживает за меня и ты тоже, но мне слишком тяжело сейчас.       Я рассказал ему, как живу. Даже признался, что поторопился с женитьбой. В общем, выложил всё начистоту. Оставаться со всем этим один на один больше не хотелось. Харви слушал молча, не отрывая взгляд от дороги, словно мы ехали в потоке машин. Казалось, что всё внимание он обратил на пустую трассу, но я видел, как его губа вздрагивала и пальцы сильнее впивались в руль, стоило мне упомянуть о Никки. Он не пропустил ни единого слова.       У нас не было конечной точки маршрута. Я почувствовал это, как только мы тронулись с парковки и окончательно убедился, когда Харви во второй раз проехал по Юг-Вермонт-авеню. Он нарезал круги по городу, чтобы я мог высказать всё, что пожирало меня изнутри. В какой-то момент у меня возник вопрос: почему бы Харви не остановиться на набережной около пляжа или на одном из многочисленных спящих бульваров. Через пару минут ответ сам пришёл в голову, он не хочет останавливаться, потому что тогда не будет нужды смотреть на дорогу и придётся наконец взглянуть на меня.       От осознания мне не стало больно или неприятно, я не разозлился. Харви думает, он виноват в том, что со мной происходит. Отчасти это правда, но не совсем. Я сам принял решение жениться на Ник и теперь хотел бы переложить всю ответственность на него. Проще всего найти виноватых в своих проблемах, может быть лучше наконец попробовать их решить, не задумывались? Если, конечно, ещё не поздно.       Пусть не смотрит в глаза, так даже легче говорить. В конце концов меня прорвало на поток откровений, только потому что смелость и алкоголь ещё не совсем выветрились из головы.       Когда я замолчал, Харви остановил машину. Ночь была безлунной и зелёные деревья в парке казались тёмно-синими. Мы вышли на воздух, вдоль по улице разносился аромат печёных яблок в глазури. Похоже кто-то готовится к завтрашнему дню и печёт их для продажи. Такое здесь сплошь и рядом, этот город тоже никогда не спит.       Харви достал из пачки сигарету и закурил. Его лицо на секунду осветил огонёк зажигалки.       — Сигарету?       Я затянулся, в лёгких сразу стало тепло и контраст с ночной прохладой заставил меня поёжиться. Хоть мы и стояли в темноте, я видел, что Харви смотрит на меня. Оранжевый огонёк между его губами потухал и загорался вновь.       Наше молчание не было напряжённым, оба думали о своём, стараясь найти нечто неуловимое. Оно каждый раз ускользало, терялось. Кажется сейчас схватишь единственно верное, правильное решение, но сжав пальцы, чувствуешь лишь пустоту.       — Знаешь, у меня есть одна идея, — вдруг сказал Харви. — Хочешь поехать куда-нибудь?       — Сейчас? — я перестал понимать, чего он хочет. Так бывает после долгого перерыва в общении.       Огонёк вспыхнул и погас на долгих семь секунд, ровно столько ему понадобилось для очередной затяжки. И зачем я считаю их? Не от нечего делать, просто стараюсь запомнить мелкие детали. Потом они будут всплывать в памяти сами по себе, каждый раз, когда я буду видеть человека с сигаретой или курить. Может быть глупо и сентиментально, но я не умею иначе.       — Нет, я говорю про длительную поездку… — его голос стал менее уверенным.       — Да, я хотел бы. Ты… тоже? — ну и что за чушь я несу? — Ты поедешь со мной?       — Тебе нужно развеяться, отдохнуть и да… я тоже поеду.       Похоже Харви улыбнулся. Он стал каким-то странным, словно что-то изменилось. Только вот я никак не пойму что. Хорошо, отложим выяснение на потом.       — Может быть проедем по штатам? — спросил он.       Честно говоря, мне всё равно куда, если Харви поедет со мной. Да пусть будет Аляска или Африка, я согласен. Мне хочется убежать отсюда как можно дальше, убежать вместе с ним.       — Да, — я так долго медлил с ответом, что Харви успел швырнуть окурок на мостовую.       — Только ты должен всё уладить с Никки, — он произнёс её имя так, будто оно могло вонзиться в него острым краем.       — Мы с ней разведёмся, Харви, завтра же подам бумаги, — затараторил я, обрадовавшись как мальчишка.       Мне хотелось кинуться к нему и расцеловать. К чёрту всё! Нам никто не нужен.       — Нет, ты не станешь делать этого, малыш, — он нетерпеливо прошёлся передо мной.       Ничего не понимаю.       — Ты хочешь, чтобы я обманывал её? — меня вдруг озарила неприятная догадка. — Она не заслуживает этого, Харви. Ник не виновата в том, что я натворил.       — Нет… ты не понял, — Харви остановился около меня и поджёг вторую сигарету.       В неверном свете огонька, его руки слегка дрожали, потом всё снова погрузилось в ночную тьму и остался лишь маленький оранжевый кружок, тлеющий напротив меня.       Где-то на соседней улице послышался рёв мотора припозднившегося автомобиля. Он был похож на рык дикого зверя запертого в каменных джунглях. Мне уже не хотелось торопить события и расспрашивать Харви. Ведь это без сомнений опять кончится ссорой, дурацким выяснением отношений. Поэтому я молча ожидал, когда он продолжит разговор.      А пока, слабый ветерок тянет с океана, принося запах волн и песка. Парк смотрит на нас. И кто знает, что таит в себе шелест листвы, похожий на тихий шёпот. Быть может деревья говорят на своём непонятном языке, который не дано разгадать человеку.       — Послушай, — голос Харви звучал, словно издалека, я дёрнулся, пытаясь отыскать его в темноте. Оказалось, он стоит совсем рядом, справа от меня. — Малыш, ты не должен бросать Никки… — он затянулся, — и ты не станешь её обманывать.       — Тогда чего ты хочешь? Я совсем сбит с толку. Ты передумал? — меня начало разбирать любопытство, с лёгкой примесью плохого предчувствия.       — Наши отношения должны быть дружескими и не выходить за рамки, — он сказал это так, будто приказывает нашим отношениям стать дружескими.       Абсурд. Полный абсурд. Остаться друзьями? Но как он представляет себе нашу „дружбу“? Если я, чёрт подери, его люблю. И не сомневаюсь, он тоже.       Я подошёл к нему вплотную, чувствуя запах сигареты. Моя уже давно обжигала пальцы.       — Харви, ведь ты сам понимаешь, это невозможно. Я люблю тебя и никогда не смогу думать о тебе как о друге, потому что… хочу тебя… — я почувствовал как он вздрогнул и услышал резкий выдох, моя рука нырнула под его пиджак и обхватила за талию, — хочу каждый день, каждую ночь, каждую секунду.       Я ощущал тепло его тела и прижимался к нему, вдыхая запах, мой любимый запах. Но вот он очнулся от марева возбуждения, отступая назад, к тёмным недрам парка. Мне на мгновение показалось, что его поглотит мрак. Таинственный шёпот листвы стал громче и отчётливей.       — Это моё условие, — тон заметно охладел и я в который раз позавидовал его выдержке. — Либо мы будем друзьями, либо вообще никем.       Ветер задул сильнее, воздух стал каким-то сырым, похоже приближался дождь. Удивительно, мы исколесили почти весь город, и вот сейчас, нашли дождь.       Я решил согласиться с Харви, сделать вид, что принимаю его условие. Только ради того, чтобы выиграть время. Хотя, нет — не хочу врать самому себе. Перспектива снова потерять его пугала меня, делала слабым.       — Ладно, пусть так… — слова дались мне проще, чем я ожидал.       — Вот и хорошо, малыш, — он совсем не обрадовался, впрочем, неудивительно.       Харви выбросил половинку сигареты, я тоже наконец-то избавился от окурка. Теперь боль в обожжённых пальцах проявилась сильнее. Мне хотелось, чтобы она наконец перекрыла всё то, что рвало и ломало меня изнутри. Несмотря на фиктивность моего ответа, я понимал — будет непросто вернуть наши отношения в единственно верное русло.       — Я отвезу тебя домой, — он открыл мне дверцу машины.       Не представляю, как можно видеть что-то в такой темноте, но Харви похоже был из рода кошачьих, поскольку легко попал ключом в зажигание. Фары осветили улицу, вырывая дорогу и, кое-как припаркованные у обочины, автомобили из объятий ночи. В некоторых окнах мрачных громадин — домов тоже горел свет.       Мир замер в ожидании утра, пробуждения. Я же думал о своём „друге“, который казался абсолютно спокойным, словно его не волнует моё молчание. Харви буднично вёл машину. А я был подавлен, расстроен, но всё же, в глубине души, доволен, что он рядом. Надёжный, невозмутимый, родной».       Время нехотя клонилось к вечеру. Оно ползло тягуче, медленно, как сытая змея. Тим то и дело отрывал взгляд от записей, чтобы посмотреть на часы. Чем сильнее ждёшь прихода человека, тем дольше тянутся секунды. Он думал о Харви, невольно воскрешал в памяти любимое лицо и ожидание становилось ещё мучительнее.       Лампа ловила страницы в круг света и оттеняла всё, находящееся за его пределами. Тим вновь опустил взгляд на нить из букв, слов и предложений, которые хранят его чувства столько лет и подумал, что бумага в сто раз преданней, чем десятилетиями совершенствуемая техника. Разве ноутбук может сохранить для него изменения почерка, меняющегося вместе с настроением? Или зарисовки, торопливо сделанные на полях пожелтевших страниц? Никакой курсив не способен передать интимность дневника и глубоко личные переживания.       «Я поступаю ужасно, отвратительно, ничего не могу и не хочу с собой поделать. Завтра мы с Харви отправимся подальше от этого проклятого места, от вечной жары и суетливых улиц, поедем куда глаза глядят. И всё встанет на свои места, хотя бы на какое-то время, я надеюсь. Пусть Никки ненавидит меня за эту слабину, но я не хочу разлагаться заживо в этом проклятом аду, больше не могу терпеть отсутствия Харви, напиваться как скотина, мечтая подохнуть.       Всё можно стерпеть, но я не могу. Пусть кто угодно осуждает меня».       Как много боли и страданий стоит за парой строк. Сколько событий умещается в одной маленькой записной книжке. Бесчисленное множество абсолютное, безграничное.       Тим в сотый раз обратился к ползущим стрелкам. Короткая остановилась на трёх, длинная неуловимо движется к двенадцати и лишь тоненькая золотистая полоска неустанно отмеряет секунды.       «Как жаль, что время нельзя повернуть обратно, заставить двигаться вспять,» — подумал он.       И увидев осколки на полу, понял, что они похожи на секунды, минуты, часы и года, их тоже нельзя вернуть. Конечно, можно склеить, они даже станут похожи на прежнюю — целую, блестящую новеньким прозрачным стеклом бутылку. Но если приглядеться внимательней, станут заметны трещины между кусочками. Так и время — оно бесследно исчезает, теряет свой облик, оставляя обрывки воспоминаний, которые мы тщетно пытаемся склеить воедино.       «4 дня в пути… Не могу однозначно выразить свои чувства по отношению к нашей поездке. Конечно, само путешествие по новым местам, в которых я никогда не был, очень интересно. Чувствую себя Колумбом, открывающим неизведанную Америку. Мне нравится встречать рассвет в очередной попутке, видеть, как над серой лентой дороги солнце разливает свои оранжевые, розовые, фиолетовые и пурпурные краски — первые в сегодняшнем дне. Я восхищаюсь ещё больше, когда понимаю, что первым вижу его. Утро обретает цвет прямо на моих глазах. Необычайной красоты явление.       Стоит лишь повернуть голову и я вижу Харви, даже не знаю, что приносит мне такое счастье. Он или рассвет. Они оба. Вдвойне прекрасно наблюдать за чудесами природы вместе с любимым человеком.       Но, столкнувшись с его взглядом, я вижу столько безнадёжности и боли, скрытой нежности, и всё вокруг теряет своё значение. Остаются лишь бархатные карие глаза, в них невозможно утонуть. Потому, что я уже давно сделал это, ещё тогда, в первый день съёмок.       И он считается моим другом? Чёрт, о какой дружбе может идти речь, когда я готов прямо сейчас впиться в желанные губы, зарыться пальцами в шелковистый беспорядок на его голове. Каким же сильным должен быть человек, чтобы вынести такое?»       — Boa noite, senhor Roth**** — Тим посмотрел на тучную бразильянку, показавшуюся в дверном проёме, которая готовила и убирала в его доме уже двенадцать лет.       Её фигура напоминала огромную грушу. Она прекрасно готовила, не совала нос в дела хозяев — кладезь лучших качеств домработницы.       — Boa noite, Роза! — сказал Тим, садясь на диване.       — Вы позволите убрать здесь, сеньор? — женщина невольно взглянула в сторону груды осколков на полу.       — Конечно, — он на пару минут задумался, — и ещё, сегодня у нас будет гость к ужину. Приготовь нам бифштексы.       — Хорошо, сеньор, — Розалинда уже подметала осколки, щётка в её руках казалась игрушечной. Эдакий колосс с зубочисткой. — Подать с овощным гарниром?       Тим кивнул и поднялся с диванчика. Он держал дневник, используя указательный палец как закладку. Не успел он дойти до двери, как его окликнула Роза.       — Сеньор, что делать с этой рамкой и фотографией? — оглянувшись, Тим увидел маленький снимок, зажатый в крупных смуглых пальцах Розалинды.       — Выбрось всё, — он принял решение без особых сомнений, не испытывая сожалений насчёт совместного фото с Никки. — Нет, погоди, — он нерешительно посмотрел на домработницу, будто ища ответ на её лице, — засунь эту дрянь подальше, куда-нибудь в комод.       Он облегчённо вздохнул и, поднявшись по лестнице, открыл дверь своего кабинета. Воздух в комнате был немного застоявшимся. Концентрированный запах дерева, исходящий от мебели, ещё больше сгущал и забивал его. Тим подошёл к окну и открыл одну створку, впуская душноватый, но менее затхлый воздух.       Устроившись в мягком кресле за столом, он включил лампу и продолжил воскрешать воспоминания…       «Ночь, поистине чёрная, безлунная, кажется темнота липнет к стёклам машины. Мы припарковались неподалёку от придорожного кафе, в котором ужинали полчаса назад. После длинного и пустого разговора повисла спокойная тишина, гармонирующая с чёрным, непроницаемым безмолвием ночи.       Харви пристально рассматривает руль, похоже не знает о чём заговорить. Я тоже не знаю, меня вообще не напрягает наше молчание. В нём есть нечто душевное, то, что утекло между сотен фальшивых, бесполезных слов, сказанных ради поддержания беседы. Оно напоминает гигантское сито золотоискателя. В нём застревают маленькие крупинки искренности, настоящих чувств, просеянные, отделённые от мутной воды разговоров и дешёвых песчинок общих тем.       — Ты сейчас занят в каком-нибудь проекте? — спросил Харви, даже не повернувшись в мою сторону.       — У меня было несколько предложений, — нехотя ответил я, — успел сняться в одном фильме по мотивам повести Достоевского.       — Должно быть интересная работа, — он улыбнулся, но как-то невесело, — обязательно посмотрю.       — А ты? Я слышал у тебя тоже был крупный проект, — мне давно хотелось узнать поподробнее о фильме, на съёмках которого он так долго пропадал.       — Потрясающая история, думаю, многим понравится, — прозвучало неубедительно и довольно безразлично.       — Многим, но не тебе? — я не собирался докапываться или надоедать, просто пытался понять его.       — Да, ты прав, — Харви посмотрел на меня, тоска в его глазах начинала пожирать и меня. — Могу сказать, мне близок персонаж, которого я играл, только…       Он осёкся и замолчал. В этот момент я почувствовал, что наконец-то дотронулся до кокона боли, почти ухватил кончик нити.       — „Только“ что? — он вздрогнул, когда я коснулся его руки и погладил мягкую ткань рубашки.       — Ничего, малыш, ничего, — стало ясно, что момент упущен, ослабившиеся было узлы вновь стянули его.       Уголки губ стремительно опустились вниз, а грубая морщина залегла меж бровей.       — Думаю, не стоит смотреть его, — сказал Харви, обращаясь к рулю».       «Мне плохо… потому что я… хочу тебя… Мои мысли замкнулись на тебе и ниочём другом думать я не могу. Вот поэтому я страдаю. Я… устал тосковать. Я не ем. Я не сплю», — вот о чём он тогда не сказал. Сейчас Тим знал, что имел ввиду Харви. Только время безнадёжно упущено.       Слова, сказанные не по сценарию, они шли прямо из сердца и удачно вписались в монолог. Он говорил их, думая о Тиме, представляя его и всё внутри разрывалось на части. Это была правда, горькая, беспощадная, болезненная.       Когда Тим впервые увидел «Пианино», она — правда поразила его, раздавила остатки самообладания. Он пошёл ко дну вместе с тем проклятым роялем. И уже не смог освободиться, выплыть как Ада. Возвращаться было не к кому. В тот вечер Тим снова запил, несмотря на данное Харви обещание.       « — Доброй ночи, малыш, — он откинул своё сиденье, принимая горизонтальное положение.       Нежность в его голосе, она осталась, как бы он ни старался её скрыть. Она прорывалась наружу, минуя доводы разума и искусственные барьеры. И зачем притворяться, что я не слышал её? Повинуясь внезапному, отчаянному порыву, я прижался к нему, уселся сверху, касаясь сухих, горячих губ.       Я чувствовал жар его тела даже через рубашку. Он дёрнулся, опомнившись, пытаясь отодвинуться. К счастью, места в автомобиле было не так уж много. Харви упёрся рукой мне в плечо, но я не прекратил целовать его. Мои ладони крепко держали его за голову и шею. Пальцами правой руки я ощущал, как быстро пульсирует кровь в сонной артерии. Она легонько ударяла по коже, будто маленький молоточек.       Не скрою, меня ужасно заводила такая ситуация. Харви елозил подо мной, а я пытался удержать его на месте. Его тело также не осталось безучастным, он старался сдвинуть колени, чтобы скрыть твердеющий член. Меня окончательно накрыло от осознания, что Харви хочет меня. Я даже ослабил свою хватку, стараясь добраться до его штанов одной рукой.       В следующее мгновение мне пришлось пожалеть об этом, потому что Харви, воспользовавшись ситуацией, стукнул меня. Последовал довольно неприятный и чувствительный тычок в живот. Я, уверенный в своей победе над его контролем не ожидал такого. Он сбросил меня на соседнее сиденье и поднял спинку своего кресла, резко усаживаясь и морщась от соприкосновения возбуждённой плоти с тканью.       — Больше никогда так не делай! — его внезапно охрипший голос прозвучал угрожающе. — Слышишь?!       Я смотрел на него во все глаза и не понимал, как можно быть таким непроходимым идиотом. Он загнанно дышал, казалось, вот-вот кинется на меня. Готов избить ради каких-то нелепых убеждений, им же придуманных.       — Если это повторится, я уеду и оставлю тебя здесь, — его тон не оставлял сомнений в серьёзности намерений.       — Зачем ты позвал меня сюда?! Чтобы мучать?! — клянусь, сейчас я ненавидел его. — Тебе нравится издеваться надо мной?!       Он не ожидал нападков с моей стороны и на секунду в его глазах мелькнуло замешательство. Оно продлилось лишь мгновение, его взгляд быстро обрёл прежнюю строгость и уверенность.       — Не будь глупым, я всё объяснил… мы друзья! — он как-то нелепо махнул рукой. — Тебе был нужен отдых, смена обстановки, вот и всё.       — Ведь ты врёшь самому себе, Харви! — я не выдержал и крикнул, пожалуй, даже слишком громко.       Всё равно, никакой крик не пробьёт стену, которая стоит между нами. Стену, которой Харви отгородился от меня. Это как звать на помощь в комнате с шумоизоляцией — абсолютно бесполезно.       — Пусть так, — он отвернулся; я видел его лицо в отражении, оно несколько раз зажмурилось, словно смаргивая слёзы. — Но я не хочу, чтобы ты испортил свою жизнь, малыш…»       В мрачном безмолвии кабинета проносились события прошлых лет. Съёмки очередного фильма, Никки, кинофестиваль, семейные прогулки по выходным, но все они тонули в нескончаемом океане из боли и виски. Их затягивало дымкой тумана, в котором как маяки сияли дни рождения мальчишек — Майкла и Тимоти. По нескольку месяцев счастье не покидало его, он любил своих детей, потому, что лишь они возвращали его к жизни, заставляли бороться. Искать новые проекты, сниматься в фильмах, преодолевать свои страхи и идти вперёд.       «Коктейль, безалкогольность которого вызывала сомнения, преломлялся в лучах солнца. Оттенки розового, рубинового и пурпурного переливались, отбрасывая свой красноватый блик на руку Квентина. Почему я обратил внимание на напиток? Ответ прост — мне не хотелось смотреть на Тарантино, равно как и на солнце. Он выглядел таким же ярким, довольным, одним словом, восходящее светило киноиндустрии.       — Будешь? — рука с бокалом поднялась и заходила из стороны в сторону.       — Спасибо, не хочу, — наш разговор до этого момента напоминал бессмысленную болтовню праздных знакомых.       Квентин спрашивал меня о работе в новом фильме, о Ник и Джеке, куче дурацких мелочей, что так часто считают необходимым началом любого разговора.       — Я хотел предложить тебе одну вещь, — его взгляд вдруг зажёгся искрой интереса. — Есть сценарий для картины, хочу, чтобы ты принял участие.       Он посмотрел на меня выжидающе, хотя уже наверняка догадывался о положительном ответе.       — Разумеется, я только за, — надеюсь это не ремейк Бешеных псов, с Тарантино в главной роли.       Он расплылся в своей обыкновенной, но оттого не менее пугающей хищной улыбке.       — Хочу тебя предупредить заранее, Харви тоже дал согласие, — голос приобрёл нотки неуверенности, что для него совсем не типично.       — Почему ты предупреждаешь меня? Я спокойно отношусь к Харви, — наши взгляды встретились, — мы с ним друзья.       К счастью, мне ещё хватало способностей разыграть полнейшее недоумение.       — Тим, я понимаю, что тебе тяжело… — видел бы кто-нибудь его сочувствующее лицо, теперь будет сниться мне в кошмарах. — Я хочу помочь, может быть вы с ним…       — Может быть мы, — я сделал ударение на последнее слово, — закроем эту тему.       Он немного стушевался, но быстро вернулся в своё обыкновенное состояние превосходства и самоуверенности. Я поднялся, собираясь попрощаться.       — Надеюсь, я тебя не обидел, — при этом его тон не допускал возражений.       — Бога ради! — я даже закатил глаза. Как меня всё достало!       — Сценарий прочитать не хочешь?       Да, чёрт возьми, как я забыл. Всему виной дурацкий разговор. Ненавижу, когда люди отвлекаются от сути дела, рассеивая слова направо и налево.       — Конечно, совсем вылетело из головы…       … Тарантино зря опасался новых скандалов. Мы с Харви почти не видимся, потому что съёмочный график расположен не в нашу пользу.       Харви пару раз курил со мной где-то на задворках павильона. Причём вокруг постоянно сновали техники и статисты. Вполне естественно, что беседа опустилась до обсуждения ничего не значащих мелочей.       Я видел, что Харви тоже раздражает присутствие посторонних. Он хотел что-то спросить, сказать, но каждый раз из-за угла появлялся человек: с камерой; в странном костюме. Один раз мимо горделиво прошествовала „Мерлин Монро“, отчаянно вихляя задом. Мы чуть не прыснули со смеху, но посмотрев друг на друга, не смогли даже улыбнуться».       Тим не заметил, как пришёл предзакатный час и на мгновение весы дня и ночи пришли в равновесие. Розовый свет постепенно наполнил кабинет, проникая через незашторенное окно. Его мысли были далеко за пределами этой комнаты, глубоко на дне океана прожитых лет. Он отчётливо помнит все события, словно они происходили вчера.       После съёмок Тарантино признался, что недоволен его работой. Потому что Тим «даже не пытался играть». Тогда было сказано немало резких слов, они сильно обидели друг друга. К тому же, где-то внутри, Тим осознавал, что критика режиссёра абсолютно справедлива.       Когда фильм вышел на экраны и он посмотрел на себя со стороны — вялого, уставшего от жизни парня, которого, казалось, по ошибке занесло в это кафе. Ему стало мерзко и стыдно. Какой из него грабитель? Он всего лишь жалкая пародия. Оранжевый — вот, кто был настоящим. Со своими страхами, комплексами, безрассудством и бесконечной любовью к Белому. Всё в этой роли неподдельно, от начала и до конца.       Тим с горечью подумал, что лучше уж совсем не сниматься, чем выставлять себя на посмешище. Придётся смириться, он больше не может играть как прежде, рана ещё слишком свежа. Боль незаметно пожирает его и виски не лечит, а лишь приглушает её на время. Ему казалось, что выбраться из этого адского круговорота невозможно. Куда бы он не кинулся — везде тупик, стена, та самая, которая разделяет их с Харви.       Однако, он не перестал сниматься. Ведь кино было единственной отдушиной, глотком воздуха и частичкой смысла в пустынной бездне жизни. Только на площадке Тим мог выплеснуть хотя бы малую долю эмоций, боли и превратить их в превосходную игру. Все замечали лишь её, хвалили и он продолжал, не останавливаясь, а когда случались перерывы между фильмами, сходил с ума. Это было похоже на ломку и в такие моменты его спасал алкоголь, не позволял окончательно перешагнуть за грань сознания.       В один из неизбежных промежутков, незадолго до начала съёмок «Четырёх комнат», он пристрастился к кокаину. Все поражались его энергии, неадекватности (в положительном смысле) и экспрессии, но мало кому пришло в голову, что Тим находится под действием наркотиков. Он чувствовал себя полным сил, способным на любые геройства. С утра до вечера под кайфом. Вокруг парят необычайной красоты птицы, в голове играет музыка, придуманная собственным подсознанием и в этом вихре сумасшедшего веселья летает он. Тед танцует, носится по отелю как заведённый, строит гримасы, уже не контролируя движения тела.       Так продолжается несколько недель, пока Тарантино не прерывает их затянувшийся поцелуй с Дэвидом.       « — Какого чёрта ты делаешь, придурок?! — Повэл орал так, словно я его изнасиловал.       Он отпихнул меня и выбежал из комнаты, краснея и раздражаясь ещё больше. Я не мог ничего сообразить, это произошло слишком быстро. Секунду назад я целовал Харви, а теперь оказывается…       „Господи, что я творю?“ — на секунду промелькнуло в голове. Но мне тут же стало смешно и я залился смехом, смотря на ошарашенных ассистентов, оператора и режиссёра. Они все — сборище причудливых разноцветных существ.       — Перерыв, ребята! — первым пришёл в себя Квентин и сразу же взял ситуацию под контроль.       Мимо меня пробежал целый табун лошадей, у некоторых вместо головы почему-то была камера. Как же смешно, дьявольски…       — Эй! Что с тобой? — через смех, словно сквозь плотный слой ваты до меня долетел голос Тарантино.       — Посмотри на них! Посмотри, какие они красивые! Эти золотые перья… Ты когда-нибудь видел таких.? — надо мной пролетали прекраснейшие птицы, такие, должно быть, живут в раю.       Я хотел показать их Квентину и беспорядочно размахивал руками, не в силах справиться с восторгом.       — Тим! Тим, посмотри на меня! — комната запрыгала перед глазами, будто её встряхивали как тряпку. — Ты что-то принял?!       — Я принимаю этот мир… таким, какой он есть… — дословно не помню, какие фразы тогда слетели с моего языка, хотя прошло всего лишь три дня. Судя по „показаниям“ очевидца, я сказал нечто подобное и ещё много всякой чуши — простых и странных истин, которые приходят в голову пьяным, наркоманам и сумасшедшим. Их невозможно понять нормальному человеку, одолеть чистым разумом, они доступны неограниченному, больному, исколеченному восприятию.       В общем, Квентин упёк меня в больницу. Не могу сказать, что я обрадован этим, лучше бы я сдох от передоза. Ник изводит меня своими разговорами и бесконечными слезами, Тарантино попрекает прерванными съёмками и едва сдерживаемым скандалом. А меня волнует только одно, Харви… Харви… Харви… Его имя застряло в голове и меня ломает, выворачивает наизнанку, каждый раз, как я вспоминаю о нём».       Оставалось меньше часа до его прихода и Тим решил придать себе мало мальски приличный вид. Он отправился в душ, а затем переоделся, тщательно разглядывая отражение в зеркале. Сборы перед светскими приёмами занимали меньше времени, чем сегодняшняя подготовка. Ему хотелось выглядеть на все сто, чтобы не разочаровать Харви. Тем более, этот день должен был решить многое в их судьбах, изменить всё или навсегда оставить прежним.       Наконец, он снова присел в кресло, полностью преображённый внешне. Если сравнивать того человека, который ушёл из кабинета около получаса назад и его, несомненно, они были похожи как братья-близнецы. Только по жизни шли разными путями — один стал преуспевающим, богатым, а другой — бродяжкой, запущенным, заросшим, опустившимся.       Тим взял ручку, решительно раскрыл книгу, и желтоватая страница начала покрываться нитями слов. Без преувеличения, он считал это послание самым важным за всю его жизнь. Поэтому не торопился, обдумывая каждое предложение. Тим знал, что в его руках опаснейший компромат, который он собирается доверить тому, кто уже давно мог оставить их отношения в прошлом. Однако как и двадцать пять лет назад, он безгранично доверял Харви.       К шести часам он успел закончить. Теперь, когда всё было готово и осталось лишь дождаться прихода Харви, нервы Тима вышли из-под контроля. Он превратился в ожидание, ежесекундно поглядывая на циферблат. Стрелки неумолимо отсчитывали круги — растворяющиеся в небытии минуты.       «Где же он, чёрт возьми?!» — подумал Тим, пальцами извлекая неритмичную дробь из подлокотника кресла. Вероятность того, что Харви не придёт выводила из себя, заставляла перебирать в голове десятки трусливых мыслей, которые так долго прятались за решимостью.       Наконец резкая и приторная трель звонка возвестила о приходе долгожданного гостя. Тим вскочил с кресла, придирчиво оглядел комнату, поправил плед на диване, пока Розалинда впускала Харви.       — Он в гостиной, сеньор, — сказала она.       Шаги Харви стали отчётливо слышны. Распахнув шторы, Тим по привычке зажмурился, готовясь к яркому свету, но на улице уже стемнело. Он торопливо присел на диван. Сердце отбивало неистовую мелодию, похожую на чечётку, а когда на пороге появился Харви, на мгновение затихло, чтобы пуститься в танец с новыми силами.       — Здравствуй, малыш, — Харви улыбнулся, карие глаза влажно блеснули.       Тим поднялся ему навстречу и они обнялись, как давние друзья. Оба с наслаждением, незаметно втягивали запах друг друга.       — Харви, я рад, что ты пришёл, — проговорил Тим, отпуская своего «друга» и разглядывая его с ног до головы.       Новые ботинки, костюм, слегка помятый от сидения в машине и аккуратно зачёсанные назад, поседевшие волосы. Всё это великолепно смотрелось на Харви, даже седина шла ему. Тим снова захотел обнять его, но остановил себя.       — Пойдём ужинать, — он позволил себе положить руку на плечо Харви. — Роза приготовила замечательные бифштексы.       Они прошли на кухню и заняли два соседствующих стула. Стол был сервирован не хуже, чем в ресторане, а салаты и блюдо с мясом выглядели очень аппетитно. Аромат, исходивший от бифштексов мог заставить проголодаться даже сытого человека.       — Чтож, Роза, сегодня ты превзошла себя! — сказал Тим, обращаясь к женщине, накладывающей овощной гарнир.       — О, что Вы, сеньор?! Спасибо, — Тим знал, что Розалинда любит, когда её блюда хвалят.       — Пахнет вкусно, — добавил Харви, он не был голоден, но решил съесть немного, чтобы не обижать женщину.       Разлив вино по бокалам, и выслушав все заслуженные комплименты, Розалинда ушла убирать на втором этаже.       Харви смотрел на Тима, который с удовольствием ел. Они сидели довольно близко, поэтому, встретившись взглядами, почувствовали себя неловко и одновременно заговорили.       — Говори, — Харви улыбнулся, уступая.       — Как твои дела? — Тим положил вилку и взглянул на него. — Так что, говорить тебе.       Тим подумал, что его мозги просто отказываются работать рядом с Харви. Он почувствовал себя непроходимо глупым. А ведь пару часов назад слова и мысли давались так легко.       — Всё как обычно, вполне сносно, — Харви взял бокал и отпил вина. — Фильмы ещё не перевелись, к счастью, — он грустно усмехнулся.       Только сейчас Тим заметил, что морщин на лице Харви прибавилось. Да и вид у него был утомлённый.       — Ты снялся в «Мадам». Я посмотрел, — сказал Тим. — Неплохая картина, слышал эта француженка собирается покорять Голливуд.       — Да, у неё большие планы, — Харви поднялся из-за стола и подошёл к окну.       Разговор откровенно не клеился, оба ощущали это, но ничего не могли поделать. Они старались говорить об отстранённых вещах, чтобы не задевать друг друга и не вызывать болезненные воспоминания, не касаться личных вопросов. И всё же, затянувшиеся паузы напоминали о невысказанном.       Тим не представлял, как начать тот самый разговор — тысячу раз прокрученный в голове. Набравшись смелости, он уже собирался выдавить из себя слова, но Харви вновь заговорил, о пустяках.       Они сидели на диване в гостиной, рассматривая друг друга. Тим заметил, что сеть морщинок вокруг глаз Харви напоминает причудливые узоры на коре дерева. Он чуть не произнёс своё открытие вслух и отвернулся, протягивая руку за сигаретой.       — Ты всё ещё куришь эту дрянь? — Харви явно был недоволен.       — Неужели ты бросил?       — Только сигары, малыш… только сигары.       Встретившись взглядами, они, словно пытаясь отыскать нечто важное, изучали выражение лица, пытаясь заглянуть в душу через озёра глаз. В тёмных бархатных омутах притаилась боль, она же отражалась в серо-зелёных.       — Я хотел поговорить с тобой, Харви, — Тим нервно улыбнулся. — Никки сегодня нет потому, что мы решили жить отдельно.       Слегка опущенные веки Харви взметнулись вверх. Он удивился и не знал, как реагировать на такую новость. Она застала его врасплох.       — Мне жаль… Но это окончательное решение? — он хотел услышать подтверждение и опровержение одинаково сильно.       — Да, мы разъехались две недели назад, — Тим видел, что Харви взволнован, эмоции на лице быстро сменяли друг друга. — И я пригласил тебя не просто так.       Харви невольно отодвинулся от него, при этом не разрывая зрительного контакта. Он не мог предугадать, что скажет Тим. Смутные догадки уже роились в голове, как надоедливые мошки.       — Помнишь я сказал, что должен отдать тебе кое-что? — Тим повернулся к столику и взял книгу.       Он положил её на диван, между ними. Мужчина недоумённо посмотрел сначала на книгу, потом на Тима, и в глазах был немой вопрос.       — Мой личный дневник, — Тим сделал короткую паузу. — Я хочу, чтобы ты прочёл его. Харви молча взял книгу и положил себе на колени.       — Не сейчас, — Тим почувствовал, что не выдержит такого: если Харви будет читать это в его присутствии.       — Хорошо, малыш, — спокойно сказал он.       Харви ждал несколько долгих секунд, но Тим ничего не говорил, лишь ломал сигарету дрожащими пальцами. Тогда он придвинулся ближе и положил руку на плечо Тима.       — Не волнуйся, я никогда не выдам твои секреты, — по-своему истолковав его молчание, Харви решил, причина кроется именно здесь.       Тим подумал о вопросе, который так и не смог задать. Ему хотелось узнать ответ прямо сейчас, но разум подсказывал, что ещё слишком рано. Харви не знает, как он все эти годы мучался, не решаясь изменить свою жизнь. Не знает сколько любви и боли скопилось в его сердце. А теперь, находясь в шаге от признания, Тим боится — ему страшно представить, что собственные мысли и чувства не найдут отклика. Если всё останется как прежде, он не захочет жить дальше, окончательно утратит смысл, ту ниточку, которая не давала ему упасть и погибнуть, тончайшую ниточку, связывающую их судьбы.       — Пообещай, что позвонишь мне, когда прочтёшь, — сказал Тим, внимательно всматриваясь в любимые глаза.       — Обещаю, — Харви медленно убрал руку с его плеча, словно стоило отпустить и он полетит в бездонную пропасть. — Я боюсь за тебя, пообещай не делать глупостей.       Харви так трогательно посмотрел на него, столько искренней заботы и тревоги было в бархатных, коричнево-янтарных топазах, искрящихся на родном лице. Что сердце Тима сжалось до размера атома, а затем устремилось в небеса, отчаянно пытаясь вырваться из груди и танцуя сумасшедшее танго. Как никогда ему хотелось верить, это не дружеская поддержка, Харви всё ещё любит его.       — Мой план по глупостям уже перевыполнен, — отшутился Тим, но его улыбка, вопреки стараниям, выразила глубокую печаль сожаления.       В мысли Харви постепенно закрадывались первые смутные догадки. Он ощущал, почти физически, невысказанные слова, при этом, остерегаясь выдавать желаемое за действительное. Он боялся поверить своим инстинктам, пойти на поводу у интуиции и навсегда обидеть Тима, потерять его доверие и дружбу — всё, что ему осталось. Поэтому Харви не собирался говорить ему правду сейчас, не был готов разрушить стену и сомневался, сможет ли когда-нибудь сделать это. Ему казалось, что легче умереть, чем открыть истину и обмануться во всём. Лучше молчать, молчать до конца, если однажды принял решение.       Прощаясь в тот вечер, никто из них не позволил себе ни одной лишней эмоции. Два друга, безнадёжно влюблённых и каждый был по-своему несчастен. Они обнялись у двери в прихожей, похлопывая друг друга по спине. Один ушёл в шёлково-чёрную прохладную ночь, унося с собой все тайны и немые признания, собранные в маленькой книжице, а другой остался в освещённом коридоре, надеясь на чудо, с поистине детской верой в то, что всё ещё можно вернуть.

***

      Ночь без сна. Ему не потребовалось многочисленных чашек кофе, нервы, напряжённые до предела, расстроенные до крайности, не давали сомкнуть глаз. Он часто вставал и мерил шагами гостиную, затем садился на диван, на место, где пару часов назад сидел Харви. Проходили считанные секунды, Тим улавливал его лёгкий запах, вперемешку с сигаретами и снова вскакивал, бешеным волчком нарезая круги по комнате.       Несколько раз ему приходило в голову, что сегодня он совершил очередную глупость. Он думал, курил, старался представить реакцию Харви, но ничто не могло успокоить его. Тим ждал звонка, который положит конец всему. Да, он считал, что Харви пошлёт его. Тогда наступит конец, ужасный и долгожданный, наивным мечтам и наполеоновским планам.       Тим больше не контролировал ситуацию. Теперь всё в руках Харви, как карающий меч — обличающая истина. Он сам отдал, вооружил его и остаётся ждать… ждать удара в спину или помилования. Это последняя борьба, в которую Тим ввязался, она идёт на границе жизни и смерти, счастья или объятий тёмной бездны.       Тысячи глупых ошибок стали фундаментом той стены. Но Тим готов сбить руки в кровь, лишь бы разрушить её. Потому что он любит, а в любви всегда есть сила, которую никто не сможет отнять. Он будет бороться, каков бы ни был итог. Нет смысла бояться будущего, ведь худшее уже произошло.       Ближе к одиннадцати часам утра, когда яркие лучи стали пробиваться сквозь неплотно зашторенное окно, по комнате разнеслась трель телефонного звонка. Тим метнулся на звук, внутренне готовый ко всему и дрожащий от напряжения.       — Харви? — Тим даже не взглянул на дисплей, сердце безошибочно подсказало имя.       — Доброе утро, малыш, — без единой нотки, выдающей эмоции сказал Харви. — Я только что закончил.       В это мгновение Тим был готов проклянуть вечное спокойствие его голоса, по которому было невозможно что-либо прочесть. И злость подстегнула его спросить, наконец заставила решиться. Тим сжал пальцы в кулак, настолько сильно, что аккуратные ногти оставили следы на коже и вдохнул, собравшись с силами.       — Так как насчёт нас?..